– Ты понимаешь, что мы сейчас делали? – Честно сказать, не очень. Я гуманитарий. Просто по мануалу с этой игры положено каждый раз начинать. Гуманитарий, как же. А то я не знаю, какая у тебя компьютерная специальность. Впрочем, когда женщина безобидно лжет, ни в коем случае не надо показывать, что вы это видите. Ваши шансы ни капли не вырастут от того, что вы ее уличите. Если, конечно, вам что-то от нее нужно. Если не нужно, уличайте, позорьте и стыдите. Будет знать. – Я объясню, киса, – сказал я. – Вот эта железная дужка у тебя на голове транслирует визуальный контакт с твоим телом в тактильное ощущение. Легкие прикосновения рук и ног можно как бы подделать, воздействуя на твой мозг. Но самая интенсивная группа ощущений, так называемый «core set» – плотный и длительный телесный контакт, сложная стимуляция губ и гениталий – транскарниально имитируется плохо. Поэтому тебе всетаки нужен айфак с дилдом. Как и все в нашей жизни, любовь – это компромисс. – А ты все романтичнее и романтичнее, – вздохнула она, подняла стакан и отхлебнула вина. Возникла та неловкая пауза, которая знакома любому сердцееду, оставшемуся наедине с объектом своих воздыханий. Оба голубка знают, что привело их в это укромное местечко, и в глубине души хотят, чтобы все случилось как можно быстрее – но из светских приличий все еще ломают комедию друг перед другом (а бывает, и перед собой – особенно если перемудрить с транскарниальником). – Может, музыку поставим? – спросила она. – С удовольствием. Можно что-нибудь русское народное? Она задумалась. – У меня есть, но только в обработке. Зато хит. Вся Москва сейчас слушает. – Что? – Я выведу на экран. – Так, – сказал я, близоруко щурясь, – «TBM». Какие-то фрики. – «Transgender Bathroom Maggots»[17], если ты не в курсе. Титаны. Мы все – прах у их ног. Заиграла музыка – действительно, это была казачья песня в замысловатой электронной обработке. Я различил далекие голоса, певшие что-то вроде: «заиграли трубы, трубы-барабаны… отворились двери, вышел басурман». И еще что-то про метель в Карпатских горах. О музыке говорить несложно. – Как альбом называется? – «Vyshel Bathrooman», – ответила Мара. – Вспомнили про Россию-матушку… Тебе нравится? Я быстро заглянул в музыкальную критику – ее было много, в основном из Калифорнии. В Промежностях альбом уже вышел из топа, а в Богооставленной только поднимался вверх. Поддержать разговор было можно. – Воет вьюга, – задумчиво произнес я, переводя на ходу с английского, – заливаются плачем местечковые скрипки, предчувствуя очередной патриархальный погром – но, в противовес политике мизогинии, угнетения меньшинств и ползучей белой привилегии, открываются двери – и под грохот безжалостных гитарных риффов к слушателю выходят старые добрые «Мэгготс»… Я бы им поставил троечку с плюсом. – Зато песня наша, – сказала Мара. – В смысле русская. Ты же сам квасу просил. Разговор приобретал политический характер, и я высунулся в сеть, чтобы ознакомиться с последними веяниями. Мара была права. Все медиа-нормали увело в полный квас – патриотический угар был почти предвоенный. Из-за ревельского саммита, понял я. Как поделят квоты, пройдет, но сейчас следовало проявить служебную принципиальность. Я нахмурился. – Ты чего? – спросила Мара. – Что-то не так? – Поражает меня эта наша заискивающая угодливость. Какие-то гнилые импортные извращенцы снизошли – взяли нашу песню, обгадили и переврали… Вот счастье-то для русской души. Гордость. Пидарасы заметили. Откуда в нас это рабское подобострастие к тупым и наглым заокеанским свиньям? Почему меня регулярно информируют о новостях голливудского содома? Я знать про них ничего не хочу! – Я просто… – Нет, не просто, – сказал я и ударил кулаком по кровати, картинно расплескав вино из своего стакана. – Я на месте Министерства юстиции этих гнид засудил бы… Пятен можно было не бояться. – Ну я тогда выключу, – сказала Мара испуганно. – Раз на тебя так действует… Она махнула рукой. Bathrooman вернулся туда, откуда перед этим вышел, и плотно прикрыл за собой дверь. Я не возражал. – О чем ты думаешь? – спросила Мара. – Ни о чем. – А ты сейчас что-нибудь пишешь? Вот прямо сейчас? – Я всегда пишу. – Что? – Что вижу, о том и пою. – Можешь писать вслух? – «Разговор не клеился, – сказал я. – Наверно, я был с ней слишком резок. В такие минуты воркующим голубкам нужно вести себя крайне осмотрительно. Чрезмерная застенчивость иногда проявляется как грубость и надменность – и хоть эти позы напускные, они запросто могут спугнуть вашу птичку! Но то же самое может произойти и от излишней самоуверенности – она почти всегда выглядит оскорбительно. Поэтому опытный сердцеед ведет себя весело, но не нагло. Он скромен, но его скромность галантна, и он ни за что не пропустит ту единственную секунду, когда сдержанность нужно отбросить. Впрочем, если вы и упустите эту единственную секунду, ничего страшного. Минуты через две она нагонит вас опять, такая же единственная…» – Все, хватит на сегодня литературы, – сказала Мара. – Больше никаких поз… Она придвинулась к айфаку. Включился ее ТС-стимулятор, и она ощутила прикосновение моего мускулистого горячего плеча. – Скажи честно… Ты уже был когда-нибудь… Ну, с женщиной? Через айфак? – Был в каком смысле? Онтологическом? – Блять. Ты баб ебал раньше? – Много раз, киса, – сказал я. – На нас в этом смысле большой спрос. – И сколько у тебя было… знакомств? – Сто сорок две женщины. – Ого. А мужчины? – Двести двенадцать мужчин. Но не всегда через айфак. Через андрогины тоже. – Ничего себе… Я не знала, что у тебя такой послужной список. – Мы интересные собеседники, – ответил я. – Полицейское Управление даже сдает нас иногда в аренду. Но это дорого стоит. И не особо афишируется. – А я могу взять тебя в такую аренду? Для начала на этот вечер? – Чо, вся горишь? – спросил я игриво. – Потрясающе, – сказала она и сделала круглые глаза. – Вот как ты это придумал? – Что? – Так пошутить с моим псевдонимом? Это ведь совсем по-человечески. – Я потому так и шучу, что это по-человечески, – сказал я. – Другому не обучен. Список каламбурных острот на обе твои фамилии у меня готов с первой встречи. Просто повода не было. А сейчас подходящий момент. – Ну да, – шепнула она. – Подходящий. Ее рука скользнула к айфаку, остановилась над полусложенным дилдо – и стала проделывать над ним какие-то мелкие круговые движения. При этом ее пальцы терлись друг о друга, словно она солила яичницу – или, поэтичнее говоря, колдовскими пассами пыталась разбудить замерзшую среди сугробов птичку. Я переключился с потолочной камеры на ее очки и понял, что она откинула полы халата и расстегивает ширинку моих служебных брюк. – О, – сказал я, – как ты нетерпелива, моя душенька… – Зачем откладывать, – улыбнулась она. – Мы же оба этого хотим, верно? – Не скрою, тебе удалось взволновать мою разуверившуюся в любви душу… Как ты это сделала, волшебная чаровница? – Без патоки, – ответила она. – Будь повульгарнее. Я люблю грубых и сильных. – Хорошо, – сказал я, – тогда включи ТС на максимум, лысая сучка, и я конкретно надеру тебе жопу… Не стану утомлять читателя описанием всего того, на что он и так постоянно глазеет в сети. Скажу только, что дилдовибратор у нее оказался преотличнейший – такого богатства режимов я раньше не видел. У каждой женщины, между нами говоря, есть свое тайное сокровенное число: частота вибратора, при которой вероятность наступления множественных оргазмов максимальна. Не то чтобы это было точное и постоянное дигитальное значение, конечно. Это скорее центр нормального распределения (нарисуйте функцию Гаусса при μ = 0 и σ = 1, и сразу поймете, о чем я). Центральная частота постоянно плывет – и со временем может измениться очень сильно. И все же. Частота Мары была шесть целых шестьдесят шесть сотых герца. Я не шучу.