— Где дядя Джаграс? — интересуюсь. — Сбежал от меня и помчался выяснять, отчего такая задержка с высадкой. — Сбежал? — удивляюсь я. — А как он вообще?.. — Потрепан, но жить будет, — привычно иронизирует иперианка и наигранно возмущенно восклицает, хотя я лишь молча улыбаюсь: — Не надо на меня так смотреть, Дей! Ему физические упражнения полезны. Ты его фигуру без одежды видела? Вот то-то же! Чтобы получить полноценное удовольствие от столетнего любовника, надо, я тебе скажу, очень постараться. Животик, мышцы не самые крепкие, и вообще его лишь на пару раз в день хватает… Ой! Простите! — Посмотрев на рогранку, она округляет глаза и торопливо прижимает ладонь ко рту, хотя, я уверена, никакого реального раскаяния и смущения не испытывает. — Ты его любишь? — Фай заинтересованно приподнимает бровь. — Разумеется, люблю! — не задумываясь, восклицает Лурита. — Я же с ним сплю! — Это не любовь, а влюбленность. Привязка, — парирует рогранка. — А какая разница? — фыркает иперианка. — Это только у мужчин разделение четкое: психологическое влечение — любовь, физиологическая потребность — сброс сексуального напряжения. А у женщин вообще сложно отделить одно от другого. — Ты не права! — Файола энергично отрицательно качает головой, рискуя испортить прическу. — У женщин тоже есть разделение, только оно обратное: физиологическое влечение — привязка, психологическая потребность — любовь. — Второе обычно только после танца развивается, — моя сведущая лишь в теории персона вмешивается в разговор двух опытных в практике подружек. — Именно, — кивает рогранка. — А я все равно разницы не чувствую. — Лурита пожимает плечами. — Наверное, потому, что мне не с чем сравнивать. Да и меня все устраивает. — Все? — удивляюсь я. — Даже жуткий неопределенный статус фаворитки? — Ну ты скажешь тоже… — Иперианка морщится. — Хотя не уверена, что замужество с Джаграсом было бы лучшим вариантом. — Вот видишь, — многозначительно произносит Файола. — Значит, ты его не любишь, раз сомневаешься. Если Лурита и желает что-то возразить, то не успевает. Рогранка ее уже не слушает, потому как поднимается навстречу своему брату, который именно в этот момент появился из-за поворота и, вежливо нам поклонившись, поманил сестру к себе. — Ты что-нибудь узнала? — шепчу я на ухо подруге, пользуясь тем, что мы остались наедине. — Не так много, как хотелось бы. Один раз он во время… ну понятно, да?.. В общем, в порыве страсти и от этого в легком неадеквате Джаграс назвал меня именем… — Твоей мамы, — легко догадываюсь я. — Нет. Твоей. От такого заявления я теряю дар речи. Как это? Почему? Или его привязанность к сестре была настолько сильна, что перекрыла любовь к ее подруге? — Он сам-то это заметил? Как-то объяснил? — Мысль о том, что времени на обсуждение у нас немного, быстро возвращает мне способность говорить. — Он-то, может, и не заметил, да только я потом спросила. Знаешь, как Джаграс рассвирепел… Меня загнал в столовую, и пока я завтракала, в каюте что-то так страшно грохнуло! Когда я решилась выглянуть, служащие уже осколки убирали, а твоего дяди не было. Вернулся только через два часа и сделал вид, что ничего не произошло. — Что он разбил? — Голографию, которая на Рооотоне в его кабинете на столе стояла. Ого! Ту самую, послесвадебную? Где наши мамы со своими мужьями? Удивительно. Дядя всегда крайне трепетно к ней относился, даже мне запрещал прикасаться. Не понимаю… И Лурита не сможет это выяснить. Она хороший провокатор, но просчитывающий ходы разведчик из нее никудышный. Ой!.. Провокация! Ну конечно! Я все жду, когда представится случай все выяснить, а нужно создать для этого условия. Вот тогда все и станет понятно. Идея, как именно это сделать, возникла так явственно, что захотелось реализовать ее немедленно. Эх, был бы здесь дядя! И не было бы свидетелей… А еще жаль, что Луриту придется использовать втемную, раскрывать ей мой замысел опасно, она может невольно проговориться. Конечно, сейчас она себя уже способна контролировать в большей степени, ведь ее организм получил желаемое, но все равно рисковать не стоит. И о нависшей надо мной угрозе танца с Атиусом тоже не следует забывать. Как и о том, что он точно в курсе прошлого моего дядюшки. В общем, опять придется действовать по обстоятельствам. Если только… — Файола, — зову подругу, которая по-прежнему занята разговором, и поднимаюсь с дивана. — Может, ты меня все же познакомишь со своим братом? — Восемнадцать километров до поверхности. — Атмосфера стабильна. Штормовой фронт ушел на северо-запад. — Корабли сопровождения рядом. Помехи на траектории отсутствуют. — Тормозные двигатели на полной тяге. — Защитное поле включено. Команда маленького челнока, спускающего нас с орбиты на поверхность Цесса, обменивается привычными для них рабочими фразами, а мы, с комфортом расположившиеся в уютных объятиях мягких противоударных кресел, ждем приземления. Мы — это я и Атиус. У принца свой личный шаттл, который забрал нас с крейсера, остальные гости летят на пассажирском транспортнике. Оба корабля задержались с вылетом именно потому, что над центральным космопортом Цесса, где готовилась торжественная встреча, разразилась гроза. Теперь же опасность миновала, и посадку разрешили. Прозрачный в передней части корпус шаттла позволяет видеть, как впереди нас, рассекая остаточную облачность, летят два стреловидных корабля. На горизонте, который по мере нашего движения поднимается все выше, плавится белая звезда — Бокус. И все ближе поверхность планеты — бескрайняя равнина, окрашенная салатной зеленью и желтыми мазками растительности, голубоватой гладью озер и белесыми пятнами поселений. Светлая, яркая, броская… Я хоть и привыкла за это время к насыщенным цветам, а все равно щурюсь, рассматривая красочные просторы, залитые белым светом. Шигузути, чувствуя мое волнение, тоже никак не может найти для себя удобное место. То и дело высовывается из драпировок лифа платья и снова прячется. Копошится, растягивая лапками эластичный материал, на несколько минут замирает и вновь вылезает, чтобы нервно пискнуть и нырнуть обратно. Хотя вполне вероятно, что причина его беспокойства вовсе и не во мне, а в том, кто сидит рядом. Малыш Атиусу по-прежнему не доверяет и наверняка опасается оставлять без присмотра принадлежащую ему территорию. Ведь спрячься он надолго, и не увидит, как цессянин себя ведет. А вдруг тот опять попытается лишить его облюбованных владений? Контроль маленького собственника напрягает принца ничуть не меньше. Альбинос тоже волнуется, и я это чувствую, несмотря на то, что внешне он старается этого не показать. Хотя это странно. Атиус ведь домой летит, где его ждут. Причем возвращается, получив то, за чем улетал. Радоваться должен, а не переживать. Однако в сиреневых глазах, посматривающих на моего охранника, нет-нет да и промелькнет беспокойство. Погаснет, подавленное волевым усилием, и вновь возродится в судорожном переплетении длинных пальцев. Исчезнет, взятое под контроль, и проявится теперь уже в нервном восклицании «дихол!», когда шаттл проваливается в воздушную яму. С одной стороны, понять Атиуса можно. Он ведь надеялся, что за время полета успеет меня в себя влюбить. И теперь, несомненно, расстроен тем, что у него не получилось. С другой стороны, ну что страшного в том, что нет у меня к принцу настоящего влечения? Все равно ведь после танца начнет формироваться. Чуть раньше, чуть позже… Какой смысл торопить события и переживать? — Внимания к тебе будет много, так что постарайся не смущаться… Если к тебе обращаются, а ты не знаешь, что ответить, промолчи, тогда говорить буду я. Хорошо? Третий раз за время посадки Атиус вспоминает, что мне нужен инструктаж. Я же послушно киваю, потому что ждет он от меня именно этого. Что, впрочем, вовсе не означает, что я буду действовать именно так. Мой план подразумевает отсутствие у него подозрений, а не мою безропотную покорность. Между прочим, первый шаг к реализации задуманного я все же сделала, когда нас пригласили на погрузку. Столкнувшись с дядей в коридоре, поинтересовалась, кого же он себе в жены присмотрел, раз Лурита лишь статуса фаворитки достойна. А еще презрительно бросила — не слишком ли он высокого о себе мнения. Большего сказать «не успела», потому что «торопилась». И ведь вот что любопытно — дядюшка занервничал. Даже остановить меня попытался. Так что теперь, как только мы обустроимся во дворце, он определенно захочет со мной побеседовать. Итак, начало положено. Надеюсь, что и дальше все будет идти столь же гладко. А пока… Пока нужно сосредоточиться на том, что происходит сейчас. Улыбнуться Атиусу, который заботливо помогает мне освободиться от ремней безопасности. Опереться на предложенную руку, прижав другую к груди, чтобы успокоить шигузути и не позволить ему вылезти. Осторожно ступить на наклонный пандус, ведущий на посадочную площадку… Сильный порыв ветра бьет в лицо, подхватывает юбку, хлестнув ею по ногам моего спутника, треплет волосы, вырывая их из прически. Вдыхаю свежий, сырой и наполненный необычными запахами воздух. Чуждый. Приятный, но нервирующий. Будоражащий. Заставляющий ноги слабеть, а меня крепче сжимать пальцы, ища опору в том, кого я меньше всего хотела бы видеть рядом. Впрочем, как и тех, кто нас встречает. Первым навстречу шагает худощавый высокий мужчина в белом парадном мундире. Его я узнаю сразу — Дэйль Монт ли’Тон, король Цесса, тот самый, голографию которого мне показывал дядя. И протянутой мне руки послушно касаюсь, отвечая кратко «спасибо», на его учтивое приветствие: «Добро пожаловать на Цесс, наследница». Вот только если мне король дарит располагающую улыбку, то сына удостаивает лишь холодным кивком и разворачивается к гостям, которые сошли с опустившегося чуть раньше нас транспортника. Его обращение к ним мало чем отличается от той пафосной речи, которую я уже слышала от Атиуса на церемонии. Поэтому быстро теряю к ней интерес и принимаюсь рассматривать спутниц короля. Я ведь их на голографии тоже видела, и, надо признать, изменились они не сильно. Жена все так же представительна и эффектна, фаворитка по-прежнему свежа и сногсшибательно красива. Стоят рядом, улыбаются. И ни малейшего намека на то, что одной из них живется хуже другой. Неужели действительно нет разницы, кто из них кто? Почувствовав мой взгляд, а может, просто устав, королева перестает изучать гостей и поворачивает голову к нам. Теперь в ее глазах светится нежность к сыну, но видна и забота, смешанная с волнением. А еще настороженность, когда Орлея смотрит на меня. И ощущение ее тревоги не пропадает, даже когда мы оказываемся на движущейся платформе с поручнями, которая неспешно, но неотвратимо приближает нас к стенам города. Выстроенные из белого камня, они кажутся очень старыми. Отнюдь не монолитные, покрытые трещинами, кое-где разрушенные до основания, эти строения доказывают, что их функция — защищать тех, кто за ними живет, — уже давным-давно неактуальна. — Это самое древнее поселение на Цессе, — склонившись к моему уху, поясняет Атиус и таинственно приглушает голос: — Его основали почти восемь тысяч лет назад. Ого… Похоже, этот город самый старый не только на Цессе, но и во всей империи. Хотя, конечно, есть вероятность, что на других, еще не присоединившихся планетах найдутся сооружения и древнее. А вот дома здесь целые и невредимые. Несомненно, их не раз перестраивали и меняли, модернизируя и совершенствуя. Дворец, который сияющей белой громадой возвышается над всеми постройками, тоже не кажется мне развалинами. Да, внешний эффект старины сохранен. Привлекательный, ошеломляющий, заставляющий восхищаться. Однако стоит нам оказаться внутри, как впечатление меняется. Металлизированные поверхности, искусственные материалы, сложный дизайн. Современный стиль в самом изысканном его проявлении. Встречающая гостей прислуга так быстро уводит всех прибывших, что мы с Атиусом и его семьей, не успев и глазом моргнуть, остаемся единственными в огромном холле. — Ко мне в кабинет, сын. Мне нужно с тобой поговорить, — не терпящим возражения тоном приказывает Дэйль Монт. И все же принц решается возразить: — Я провожу Дейлину в отведенные ей покои и… — Нет, — припечатывает король. — Немедленно. А Дейлина… — Он внимательно на меня смотрит и решает: — Пусть присутствует при разговоре. Ее это тоже касается. Больше Атиус не спорит. Может, ему это и не нравится, но он послушно идет следом за отцом, увлекая меня за собой. Лестница, короткий переход, еще одна… Изумительная уютная комната в бежевых тонах, заполненная массивными светлыми стеллажами, за закрытыми полупрозрачными створками которых видны контуры накопителей и древних свитков. Столь же громоздкий, неправильной формы стол, за которым можно не только сидеть. Огромное во всю стену окно… Не удержавшись, я отпускаю руку альбиноса и шагаю к проему, беззвучно ахая от открывшейся мне захватывающей панорамы. И даже на мгновение забываю о том, где оказалась и с кем. — Идиот! — возвращает меня в реальность гневный возглас, и я в изумлении оборачиваюсь. Успеваю заметить, как нелестный эпитет, сорвавшийся с губ короля, сопровождается пощечиной, которую он отвешивает своему сыну. И это настолько меня поражает, что я, не задумываясь о том, что делаю, бросаюсь к застывшему Атиусу и вцепляюсь в его руку. И наверняка именно этим спасаю принца от второй порции оскорблений. — Вот как? — изумленно взирает на меня Дэйль Монт. — Ну что ж… — Голос его смягчается, и он отступает, чтобы опуститься на массивный стул во главе стола. — Приди в себя, сын! — Он требовательно смотрит на своего отпрыска. — Не заставляй нашу гостью стоять. Она устала. — Прошу прощения, Дейлина, что вам пришлось быть свидетельницей этой некрасивой сцены, — говорит король после того, как Атиус все же отодвигает стул и помогает мне сесть. — И мне приятно ваше желание защитить моего сына, но, думаю, вы все же поймете мое негодование и не станете осуждать, когда узнаете реальное положение дел. — Какое именно? — Я, радуясь тому, что мое поведение оказывается столь выгодным в плане получения информации, тем не менее изображаю на лице тревогу и легкое смущение, приличествующие ситуации. — Какое? — повторяет Монт. В сиреневых блеклых глазах вновь вспыхивает гнев, но тут же гаснет. И отвечает король относительно спокойно: — Вы должны были стать его женой, а не фавориткой. Ой… Значит, принц поступил по-своему и не выполнил приказа отца? Проявил самостоятельность, потому и опасался последствий? Пошел на риск, оттого и торопился с привязкой? Ох, Атиус, да я же тебя за это расцеловать готова! Мысленно, разумеется. Ведь если бы не твое нежелание видеть меня женой, я бы даже микроскопической возможности не имела освободиться из загребущих рук твоей ушлой цессянской семейки! Похоже, восторженности в моем взгляде, направленном на принца, оказывается более чем достаточно, чтобы король решил, что я девушка влюбленная и в любовном дурмане разницы между статусами не вижу. Одобрения в его глазах становится все больше, да и снисходительных ноток в голосе прибавляется: — Сын у меня тот еще подарочек! Своевольный и независимый. Хочется верить, что семейная жизнь это исправит. Я думал, вам одной придется искать способ с ним совладать, но, похоже, судьба все же распорядилась иначе, раз от предложенного статуса фаворитки вы не отказались и тем самым подтвердили, что в вашей семье с вами рядом будет еще одна девушка. — Не буду вас обманывать, быть фавориткой — это не совсем то, о чем я мечтала, ведь меня воспитывали в других традициях. — Решаю, что отмалчиваться и изображать совершенную глупышку тоже неправильно. Мне нужно, чтобы меня воспринимали как личность, желаниям и безобидным капризам которой можно идти навстречу. — А согласие я дала в большей степени потому, что была в отчаянии. Я ведь знаю, что никто не хочет иметь детей без способностей, и понимаю мотивы Атиуса, которые заставили его поступить иначе, нежели вы от него требовали. Конечно, мне трудно быстро изменить свое видение мира, но я стараюсь. И благодарна вашему сыну за то, что он меня не торопит и дает мне возможность это делать.