Не каждому дано Когда земля уходит из-под ног. Ложится мир всей тяжестью на плечи. Счёт на секунды от последней встречи. И море слов, и оправдаться нечем. И что ни делай – всё один итог. Смолчать. Сдержаться. Только я не смог. Остановиться. У открытой двери. Обнять тебя. Не осознав потери. Как трудно не отчаяться и верить, Когда земля уходит из-под ног. Сергей Фаттахов – Никита, выручай, – слезливо скулила Вика Гурина, подруга детства, работающая после недавнего конфликта на прежнем месте в его консалтинговом агентстве ассистентом делопроизводителем, – понимаешь, я втрескалась… я очарована им до потери пульса, до психотравмы с сотрясением мозга. Северьян такой милашка. Представляешь, у него фамилия Барышников, как у великого танцора. И вообще… Последнюю фразу женщина произнесла с придыханием, с мольбой прикладывая руки к груди, вывалив скороговоркой кучу ненужной романтической информации. На зону декольте и грустные оленьи глаза сотрудницы Никита Данилович не мог смотреть равнодушно никогда: он был безнадёжно влюблён в эту удивительную малышку с тринадцати лет. Ему ли было не понять муки неодолимой страсти. – Виктория Леонидовна, вы не заметили, это служебный кабинет. Личные вопросы в нерабочее время. В половине шестого приглашаю вас на ужин. Там и обсудим. – Не понимаешь, да… не хочешь услышать! У меня шторм в голове, мерцающие точки перед глазами, шелест осенних листьев под ногами, музыка летнего дождя в брызгах радуги. Ты влюблялся когда-нибудь? Хотя, о чём я! У тебя мозг заточен на аналитику, на финансы, на инвестиции. Вы же, мужчины, ненормальные: ничего кроме бизнеса не видите. – Не скажи… те, Виктория Леонидовна. У меня тоже есть нереализованная мечта, я тоже до неприличия сентиментален. Да, у меня есть сокровенная тайна. Пытался запереть её в пещере грёз, но, увы… неудачно. Освободите кабинет… пожалуйста, мне нужно работать. Вам, на что очень надеюсь, тоже. – Та-а-к, да… разве тебе, бездушному. самоуверенному цинику, понять, что чувствует эмоциональная женщина, потрясённая неукротимой энергией романтической страсти! Помнишь хоть, как звучит, чем пахнет звёздная ночь в июле… а вкус черешни на губах… помнишь? Я околдована трепетными благоговением, волнением в ожидании чуда, эмоциями особенного, восторженного состояния, а ты меня на “вы”! Вот уже неделю я бегаю во сне босиком… по росе скачу как ненормальная, ловлю ртом хрустальные дождинки, слушаю волшебные трели соловья, наблюдаю за полётом шмелей, мотыльков, стрекоз, боясь спугнуть очарование момента. Я так счастлива, так люблю жизнь… что хочется закрыть глаза… и умереть. – Замечательно. О деталях похоронных мероприятий в связи с репетицией твоей кончины, о фейерверках закатов, ярких рассветных шоу с участием соловьёв и жаворонков, и о чём только заблагорассудится, поговорим позднее. В семнадцать тридцать… я закажу столик в кафе. – Не изображай из себя дерево дубину, Никита Данилыч. Я сама приглашу тебя… когда выполнишь одну мою просьбу. – Хорошо! Излагай… конспективно, кратенько. Только суть. – Вот. Ты же знаешь, я живу с мамой. У неё радикально консервативные взгляды на всё, что связано с отношениями мужчины и женщины. Привести Северьяна домой я не могу в принципе. Она не поймёт. Мне необходимо поговорить с ним в волнующей интимной обстановке: он, я, тихая трогательная музыка, свет оплывшей свечи, щекочущая нервы пульсация сближения в неторопливом ритмичном танце. Дрожащие руки на моей талии, влажные губы со вкусом черешни… – Виктория, зачем же пересказывать мне сюжет пространного дамского сериала? Я просил – коротко и ясно, в двух словах. – Мне нужны ключи… от твоей холостяцкой берлоги. На один единственный вечер. – Плавно перетекающий в ночь, где кто-то с кем-то будет танцевать нагишом, шелестеть новенькими простынями и разводить бабочек… в животе. Так, кажется, описывают неистовую страсть в бульварных романах. Забавно. Почему же с подобной, гм-гм… с пикантной, весьма щекотливой интимной инициативой, Виктория Леонидовна… да, вот… почему вы обратились с этой просьбой именно ко мне, к мужчине, более того, к своему начальнику? – И другу. Надеюсь, ты об этом не забыл! – И ещё два весьма интересных вопроса… весьма конкретных, сбивающих, так сказать, с толка. Относительно персоны, естественно… как бы это деликатно выразиться, претендента в фавориты. Первый – ваш… сердечный друг, он альфонс, жиголо, бомж… как назвать мужчину, который не может пригласить… возлюбленную… в более интимное место? И второй – где в этот трогательный момент созерцать звёздное небо буду я? – Не имею представления. У меня голова идёт кругом. Ты же мужчина. Придумай что-нибудь. Сними номер в гостинице. Переночуй у любовницы, наконец. – Я всю жизнь люблю только одну женщину. Боюсь, она не очень обрадуется, если попытаюсь напроситься к ней с ночёвкой. – Познакомишь? Пойми, Никита, это же моя заветная мечта, моя стратегическая инициатива. Как я могу напрягать мужчину, которого сама пригласила на свидание! – Час от часу не легче. Ты… его… сама. Любопытно взглянуть на это… на это чудо. То есть, ужин в компании старинного друга ты отменяешь, аннулируешь, в пользу героя пикантной новеллы. Так, значит, слушать в сумерках трель соловья, наблюдать за мерцанием звёзд и светляков, слушать шум волн в ночной тишине, дышать ароматной прохладой, то есть всю первую часть изложенной мне с чувством мечты, ты предлагаешь играть мне. В гордом одиночестве. А второй акт, собственно, сам любовный водевиль, на моих простынях, исполнит мастер. – Верещагин, не будь букой. У нас с тобой было детство, полное приключений, юность с песнями у костра. Помнишь, как мы угнали у сторожа лошадь, как катались на ней без седла до самого утра? А наводнение в чужой лодке. Мы утащили три рыбины из чьей-то сети, уплыли на остров, варили уху, наелись до отвала, заснули в обнимку, замёрзли как цуцики, согревали друг друга, потом гребли домой в полной темноте. Было так здорово… так романтично, так страшно. Да у нас столько всего было, столько. – Ты забыла… мы целовались с тобой на том острове. – Скажешь тоже. Просто баловались. Правда, потом – на выпускном, мне показалось, что ты целовал меня по-настоящему. Впрочем, стоит ли вспоминать, это было в другой жизни.