— Сирша. — Грэм поворачивается, чтобы посмотреть на свою дочь. — Лиам Макгрегор нарушил торжественную клятву, данную тебе. Первая часть его наказания… твоя. Она грациозно встает, беря протянутый им тонкий железный прут длиной с ладонь и шириной с один из ее пальцев. Грэм зажигает свечу, держа ее за конец стержня, пока первый дюйм или около того не станет ярко светиться. Затем Сирша встречается со мной взглядом, спокойно подходит к моему концу стола и держит стержень в вытянутой руке. — За руку, которая оказалась неверной, когда подписывала контракт, связывающий тебя со мной, — декламирует она ровным, бесстрастным голосом, как будто она не протягивает инструмент, чтобы сжечь меня. — На пять секунд, Лиам. — Иисус, Мария и Иосиф, — ругается Найл у меня за спиной. — Лиам, черт возьми, чувак… Одно дело, когда с тобой что-то делают. И совсем другое, когда тебя заставляют делать это самому. Но здесь нет выбора. Если у меня есть хоть какая-то надежда сохранить это кресло, я должен бесстрашно встретить свое наказание, принять волю королей до определенного момента, показать им, что я могу быть лидером, которым не был мой отец. Сирша удерживает мой взгляд, и я вижу в нем что-то, заставляющее меня не делать этого. Не унижать себя и ее дальше, перед этим столом, и посмотреть, что произойдет. Я протягиваю руку и зажимаю светящийся кончик между большим и указательным пальцами правой руки, как обычно, той рукой, которой я подписывал документ. Я еле сдерживаюсь, но не издаю ни звука. Боль острая и мгновенная, обжигающая кожу и сжигающая нервные окончания, которые уже никогда не будут прежними. Рука не будет искалечена, это не входило в их намерения, но боль ослепляет, желание отдернуть ее смешивается с внезапной неспособностью двигаться вообще. Я слышу, как Найл ругается позади меня, Грэм отсчитывает пять секунд, и даже когда он говорит "пять", я не могу пошевелиться, моя рука застыла на месте. — Лиам! — Голос Сирши прорывается сквозь мою боль. — Отпусти. Она не может отстраниться, она может забрать с собой кожу. Мой разум кричит на меня, боль сотрясает меня, и каким-то образом мне удается разжать пальцы. К моим глазам подступают слезы, но мне удается сдержать их. Сирша смотрит на меня с тщательно скрываемым выражением лица. — Надеюсь, она того стоила, — тихо говорит она. — Сегодня ты потерял все. Я встречаюсь с ней взглядом, стиснув зубы, заставляя себя говорить сквозь боль. — Единственное, что я не потерял, Сирша, это то, что имеет значение. — Я надеюсь, что это правда, — тихо говорит она, снова бросая на меня взгляд. — Она все, что у тебя останется. Затем она отворачивается, откладывает стержень в сторону и возвращается на свое место, в то время как Грэм занимает ее место с кожаным ремешком в руке. — Десять ударов плетью, — произносит он нараспев. — Пять за оскорбление меня и пять за оскорбление моей дочери. Хватайся за стол, парень, и получи их как мужчина. Я не протестую. Я бы, во всяком случае, этого не сделал, но после боли от горящего стержня плеть кажется ничем. Я хватаюсь за стол левой рукой, наклоняясь вперед в талии, моя голова опущена, а правая рука бесполезно свисает вдоль тела. Грэм вкладывает в это всю свою силу, это точно. Все мое тело дергается от первого удара плетью по спине, но я не издаю ни звука, ни от второго, ни от третьего. К пятому разу моя челюсть так сильно сжимается от боли, что я не уверен, смогу ли я когда-нибудь снова разжать ее. Тем не менее, я по-прежнему храню молчание, отказываясь доставить ему удовольствие даже стоном. К тому времени, как он заканчивает и отступает назад, тяжело дыша, я чувствую, как кровь стекает по моей спине. Найл делает шаг вперед, протягивая мне рубашку, чтобы я снова в нее влез. Я делаю это медленно, осторожно, чтобы не повредить правую руку. Я чувствую, как ткань прилипает к кровоточащим рубцам, когда болезненно выпрямляюсь, оглядывая стол. — Я склонился перед вашим мнением, — осторожно произношу я, заставляя себя говорить четко, без срывов в голосе. — Я прошу вас учитывать это, мое верное служение вам и мою готовность смириться перед вами, заплатив за нанесенное оскорбление своей кровью и телом, пока вы думаете заменить меня моим неверным братом. — Я расправляю плечи, осматривая стол. — Заседание королей объявляется закрытым. Ни один из них не заговаривает и не смотрит мне в глаза, когда они выходят, оставляя там только Луку и Виктора с Левином и Алессио, и Найла рядом со мной. — Мне жаль, Лиам… — начинает говорить Лука, но я качаю головой. — Ты предал меня, — тихо говорю я. — Ты должен был быть со мной, но ты этого не сделал. — Ничего еще не потеряно. Если Коннор не найден или не вернется… — Ты должен был быть рядом со мной, — повторяю я. — Я не забуду этого, Лука. И ты потерпел неудачу, Виктор. — У нас есть свои семьи, о которых нужно думать, — резко говорит Виктор. — Они и другие зависят от нас. — А теперь я иду домой к своей. — Я бросаю взгляд на Найла. — Проследи, чтобы они поскорее убрались из города. Найл кивает. — Они сейчас же уедут, — многозначительно говорит он, и я отворачиваюсь, направляясь к двери. На данный момент все, чего я хочу в мире, это Ана. Я обещал ей, что вернусь. И я намерен сделать именно это. Больше ничего не имеет значения. Только она. 29 АНА На самом деле я не знала, в каком состоянии будет Лиам, когда вернется ко мне после встречи. Он сказал, что будет наказан, но не пожелал объяснить мне, что это значит. Все время, пока его не было, мои мысли метались. Тем не менее, ничто не могло подготовить меня к тому, что я увидела, когда он вошел в дверь: его рубашка прилипла к спине от крови, лицо пепельно-бледное, на лбу выступил холодный пот. Его водителю пришлось помочь довести его до входной двери. — Лиам! — Воскликнула я, пока Ральф помогал ему зайти внутрь, но он почти упал в мои объятия, когда я потянулась к нему. — Ральф, вызови врача… — Нет, — с некоторым трудом говорит Лиам. — Никакого доктора. Только ты. Я пристально смотрю на него и у меня катятся слезы. — Лиам, у тебя идет кровь… — Я знаю, — криво усмехается он. — В ванной есть аптечка первой помощи. Просто помоги мне сесть, и ты сможешь подлатать меня. Я хочу только тебя рядом. Часть меня засомневалась, смогу ли я справиться с этим, но я говорю Ральфу, чтобы он уходил, и помогаю Лиаму дойти до ванной…до края ванны, где он ссутулившись садится, пока я достаю аптечку из-под раковины. — Тебе придется помочь мне с рубашкой, — говорит он. — Моя рука… Он поднимает правую руку, и я чувствую слабость. Часть кожи на его указательном и большом пальцах обожжена, оставшаяся плоть красная, сырая и покрыта волдырями. — Лиам, — шепчу я в ужасе. — Что случилось? Что они с тобой сделали… — Это было мое наказание, — тихо говорит он. — За подписание документа, который я намеревался порвать. Удары плетью были нанесены за позор, нанесенный семье О'Салливан. — Плетью… — Мои глаза расширяются, когда я смотрю на пропитанную кровью рубашку, прилипшую к его спине. — О боже, Лиам… Как же я их всех блядь ненавижу. Мне удается снять с него рубашку, он стонет от боли, когда я сдираю ее с его плоти, нанося удар прямо в свое сердце. Я чувствую легкую тошноту от того, что я там вижу; рубцы, разорванная плоть в том месте, куда его били, кровоточащая по его теперь изуродованной коже. Слезы опять наворачиваются на глаза, но я сдерживаю их. Лиаму нужно, чтобы я заботилась о нем сейчас, а я не смогу этого сделать, если буду рыдать. Это долгий процесс. Пока я обрабатываю его раны, он рассказывает мне о встрече… обо всем. Он рассказывает мне о том, как Лука и Виктор все же встали на его сторону, как боялась София, о речи Грэма перед столом. Я отвлекала его от боли, пока промывала ожоги, нанося слой мази с антибиотиком и неплотно обматывая бинтом сырую плоть. — Тебе придется показаться врачу, — строго говорю я ему. — Я знаю, — сокрушенно говорит Лиам. — Я просто не мог прямо сейчас… не сегодня. Ты и только ты нужна мне прямо сейчас, Ана. Я осторожно начинаю промывать раны у него на спине, ненавидя каждый раз, когда он морщится или втягивает воздух от боли. — И что, это конец? — Тихо спрашиваю я. — Все кончено? — Нет, — говорит Лиам, и мое сердце камнем падает в грудь. Затем он поворачивается ко мне лицом, отстраняясь от моего прикосновения, чтобы вместо этого взять мою руку в свою. — Прости, Ана, — тихо говорит он. — Все хуже, чем я думал. Некоторые хотели меня убить. Найл остановил бы их, или попытался бы, если бы до этого дошло, но Лука, Виктор и еще несколько человек не дали единогласно проголосовать за это. Лука и Виктор помешали единогласному голосованию заменить меня одним из сыновей другой семьи, но только потому, что у Грэма было что-то припрятано в рукаве. — Что? — Я испуганно смотрю на него. — Лиам, что они собираются делать? — Грэм говорит, что мой брат жив. Они собираются найти его и вернуть. И если они это сделают, за этим столом нет ни одного мужчины, включая Луку и Виктора, которые вступились бы за меня. Место всегда должно было принадлежать Коннору, и они, скорее всего, вернут его ему, если смогут. Я смотрю на него, пытаясь осознать это. Брат Лиама жив. Это должна быть радостная новость, но это не так, и это снова разбивает мое сердце из-за него, в дополнение ко всему остальному. — А что насчет Найла? — Он не король, всего лишь мой друг и силовик. К сожалению, у него нет права голоса. — Лиам глубоко вздыхает. — Я мог бы попытаться остановить это. Но это означало бы войну, Ана. С моим собственным братом, и у меня очень мало союзников, которые могли бы мне помочь. Затем он тянется ко мне, заключая в кольцо своих объятий. Он поднимает на меня глаза, и я вижу вину и печаль в его глазах, написанные на каждой черточке его лица. — Мне жаль, Ана, — шепчет он. — Я не знаю, что теперь произойдет, удержу ли я Королей или потеряю их, кем я буду, каким будет наследие нашего ребенка. Но я клянусь тебе, я всегда буду любить тебя. Я никогда не покину тебя, пока дышу. Для меня не будет иметь значения, если я потеряю все это, пока у меня есть ты. — Затем он опускает голову, и я вижу, как опускаются его плечи. — За исключением того факта, что мне больше нечего будет дать тебе и нашему ребенку. — Лиам, — шепчу я его имя, слезы наворачиваются на мои глаза, когда я наклоняюсь, беру его лицо в ладони и поднимаю его так, чтобы он посмотрел на меня. Его зеленые глаза тоже блестят, и я нежно глажу его по щеке большим пальцем. — Мне все равно, кто ты, Лиам, ирландский король или обычный человек. Ты пересек весь мир, чтобы найти меня. Ты всегда будешь для меня необыкновенным. Я никогда не оставлю тебя, и я всегда буду любить тебя, как и наш ребенок. То, кто ты по статусу, никогда не имело значения, только то, кто ты есть, хороший человек до глубины своей души. — Я наклоняюсь, нежно целую его, провожу пальцами по его губам и отстраняюсь. — Ты мой муж и отец, который будет у нашего сына, независимо от того, король ты или нет. Слезы скатываются по щекам Лиама, и я смахиваю их поцелуями, постоянно шепча, что люблю его, опускаясь рядом с ним, цепляясь за его здоровую руку. — Ты не боишься? — Спрашивает он, и я кладу голову ему на плечо, прикусывая нижнюю губу. — Боюсь, — признаю я. — Я видела, что происходит со свергнутым человеком без союзников, на опыте своего отца. Сегодня я боялась за тебя, Лиам, боялась, что буду жить жизнью своей матери, вдовы мафиози, спасающейся бегством со своим ребенком. Я все еще боюсь этого, боюсь будущего и того, что оно принесет всем нам сейчас. Но каков был наш выбор? — Я сажусь, мой взгляд встречается с его. — Ты любишь меня, а я люблю тебя. Мы будем любить нашего ребенка вместе, и что бы из этого ни вышло, это наше. Лиам снова целует меня, медленно и нежно, и я встаю, поворачивая его так, чтобы закончить промывание и перевязку ран на его спине. Когда он, наконец, перевязан, я помогаю ему подняться и раздеваю его, укладывая на кровать, чтобы он мог лечь на живот, подложив подушки под голову и бедра, чтобы ему было удобно. Я ложусь рядом с ним, убираю волосы с его лица, держу его за здоровую руку, пока он не засыпает. — Я люблю тебя, — шепчу я, и я никогда в жизни не была так уверенна в этом. Несмотря ни на что, я могу поклясться, что вижу, как он улыбается даже во сне. ЧЕТЫРЕ НЕДЕЛИ СПУСТЯ…