Глаза Люка расширились, а рот слегка приоткрылся. Он понял. И улыбнулся. 3 Девять пятнадцать. В Институте было тихо. Дети, проживающие в Передней Половине, спали, им помогли успокоительные таблетки, которые раздали Джо и Хадад. В туннеле те пятеро, которые подняли бунт, тоже спали, но, вероятно, не очень крепко; Стэкхаус надеялся, что головные боли будут их сильно донимать. Единственными детьми, которые еще не спали, были горки, которые бродили вокруг, как будто им было куда идти. Иногда они делали круги, как будто водили хоровод. Стэкхаус вернулся в кабинет Миссис Сигсби и открыл запертый нижний ящик ее стола дубликатом ключа, который она ему дала. Теперь он держал в руке специальный телефон, который они называли Зеленым телефоном, а иногда и Нулевым телефоном. Он думал о том, что однажды сказала Джулия по поводу этого телефона с тремя кнопками. Это случилось в деревне в прошлом году, когда у Хекла и Джекла еще работало большинство мозговых клеток. Дети в Задней Половине только что прикончили саудовского бандита, который передавал деньги террористическим ячейкам в Европе, и выглядело это как несчастный случай. Жизнь была хороша. Джулия пригласила его на ужин, чтобы отпраздновать это событие. Они разделили бутылку вина до этого, и вторую бутылку во время и после. Это развязало ей язык. — Я ненавижу совершать звонки по Нулевому телефону. Этот человек с шепелявым голосом. Я всегда представляю его себе альбиносом. Не знаю почему. Может быть, отсылка к тому, что я видела в комиксах, когда была девочкой. Злодей-альбинос с рентгеновскими глазами. Стэкхаус понимающе кивнул. — А где он обитает? И кто он такой? — Не знаю и знать не хочу. Я звоню, даю отчет, а потом принимаю душ. Только одно хуже, чем звонить по Нулевому телефону. Это услышать исходящий от него звонок. Теперь Стэкхаус смотрел на Нулевой телефон с каким-то суеверным страхом, как будто только одна мысль об этом разговоре может заставить его звонить… — Нет, — ответил он. В пустую комнату. К молчащему телефону. По крайней мере, пока молчащему. — В этом нет ничего суеверного. Тебе придется зазвонить. Простая логика. Конечно. Потому что люди на другом конце Нулевого телефона — шепелявый человек и большая организация, частью которой он был — обязательно узнают об эпическом просере в этом маленьком городке Южной Каролины. Конечно же, они узнают. Это должно попасть на первые полосы газет по всей стране и, возможно, по всему миру. Возможно, они уже знают. Если бы они знали о Холлистере, внештатнике, который жил в Дюпре, они могли бы связаться с ним и разузнать обо всех кровавых деталях. И все же Нулевой телефон пока не звонил. Означало ли это, что они не знали, или это означало, что они давали ему время все исправить? Стэкхаус сказал человеку по имени Тим, что любая сделка, которую они заключат, будет зависеть от того, удастся ли сохранить тайну об Институте. Стэкхаус не был настолько глуп, чтобы верить, что его работа может продолжиться, по крайней мере, не здесь, в лесах штата Мэн, но если он сможет как-то справиться с ситуацией без мировых заголовков о психоодаренных детях, которые подвергались насилию и были убиты… или почему все это произошло… это будет хоть что-то. Он мог бы даже быть вознагражден, если бы сумел скрыть все это, хотя бы просто сохранить свою жизнь. Это уже было бы достаточной наградой. Только три человека обо всем знали, по словам этого Тима. Остальные, кто видел то, что было на флешке, были мертвы. Некоторые из злополучной Золотой команды могли быть живы, но они не видели того, что было на флешке, и они будут хранить молчание обо всем остальном. Заманить сюда Люка Эллиса и его подельников, — подумал он. Это первый шаг. Они могут добраться досюда не ранее 2 часов ночи. Даже до часу тридцати у меня будет достаточно времени, чтобы спланировать засаду. Все, что у меня есть, — это широкоплечие лаборанты, но некоторые из них — Грек Зик, например — реально крепкие парни. Забрать флешку и убить их. Затем, когда шепелявый человек позвонит — а он обязательно позвонит — и спросит, справляюсь ли я с ситуацией, я смогу ответить… — Я смогу ответить, что все под контролем, — сказал Стэкхаус. Он положил Нулевой телефон на стол Миссис Сигсби и послал ему мысленное сообщение: Не звони. Не смей звонить до трех часов завтрашнего утра. До четырех или пяти было бы еще лучше. — Дай мне немного време… Зазвонил телефон, и Стэкхаус испуганно вскрикнул. Потом он рассмеялся, хотя его сердце все еще билось очень быстро. Не Нулевой телефон, а его спутниковый телефон. Это означало, что звонок был из Южной Каролины. — Алло? Это Тим или Люк? — Это Люк. Послушай меня, и я расскажу тебе, как все у нас должно сложиться. 4 Калиша заблудилась в очень большом доме, и она понятия не имела, как выбраться, потому что не знала, как туда попала. Она находилась в коридоре, похожем на коридор основного здания в Передней Половине, где она проживала некоторое время, прежде чем ее забрали, чтобы выбить мозги. Только этот коридор был обставлен комодами, зеркалами, вешалками для одежды и чем-то похожим на слоновью ногу, набитую зонтиками. На столе стоял телефон, очень похожий на тот, что стоял у них дома на кухне, и он звонил. Она подняла трубку и, поскольку не могла произнести то, чему ее учили с четырех лет («дом Бенсонов»), просто поздоровалась. — Хола? Ме эскучас?[221] — Это был голос девушки, слабый и прерываемый помехами, едва слышный. Калиша знала, что такое хола, потому что год изучала испанский в средней школе, но ее скудный словарный запас не включал эскучас. Тем не менее, она понимала, о чем говорит девушка, и понимала, что это сон. — Да, а-га, я тебя слышу. Где ты? Кто ты такая? Но девушка пропала. Калиша положила трубку и пошла дальше по коридору. Она заглянула в комнату, похожую на фойе в старом кинотеатре, потом в банкетный зал. Пол там был выложен черно-белыми квадратами, что заставило ее вспомнить Люка и Ника, играющих в шахматы на игровой площадке. Зазвонил еще один телефон. Она пошла быстрее и вошла в красивую современную кухню. Холодильник был облеплен фотографиями, магнитами и наклейкой с надписью: Берковица в президенты! Она не могла отличить Берковица от дыры в стене, но знала, что это его кухня. Телефон висел на стене. Он был больше, чем тот, что стоял на столе, и уж точно больше, чем тот, что стоял на кухне у Бенсонов, — тот был совсем игрушечный. Телефон продолжал звонить, и она подняла трубку. — Алло? Хола? Меня зовут — ме ламо[222] — Калиша. Но это была не испанка. Это был мальчик. — Бонжур, ву метенде?[223] — Французский. Бонжур это по-французски. Другой язык, но вопрос тот же, и на этот раз связь была лучше. Не намного, но все же. — Да, уи-уи[224], я тебя слышу! Где… Но мальчик исчез, и зазвонил другой телефон. Она пронеслась через кладовую и оказалась в комнате с соломенными стенами и грязным полом, покрытым пестрым плетеным ковриком. Это была последняя остановка беглого африканского военачальника по имени Баду Бокасса, которому одна из его любовниц всадила нож в горло. Правда, на самом деле он был убит группой детей, находящихся за тысячи миль отсюда. Доктор Хендрикс взмахнул своей волшебной палочкой, которая была дешевым бенгальским огоньком, и Мистер Бокасса ушел в небытие. Телефон на коврике был еще больше, размером с настольную лампу. Когда она подняла трубку, та была тяжелой. Еще одна девушка, и на этот раз голос звучал четко, как колокол. По мере того как телефоны становились все больше, голоса, казалось, становились все четче. — Здраво, чуеш ли ми?[225] — Да, я прекрасно тебя слышу, что это за место? Голос пропал, и зазвонил другой телефон. Он был в спальне с люстрой, и этот телефон был размером со скамеечку для ног. Ей пришлось взять трубку обеими руками. — Халло, хур дже ми?[226] — Да! Конечно! Абсолютно! Поговори со мной! Никакого ответа. Просто молчание. Следующий телефон был в солярии с большой стеклянной крышей, и он был таким же большим, как и стол, на котором он находился. От звонка у нее заболели уши. Это было похоже на прослушивание телефона, подключенного через усилитель на рок-н-ролльном концерте. Калиша подбежала к нему, вытянув руки, подняв ладони вверх, и сбила трубку с основания телефона, но не потому, что ожидала, что её просветят, а чтобы заткнуть его, пока он не разорвал ей барабанные перепонки. — Чао! — Прогремел мальчишеский голос. — Ми Сенти? МИ СЕНТИ?[227] И это ее разбудило. 5 Она находилась рядом со своими друзьями — Эйвери, Ники, Джорджем и Хелен. Они спали, но им тоже снились кошмарны. Джордж и Хелен стонали. Ники что-то бормотал и протягивал руки, заставляя вспомнить, как она бежала к большому телефону, чтобы остановить звонок. Эйвери крутился и выдыхал что-то, что она уже слышала: Хур дже ми? Хур дже ми? Они видели во сне то же, что и она, и, учитывая то, кем они сейчас были — какими их сделал Институт, — идея казалась вполне логичной. Они генерировали какую-то общую силу, телепатию, а также телекинез, так почему бы им не разделить один и тот же сон? Вопрос был только в том, кто из них все это затеял. Она подозревала Эйвери, потому что он был самым сильным. — Пчелиный улей, — подумала она. Вот кто мы теперь. Улей сдвинутых по фазе пчел. Калиша поднялась на ноги и огляделась. Все еще заперты в переходном туннеле, это не изменилось, но она думала, что изменился уровень силы. Может быть, именно поэтому дети из Палаты А не ложились спать, хотя было уже довольно поздно; у Калиши всегда было хорошее чувство времени, и она подумала, что сейчас, по меньшей мере, половина десятого, может быть, чуть позже. Гул был громче, чем когда-либо, и подхватил что-то вроде цикличного ритма: ммм-МММ-ммм-МММ. Она с интересом (но без особого удивления) заметила, что свет флуоресцентных ламп над головой подстроился в один ритм с гулом, становясь то ярче, то немного тускнея, а затем снова становясь ярче. На самом деле, ты видишь реальные проявления ТК, — подумала она. И это просто прекрасно. Пит Литтлджон, мальчик, который бил себя по голове и кричал «Я-Я-Я-Я», подбежал к ней. В Передней Половине Пит был довольно милым и немного раздражающим, как младший брат, который повсюду следит за тобой и пытается подслушать, пока ты и твои подруги рассказывают друг другу свои секреты. Теперь на него было тяжело смотреть — влажный, опущенный рот, пустые глаза. — Ме эскучас? — сказал он. — Хёрст ду мич?[228] — Тебе тоже это приснилось, — сказала Калиша. Пит не обратил на это никакого внимания, просто повернулся к своим бродящим приятелям, теперь говоря что-то похожее на стизез минни. Одному Богу известно, что это был за язык, но Калиша была уверена, что перевод означает то же самое, что и со всех остальных. — Я тебя слышу, — сказала ни в куда Калиша. — Но чего ты хочешь? Примерно на полпути по туннелю к запертой двери в Заднюю Половину, на стене карандашом было что-то написано. Калиша шла посмотреть что, по пути уклонившись от нескольких бродящих детей из Палаты А. Большими фиолетовыми буквами там было написано ЗВАНИТ БАЛЬШОЙ ФОН. АТВЕТЬ БАЛЬШОМУ ФОНУ. Значит, и горки могли видеть сны, только они грезили наяву. С их разумом, практически стертым, может быть, они все время видели сны. Что за ужасная идея — грезить, грезить, грезить и никогда не найти выход в реальный мир. — И ты тоже, да? Это был Ник, его глаза опухли ото сна, волосы встали дыбом и торчали ежиком. Это было довольно мило. Она подняла брови. — Видела сон. Большой дом, большие телефоны? Вроде как в 500 шляпах Бартоломью Каббинса?[229] — Кто такой Бартоломью? — Из книги доктора Сьюза. Бартоломью пытается снять шляпу перед королем, и каждый раз, когда он её снимает, под ней оказывалась шляпа побольше и попричудливее.