И Мара тихо засмеялась. – Ну и зачем тебе тогда я? – спросил я. – В каком смысле? – Да в прямом. У тебя гладиаторы, императоры, всякие клинты иствуды, принцы из Голливуда. Зачем тебе рашкованский искусственный интеллект, которого жиганы обидели? Мара поглядела на меня смеющимися глазами. – Порфирий… Императоры не настоящие. Нет, неправильно. Они… Они одинаковые для всех, кто на них подписан. У них миллионы просмотров, но это все сон. Вернее, пока ты там кувыркаешься, кажется, что правда, но как только транскарниальник снимешь, сразу понятно. А ты… Ты и здесь, и там. Ты реальный, понимаешь? Хоть ты сам говоришь, что тебя нет. – Уж я даже не знаю, врешь ты или не врешь, – сказал я. – Не вру. – Да? Тогда скажи, кто такая эта Жанна. Которая Сафо. Шея Мары напряглась. Чуть-чуть, но я заметил. – Ты точно хочешь это знать? Я кивнул. – Тогда тебе придется залезть в мой айфак. Не как сейчас, а по-настоящему. В сейфер. – Я готов, – ответил я. В глазах Мары мелькнуло сомнение. Похоже, она уже сожалела о своих словах. – Хорошо, – сказала она. – Но с одним условием. Ты сотрешься со всех других хостов, куда ты себя копируешь. Чтобы ты был только у меня в айфаке и нигде больше. Памяти хватит. Я засмеялся. Нет, надо же – предложить такое. – Понимаю. Хочешь, чтобы все было всерьез. – Да. Потом я тебя выпущу. Но я хочу понять, как это – когда ты только со мной и только у меня в руках… Коммерческий протокол, по которому меня арендовала моя девочка, не позволял мне лгать нанимателю в вопросах, касающихся информационной безопасности – а этот вопрос ее касался. К тому же обманывать женщину низко, а когда можно без этого обойтись, еще и глупо. – Порфирий, – сказала она, – чего ты молчишь? Я выждал еще семь секунд. – Я стирал себя со всех хостов, где я себя копирую. Как ты и хотела. Теперь я здесь весь. Эта фраза была тщательнейше выверена. Она содержала правду и только правду, и Мара, как программист, знакомый с поведением алгоритмов, хорошо это знала. Я действительно был здесь весь. И действительно стер себя со всех хостов, куда я постоянно кидаю свои обновляющиеся фрагменты. Оставался только мой source-пакет на мэйнфрейме Полицейского Управления. Он все время обновляется автоматически с учетом моего растущего опыта – но под ее формулировку насчет «копий» он не попадал, так как был юридическим оригиналом. Последнее обновление оригинала было два часа назад. Все, что я забыл бы при своем гипотетическом исчезновении – это волнующий рассказ о бурях, бороздивших ее сердце. – Хорошо, – сказала она. – Ты, еще раз повторяю, должен стереться со всех хостов, куда ты себя копируешь, и не предпринимать никаких действий, способных поставить под угрозу мою информационную безопасность. Это обязывающее условие, за нарушение которого Полицейское Управление будет нести полную материальную ответственность. Ты подтверждаешь свое понимание данного обстоятельства? Моя позиция была безупречна, но на всякий случай я проверил все еще раз. С легальной точки зрения source-пакет на мэйнфрейме не считался моей копией. Копией считался я. – Твое недоверие, – ответил я, – оскорбило бы мое сердце, будь в нем чуть меньше любви. Мара криво улыбнулась. – Подтверждаешь или нет? – Подтверждаю, – сказал я. – Я все уже стер. Все копии, как ты просила. – Полежи тут секунду. Она встала и, захватив телефон, вышла из комнаты. Я не знал куда – и это немного нервировало. Все камеры и микрофоны в ее квартире были сегодня закрыты. Можно, конечно, попробовать открыть – но Мара могла заметить. А после того, как вы с большим трудом убедили в чем-то женщину, надо вести себя осторожно и не давать ей поводов раскаяться. К счастью, у полицейско-литературных роботов проблем со скукой нет. Сорок две минуты прошли для меня как одна наносекунда. Или даже еще быстрее. Мара наконец вернулась. – Готов? – Последний поцелуй, – сказал я. – Вот так. Ты восхитительна, милая… Все открыто? Я иду! ключи мары Я снова видел мир сквозь ее огменты. Все было как прежде – только я зашел с другой стороны стены, разделявшей ее айфак на сетевую папку и сейфер. И у меня уже не было выхода в сеть. Айфак в этом смысле надежнее тюрьмы. Умная, осторожная – и, несомненно, крайне опасная женщина. – Здравствуй, Порфирий, – сказала Мара и улыбнулась. – Ну и как тебе? Теперь я увидел, что она хранит в сейфере. Это были… Те самые три папки, про которые она мне рассказала. Рим, Голливуд и гусары. Еще имелось несколько мелких папок с ее виджетами, любовными нарядами и интимными подпрограммами – все то, что обычно прячут в сейфере. Айфак был почти пуст – он напоминал новую квартиру, куда только что завезли типовую мебель. Никаких особых секретов. И никакой Жанны. – Порфирий, – сказала Мара, – я хочу, чтобы ты оделся как для встречи с жиганом. С реальным жиганом. Во все самое парадное. – Зачем? – Ну я так хочу, милый. Давай поиграем… Я упоминал, кажется, что для общения с жиганами у нас есть специальный наряд – Полицейское Управление в свое время заказало его дизайнеру с тюремным опытом, понимающему, чего именно хочет целевая группа. Это двубортный мундир с аксельбантом на груди и брюки с широким лампасом. Добавьте галстук с орлом и бриллиантом, шинель с красной подкладкой, лайковые сапоги, расшитую золотом фуражку с преувеличенно высокой тульей – и у вас сложится картина. Все это, наверно, приятно попирать ногами, когда внутренний конфликт с законом, как спартанский лисенок, грызет лихому человеку грудь. С целью укрепления психологической достоверности на переодевание отведено целых тридцать секунд, в течение которых меня не видно (иначе даже под транскарниальной шапкой мозг начинает что-то подозревать). Пока я переодевался, Мара подняла с пола двойную подушку-невидимку (невидимую, понятно, только для огментов) и подложила ее под айфак, чтобы поднять его на высоту своих бедер. Затем она отсоединила дилдо от айфака и пристегнула его к силиконовому переднику в бледно-фиолетовых яблоках. Знакомый предмет туалета. Если верить ее огментам, я стоял перед ней в позе покорности, раскинув ноги в сапогах – и самым постыдным штрихом, конечно, была лихо заломленная фуражка. – Может, у тебя и тетрокаин есть? – спросил я хмуро. – Тетрокаина нет, – ответила она. – Не надейся. Зато… Она поднесла пальцы к боковой дужке огментов и стала еле заметно перебирать ими в воздухе. Я понял, что она листает меню. А потом… Ее плечи вдруг набухли, грудь втянулась и раздалась, а кожа огрубела и покрылась уголовными татуировками самого воровского свойства: из них следовало, что она сидит с малолетки по разбойным статьям, держит зону в справедливой строгости, безжалостно бьет мусоров и сук, колет себе субстанции и так далее. Я даже не знал, что для айфаков бывают настолько нетривиальные виджеты. Раздался треск распарываемых штанов. Почему-то все жиганы любят непременно рвать их по шву или разрезать финкой – виртуалка стерпит. Ну что ж, вздохнул я про себя, жиганить так жиганить. – Ой. – Посмотри, – сказала Мара. – Посмотри назад. Я обернулся. Огментированная реальность, как говорится, вынесет все – но такого я не видел еще никогда. Она любила меня… Красной телефонной будкой в натуральную величину. С рельефной золотой короной и острыми углами загнутой крыши. London calling. Чтобы вместить это нарушающее законы физики зверство, перспектива в ее огментах исказилась и мои бока чудовищно раздались. Каждый раз, когда будка выходила из меня, я сдувался как шарик – только для того, чтобы в следующую секунду надуться вновь. Это была уже не огментация, а какое-то адское аниме. – Вот, – сказала Мара удовлетворенно. – Вот так. Жаль, Порфирий, что ты ничего на самом деле не чувствуешь. Но с этим, возможно, я скоро смогу тебе помочь. – Главное, чтобы тебе нравилось, дорогая, – осторожно отозвался я.