— Идем, я тебе кое-что покажу. Не переживай, здесь нам сейчас делать нечего, — успокаивает, заметив, как я замешкалась, — до места назначения больше часа лету. Его помощь я принимаю с волнением. И по серебристым, расчерченным световыми полосами коридорам иду, прислушиваясь к необычным ощущениям, которые накатывают волнами, перехватывая дыхание, сбивая сердце с привычного ритма и заставляя конечности слабеть. Удивительное ощущение. Словно организм к чему-то готовится, все туже скручивая пружину предвкушения. Причина моих эмоционально-гормональных метаний шагает рядом. И ведь самое любопытное заключается в том, что мужчина даже попыток не делает усилить степень физического контакта. Может, я ему не нравлюсь? Хотя, наверное, не в этом дело, а в том, что ему меньше всего нужно, чтобы у меня к нему развилось полноценное влечение. Вон как переживал, когда цессянка привязку получила. Тем более одно дело переспать с никому не известной девушкой, и совсем другое — с наследницей. Так что Атис совершенно правильно поступает, не будет провокаций с его стороны, и мой организм тоже успокоится, почувствовав, что его запросы бесперспективны. С Атиусом ведь так же получилось, правда, там мне пришлось приложить усилия, чтобы загасить начавшее меня захлестывать влечение. Ну и альбинос помог своим своевременным: фаворитка… Кстати, а вот это даже более реальное объяснение предельной вежливости и отстраненности леянина. Он ведь полагает, что я на самом деле любовница принца, а в этом случае, пока мое страстное желание затаскивать любовника в кровать не угаснет, Атису вообще нет никакого смысла за мной ухаживать. Начни он это делать, и у меня, наоборот, к нему отторжение начнется. То есть началось бы. Впрочем, возможно, я ошибаюсь. И причина совсем иная. Да, на корабле Атис путешествует один. Без спутницы. Но это вовсе не означает, что на Ле у него не осталась любимая девушка. Или жена. Потому он и держит дистанцию. А жаль. В этот момент я с пугающей ясностью осознала, как сильно хочу от него знаков внимания. Восхищенных взглядов. Нежных прикосновений. Ласковых слов. Хочу, чтобы в основе проявляемой Атисом заботы лежало не мое бедственное положение, а его собственная потребность меня защищать и быть рядом. Дихол! И что же мне с этим делать? Что, что… Побыстрее разобраться в том, чего же хочет Атис, пока я окончательно не влипла! Иначе мне же придется страдать, если окажется, что моя симпатия к леянину не имеет будущего. — Вот мы и пришли, — неожиданно слышу его спокойный, ровный голос. — Присаживайся. Осматриваюсь, сообразив, что мы находимся в уютном небольшом помещении, похожем и на комнату отдыха и на кабинет. Этакий гибрид, в котором прекрасно можно совмещать и желание поработать и потребность расслабиться. Приглушенный свет, серо-голубые тона стен и мебели, ворсистый белый ковер, ступать на который туфельками кажется кощунством. Покрытие дивана, на который я опускаюсь, тоже пушистое, мягкое настолько, что я невольно зарываюсь в ворс пальцами и даже жмурюсь от удовольствия, испытывая непередаваемо приятные ощущения. — Ты спрашивала, не страшно ли мне, — напоминает о нашем разговоре Атис. — Смотри. Сам он не садится, остается стоять, опираясь на край стола, но я об этом быстро забываю, поглощенная любопытным зрелищем, развернувшимся на экране, который занимает одну из стен комнаты. На просторе бескрайней снежной равнины, над которой раскинулось темное звездное небо, озаряемое зеленоватыми световыми переливами, движется, протаптывая себе путь, небольшая группа леян. Направляются они к виднеющемуся вдали ледяному массиву. Огромному, сверкающему и притягивающему взор. Смена картинки, и теперь ледяная гора совсем рядом. Кажется, протяни руку — и дотронешься до невероятных в своей прозрачности кристаллов, от которых веет пронизывающим холодом. Меня в дрожь бросает, несмотря на то, что я нахожусь в ином месте, где очень тепло. А вот трое леян-мужчин там, на экране, поочередно сбрасывают свои мохнатые одеяния, остаются лишь в нижнем белье и, словно не чувствуя никакого дискомфорта, друг за другом пролезают в разлом одной из глыб, чтобы улечься прямо на пол ледяной пещеры. — Ощущение неприятное только первые несколько минут, — успокаивает меня Атис, заметив, что я поежилась. — Потом организм начинает реагировать на изменение температуры и перестраивает метаболизм для погружения в анабиоз. — Зачем? — изумляюсь я столь необычным расовым способностям. — Чтобы не погибнуть при наступлении неблагоприятных условий, — поясняет леянин. — Во время эпидемий, в голодные, неурожайные годы или когда погода оставляет желать лучшего, а менять место жительства не хочется, мы можем предпочесть временный стазис полноценной жизнедеятельности. — Это действительно важно. — Я вежливо соглашаюсь, не понимая, как это связано с тем, боится ли он разоблачения. — Не только для выживания, — уточняет, видимо приближаясь к сути, Атис. — На Ле, как и на других планетах, представители правящей династии получают право на управление, демонстрируя уровень расовых способностей и доказывая, что он выше, чем у остальных. Изображение на экране увеличивается, позволяя различить лица леян, и я невольно ахаю, узнав моего спасителя среди тех, кто решил «замерзнуть». — Мне тоже пришлось пройти это испытание, чтобы сменить на троне своего отца. Вот только если впасть в анабиоз на несколько дней или даже на пару-тройку лет — обычное дело для любого обитателя Ле, то совсем иное, когда стазис длится дольше. Не каждый способен потом выйти из такого глубокого сна. Мне предстояло уснуть не на пять, не на двадцать и даже не на пятьдесят лет… Атис говорит, я же, широко распахнув глаза, слежу, как его двойник на экране останавливается, оглядывается на тех, кто остался за его спиной, но все же находит в себе силы шагнуть вперед. — …а на восемьдесят выпасть из реальности, — заканчивает рассказчик. — Вот это, Дейлина, было по-настоящему страшно. Я был в ужасе. Нет, не оттого, что мог навсегда остаться ледышкой и не вернуться к жизни. А потому, что понимал: за это время многое станет другим. Уйдут из жизни родные, близкие, друзья. Конечно, не все, но многие из тех, кого я любил и кому доверял. И этого я не мог изменить. Он замолкает, а я с трудом отвожу взгляд от экрана, где свидетели жуткой традиции, завалив расщелину еще одной глыбой, уходят, оставив смельчаков в ледяном плену. — И как давно вы… ожили? — потрясенно смотрю на этого невероятного империанина. Да-а-а… После такого испытания его действительно мало что напугает. — Три года назад. — Атис выключает технику, и комнату вновь наполняет приятный голубой свет. — Через год после моего пробуждения твой отец пригласил мою планету войти в состав империи. — Но все же зачем вы спали так долго? У вашей расы большой срок жизни? Сколько же вам теперь лет? То есть… — Я запинаюсь, сообразив, что годы в холодном сне, наверное, в расчет не идут, а выглядит король леян как зрелый мужчина. — У меня тридцать восемь лет активной жизнедеятельности, — поясняет Атис, улыбаясь моей заинтересованности. — Полных же лет, включая стазисные, сто тридцать. Прежде чем решиться на главное испытание, я несколько раз уходил в краткий анабиоз. А длительность жизни у нас не слишком велика по сравнению с другими расами. Опять же, если иметь в виду активную жизнь без стазиса, это всего лишь сто пятьдесят лет. Анабиоз существенно удлиняет этот срок, но время, проведенное в нем, не может считаться полноценной жизнью. — И все же… Восемьдесят лет! — Я никак не могу отойти от потрясения. — А как же ваш отец? Вдруг за время вашего анабиоза с ним бы что-то произошло? Кто бы тогда управлял планетой? — У нас сложная система иерархии, Дейлина. Мой отец был не единственным правителем, как и я сейчас. Королей на Ле всегда несколько. В любой момент один из них находится в активной фазе жизнедеятельности и управляет планетой, остальные в это время вольны в выборе. Могут уйти в стазис, могут править наравне друг с другом, могут временно отойти от дел. Как я сейчас. Если со мной что-то случится и я не вернусь, на благополучии планеты это никак не отразится. В настоящее время у меня есть два соправителя, и скоро — мы очень на это надеемся — появится еще один. Если, конечно, выдержит испытание. Ему осталось двенадцать лет стазиса, чтобы получить это право. — А если прошедших испытание окажется много? Пять? Десять? Двадцать? Как тогда быть? Они все станут королями? — Вероятно, да, — соглашается Атис. — Но такого еще ни разу не было за всю историю нашей расы. Обычно у нас всего три-четыре правителя. Кто-то не проходит испытание, кого-то останавливает риск, многие не хотят жертвовать личной жизнью, но большинство просто реально оценивают свои шансы, ведь по самочувствию после краткого стазиса можно понять, выдержишь ли ты длительный и насколько долгим он может быть. Тех, у кого на первом месте стоит желание служить обществу и готовых отказаться от уже имеющегося в настоящем в пользу эфемерного счастья в будущем, совсем мало. — Значит, те, кто уходил в анабиоз одновременно с вами, тоже хотели стать королями? Атис кивает, а я замечаю, как в его серых глазах появляется печаль. Что-то трагическое связано с его спутниками. — Они не вернулись? — осторожно высказываю свою догадку. — Один погиб. Он был моим братом, старше меня на двадцать шесть активных лет. Долго не решался на испытание, а в итоге не смог проснуться. Чем больше возраст твоей жизнедеятельности, тем труднее удерживаться в длительном стазисе. Второй очнулся примерно на середине назначенного нам срока. Ему не позволили стать королем, потому что он провел в анабиозе недостаточное число лет. — А женщины в испытаниях не участвуют? — спрашиваю и прикусываю язык. Вот глупая! Какой в этом смысл? К правлению их все равно не допустят. — Нет, не участвуют, — мягко отвечает Атис, вместо того чтобы в резкой форме отозваться об умственных способностях противоположного пола, как это наверняка бы сделали Атиус, Эстон или дядя Джаграс. — Наши женщины вообще стараются пользоваться стазисом крайне редко и осторожно. У них высокий процент смертности даже при небольших сроках, а чем дольше длится анабиоз, тем меньше шансов выжить. Поэтому у нас хоть и рождается девочек намного больше, чем мальчиков, но впоследствии соотношение полов выравнивается, а затем даже становится обратным. — У вашего брата не было жены? Он так поздно решился на испытание. — Хотя и стараюсь оставаться деликатной, но все же не удерживаюсь от вопроса. — Его супруга погибла за год до этого. Дочь уже совершеннолетняя, вышла замуж. Ему в принципе нечего было терять. — А вам? — невольно срывается с моих губ, и я, ругая себя на чем свет стоит, прикрываю рот ладонью. Вот я себя и выдала! Не знаю уж, догадался ли Атис о причинах моей заинтересованности, но отвечает он легко и не задумываясь: — Если ты имеешь в виду личные симпатии, то мне тоже. Меня с ранних лет воспитывали, прививая мысль, что прежде всего я обязан пройти испытание. И я прекрасно сознавал, чем обернется для меня наличие семьи. Или просто любимой девушки. У моего отца было пять дочерей и всего два сына, которые могли унаследовать высокий уровень способностей и это доказать. Я был его надеждой и не мог себе позволить разочаровать отца, как это сделал мой брат, когда женился до испытания, фактически отказавшись от престола. Мне кажется, он и из стазиса не вышел именно потому, что не хотел жить без той, которая была ему дорога. В то время я брата не понимал. Злился, обвинял, упрекал. Теперь понимаю. Окажись тогда вместе со мной та, которая рядом сейчас, я бы тоже пошел против воли отца. Значит, все же есть девушка. Волна разочарования, смешанного с отчаянием и болью, охватывает меня. Тугим обручем сжимает грудь, останавливая сердце и застревая в горле. «И вы оставили ее на Ле?» — рождается в голове вопрос, но я его так и не задаю, потому что, подняв голову, встречаюсь с серым взором, в котором… Все что угодно, только не равнодушие. Ой… Это признание? Он обо мне говорит? Хочет сказать, что ради меня готов пойти на конфликт с цессянами, потерять власть и даже жизнь? — Я боюсь лишь того, что она не захочет со мной остаться, остальное для меня не важно. Атис смотрит так задумчиво и выжидающе, что я понимаю — не ошиблась. Сердце, оживая, заходится в сумасшедшем ритме, кровь приливает к щекам, воздуха перестает хватать. И так же неумолимо растет уважение к тому, кто думает прежде всего обо мне. Он ведь не сказал ничего прямо, оставил мне возможность отклонить его чувства, сделав вид, что ко мне они не имеют никакого отношения, если… Если я влюблена в Атиуса. Но это же не так! — Атис, я… Поднимаюсь с дивана, чтобы это сказать, и не успеваю. Коммуникатор на руке короля выдает переливчатую трель, а вильюрер, встроенный в стол, принимается выбрасывать в воздух голопроекции. — Мы вышли из подпространства, — присмотревшись к ним, сообщает леянин. — Корабли, которые мы ищем, тоже рядом. Мне нужно в рубку. — Он отталкивается от стола, оказываясь совсем близко. — Ты будешь ждать здесь? — Я с вами. Пожалуйста! — говорю поспешно и умоляюще складываю руки, понимая, что не выдержу испытания неизвестностью. На этот раз мы идем быстро, и я с растущим изумлением присматриваюсь к суете, наполняющей коридоры. Тревожно мигающее освещение. Офицеры, спешащие занять свои рабочие места. Целый отряд в штурмовой экипировке, обогнавший нас и свернувший в боковой ход. — Что происходит? — нервно спрашиваю. — Не знаю. Атис хмурится, решительно берет меня за руку, и оставшуюся часть пути мы тоже бежим, понимая, что происходит что-то серьезное. На самом входе в рубку, едва раскрывается проем, раздается далекий грохот, пол уходит из-под ног, а я оказываюсь в объятиях Атиса, спасающего нас обоих от падения. Вцепившись в створку двери одной рукой, другой он крепко меня держит, не позволяя упасть. Секунда, и пол выравнивается, но, вместо того чтобы отпустить, леянин подхватывает меня на руки, а еще через мгновение уже опускает в кресло, где я так сладко спала. — Не волнуйся, мы справимся, — успевает шепнуть, набрасывая ремни-фиксаторы до того, как новый взрыв сотрясает корабль. Атис удерживается на ногах, хватаясь за спинку и подлокотники, но, едва состояние крейсера вновь стабилизируется, сразу же отталкивается, чтобы переместиться ближе к капитану. А тот, оглянувшись и поняв, кто именно оказался за спиной, коротко сообщает: — Нас обстреливают. — Милбарцы? — Да, у них три корабля. Один в стадии стыковки с цессянским крейсером. Два других их прикрывают, не подпуская нас ближе. Все же цессяне? У меня холодеет в груди от ужаса при мысли, что империя могла попасть в руки тех, кто так безжалостно расправился с моими родителями! — Наша защита? — Отражающий экран держит нагрузку. Прямые попадания мы ощущаем, но большого вреда они нам не причиняют. — Связь с Вальдусом есть?