Я просто хочу доказать, что могла бы, если бы захотела. Если он выходит за пределы нашего брачного ложа ради удовольствия, то это потому, что я предпочитаю не делать с ним таких вещей, а не потому, что я не могу доставить ему удовольствие таким образом. Мой отец щелкает пальцами перед моим лицом, возвращая меня к реальности. — Сирша. — Он глубоко вздыхает. — Ты меня слушаешь? — Я пытаюсь, — честно отвечаю я ему. — Эта поездка меня изматывает. — Что ж, тебе придется потерпеть еще немного, особенно теперь, когда мы едем в Дублин. — Он с отвращением качает головой. — Этот мальчик во что-то играет, и я собираюсь выяснить, во что. А потом, так или иначе, я собираюсь утащить его обратно в Бостон, и… — И что? — Я испустила вздох. — Ты не можешь заставить его править. — Я могу сделать все, что в моих силах, чтобы заставить его увидеть всю глупость своих поступков. А ты, Сирша, твоя роль не заканчивается, когда это кольцо окажется на пальце. Он проводит рукой по волосам, расхаживая еще мгновение, прежде чем остановиться и снова посмотреть на меня. — Что ты думаешь о Конноре, Сирша? Как о твоем будущем муже? Я думаю, он сведет меня с ума от желания. Я думаю, он предлагает мне странный компромисс, который пугает и интригует меня одновременно. И я думаю, что, возможно, он прав, что для нас обоих иметь любовников, к лучшему, потому что, если бы я отдала ему всю себя, я абсолютно уверена, что он разбил бы мне сердце. Я ничего этого не говорю. Вместо этого я просто пожимаю плечами. — Он подходит, — говорю я достаточно небрежно, вставая со стула. — И это все? — Мой отец прищуривает глаза. — Еще немного, пожалуйста. — Что ты хочешь, чтобы я сказала? Он упрямый, и он захочет все делать по-своему, но, в конце концов, моя работа, лежать на спине, рожать ему детей и содержать его дом. Он… достаточно красив, чтобы сделать первые два пункта сносными, и он будет достаточно богат, чтобы в последнем было комфортно, так что еще я должна думать? Он подходит. — Это не вся твоя работа, Сирша. — Грэм хмурится. — Я уже могу сказать, что Коннор думает сделать меня номинальным руководителем, чтобы мои советы и инструкции влетали в одно ухо и вылетали из другого точно так же, как и у его отца и брата до него. Но с твоей помощью мы можем избежать такого исхода. Я прищуриваю глаза. — Что ты имеешь в виду? — Женщины в этой жизни обладают большей властью, чем ты думаешь, Сирша. Твоя мать всегда прислушивалась ко мне, принося лакомые кусочки, сплетни и информацию, которую я могу использовать. Она ходила на вечеринки, благотворительные вечера и заседания правления и приносила мне то, что мне нужно, чтобы заставить других делать то, что я хочу. Ты сделаешь это и для меня, но ты будешь слушать Коннора и поможешь мне научиться управлять им. Я пристально смотрю на своего отца. Тогда мне вспоминаются слова Коннора, твоя преданность будет принадлежать мне, ты больше не будешь рупором своего папочки, твоя абсолютная преданность… Тогда я понимаю, что он уже предвидел, что мой отец попытается использовать меня как связующее звено между ним и планами Коннора управлять Королями по-своему. Если честно, это вызывает у меня отвращение. Но я не собираюсь показывать это своему отцу. Я могу играть в эту игру так же хорошо, как и мужчины, если мне нужно. — Я не думаю, что Коннор из тех людей, которыми легко управлять, — осторожно говорю я, и мой отец фыркает. — Всеми мужчинами можно управлять, особенно красивой женщине. Я прищуриваюсь, глядя на него, сдерживая свое разочарование. — Так что насчет тебя? Потому что я уверена, что у Коннора похожие идеи, использовать меня и нашу связь отца и дочери, чтобы управлять тобой. Мой отец ухмыляется. — Я не такой, как большинство мужчин. Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза или возразить, что Коннор, вероятно, тоже так думает, что он не такой, как большинство мужчин, потому что все влиятельные мужчины так думают. Но даже после того, как мой отец уходит, я не могу полностью выбросить это из головы, потому что из всех мужчин, которых я знала до сих пор в своей жизни, Коннор, единственный, с кем я, скорее всего, согласилась бы, что он не похож на других мужчин. Что-то, что подтверждается только тогда, когда позже раздается стук в дверь моего гостиничного номера, и я открываю ее, чтобы обнаружить большую серебряную коробку, ожидающую меня. Слава богу, моего отца здесь нет, чтобы увидеть это, думаю я, быстро затаскивая коробку внутрь, оглядывая коридор. Я особенно рада, когда открываю ее и вижу открытку поверх белой папиросной бумаги, написанную размашистым, убористым почерком, который, должно быть, принадлежит Коннору. Сирша, Твоя одежда принцессы не подходит для того места, куда мы идем сегодня вечером. Я взял на себя смелость послать тебе что-нибудь более подходящее. Наслаждайся, Коннор. Я швыряю карточку через всю комнату, стиснув зубы. — Это какой-то пиздец. — Шиплю я себе под нос. Я уже подумываю о том, чтобы вытащить все это, выбросить в мусорное ведро и явиться на свидание в том, в чем мне, черт возьми, заблагорассудится, но мое любопытство берет верх надо мной. Я разворачиваю белую бумагу, гадая, что будет внутри. Там что-то из черной кожи, по-настоящему кожаное, самое мягкое, к чему я, кажется, когда-либо прикасалась. Я вытаскиваю это и ахаю, мои глаза расширяются, когда я понимаю, что это платье. Однако оно не похоже ни на одно платье, которое я когда-либо носила. Топ в стиле бюстье с бретельками-спагетти и актуальными косточками в чашечках облегающего силуэта. Само платье доходит мне почти до колен, но с обеих сторон у него есть разрез, доходящий до середины бедра. Оно простое, но более откровенно соблазнительное, чем все, что я когда-либо носила в своей жизни, включая то, что я надела, чтобы пойти и встретиться с Коннором в ту первую ночь. Я смотрю, нет ли в коробке чего-нибудь еще. Под другим слоем ткани, к моему удивлению, обнаруживается пара черных кожаных сапог, таких высоких, что я могу только представить, как высоко они будут подниматься по моим ногам, с шипастыми каблуками. Рядом с ними лежит плоская матово-черная коробка, и мое сердце нервно замирает в груди, когда я открываю ее. — Ох, ты, блядь… Это гребаный ошейник. На самом деле, я полагаю, колье шириной примерно с мой указательный палец, из более прочной черной кожи, с уплотнительным кольцом из розового золота в центре. Но даже при всей моей невинности, у меня есть довольно хорошее представление о том, какова цель всего этого. И я, черт возьми, не собираюсь его надевать. Он блядь даже не надел мне кольцо на палец, и думает, что может надеть на меня чертов ошейник? Я бросаю его на кровать, отодвигая бумагу, пока не вижу, что в углу коробки побольше есть еще одна вещь, крошечный комочек черного кружева, перевязанный черной бархатной лентой, с прикрепленной к нему биркой и еще одной запиской, написанной тем же почерком. Я предположил, что у тебя не найдется подходящих трусиков, чтобы надеть их под платье, поэтому я позволил себе еще одну вольность. Это самые маленькие черные шелковые стринги, которые я когда-либо видела. Я даже не уверена, что этого лоскутка ткани хватит, чтобы прикрыть меня, а если и хватит, то едва-едва. Он же не может думать, что я собираюсь их надеть. Тот факт, что он оскорбил мою обычную одежду, уже достаточно плох. Дело даже не в том, что я никогда не представляла, что надену что-нибудь подобное, помимо этого, я уже беспокоюсь о том, что отец поймает меня, когда я буду убегать тайком. Если бы я оделась чуть более нормально, я могла бы придумать какой-нибудь предлог, что хочу пойти куда-нибудь выпить в одиночестве. Ему бы это не понравилось, но я взрослая женщина. Я могла бы немного самоутвердиться или, во всяком случае, попытаться это сделать. Но, если он поймает меня в этом, мне уже ничто не сойдет с рук, он поймет, что что-то не так. Не может быть, чтобы он этого не понял. Я уставилась на платье. Это еще один вызов, думаю я про себя, глядя на него сверху вниз. Коннор думает, что я его не надену. Он, вероятно, думает, что я даже не появлюсь. Он хочет разоблачить мой блеф. — Считай, что проиграл, — бормочу я. Я не позволю ему увидеть, как я отступаю. Он думает, что наивная маленькая богатая девочка боится надеть кожаное платье и пойти в секс-клуб и, честно говоря, он отчасти прав, но я никогда не позволю ему узнать об этом. Отправка мне платья была своевольным, раздражающим шагом, но я знаю, чего он ожидает, и это именно то, чего я не собираюсь делать. Однако я чуть не теряю самообладание, когда приходит время надевать платье. Платье сидит даже плотнее, чем я предполагала. Тем не менее, оно подходит, что невероятно, учитывая, что у Коннора определенно нет моих размеров. И хотя я все еще зла на него за то, как своевольно он справился со всем этим, я должна признать… оно выглядит невероятно. Я выгляжу невероятно. Я не похожа на себя, по крайней мере, не на ту, к которой привыкла, но платье достаточно элегантное, чтобы я не чувствовала себя не в своей тарелке, как в облегающих джинсах и топе с глубоким вырезом, которые я надела в тот первый вечер. Оно скользит по моим изгибам, облегая меня во всех нужных местах и приподнимая мою грудь для достижения наилучшего возможного эффекта. Разрезы по бокам платья достаточно узкие, чтобы не показывать всего, но все равно при каждом движении мелькают бледные бедра. Он прав в том, что сюда не подошло бы ничего, кроме тончайших стрингов, кожа так плотно облегает мои бедра и задницу, что были бы видны линии даже “невидимых" трусиков. Тем не менее, сама кожа такая маслянисто-мягкая и податливая, что она двигается вместе со мной, делая платье удивительно удобным. Сапоги все еще в коробке, и я с трудом сглатываю, пытаясь собраться с духом, чтобы их надеть. Каждый слабый звук из коридора заставляет меня вздрагивать, думая, что это мой отец стучит в мою дверь, чтобы снова поговорить со мной, собираясь устроить очередной мозговой штурм о том, как справиться с Коннором. Если он увидит меня в этом, мне конец. Мне просто блядь конец. Что означает, что мне нужно поторопиться, одеться и убраться из этого отеля, чтобы встретиться с Коннором, пока меня не поймали. Я стискиваю зубы, глядя на сапоги. Я привыкла носить высокие каблуки, но это совсем другое. Дело не в том, что они выше того, к чему я привыкла, они просто пугают. Господи, Сирша, ты боишься? Это всего лишь сапоги. Надень их. Я с трудом сглатываю и хватаю их с кровати. Когда я наконец надеваю их, застегиваю молнию и выпрямляюсь, чтобы снова посмотреть на себя в зеркало, у меня почти отвисает челюсть. Какого хрена я боюсь? Коннор говорил о найме сабмиссив в клубе, но, глядя на свое отражение, я думаю, что выгляжу, как угодно, только не сабмиссивом. В сапогах я чувствую себя сильной, кожа доходит до середины бедра, чулки на каблуках больше, чем сапоги, на самом деле, оставляя только маленький треугольник видимой плоти между верхом разреза платья и сапогами. Я чувствую, что могла бы покорить мир в этих вещах, и это заставляет меня задуматься, почему он выбрал этот наряд, а не что-нибудь крошечное и развязное, что заставило бы меня стесняться весь вечер. — Ты слишком много думаешь, — говорю я себе, хватая маленький черный атласный клатч, который собиралась взять с собой, еще раз проводя пальцами по распущенным волосам, прежде чем взять ключ от номера и направиться к двери. Я оставляю ошейник на кровати, мой единственный вызов всей этой затее, в которую Коннору удалось заманить меня. Не мог он так много думать об этом, говорю я себе, спеша по коридору так быстро, как только могу на нетвердых каблуках к лифту, но в то же время я знаю, что Коннор сам выбирал этот наряд. У него нет личного помощника или секретарши, которые могли бы сделать это за него. Он выбрал это для меня, и при мысли об этом меня охватывает теплый румянец, когда я спускаюсь на лифте вниз, чувствуя, как мягкая кожа облегает меня, словно объятия. Я понятия не имею, что ждет меня впереди, и я в ужасе. Тем не менее, я не могу отрицать, что глубоко в моем животе тоже ощущается волнение, когда я гадаю, что сейчас произойдет. Я не позволю ему прикоснуться ко мне, твердо говорю я себе. Даже целовать. Он не собирается снова втянуть меня в это. Когда я выхожу из отеля и вижу, что он ждет меня на своем мотоцикле, я сразу же сомневаюсь в своей способности сохранить эту решимость. На нем узкие черные джинсы и черная рубашка на пуговицах, расстегнутая достаточно низко, чтобы показать немного волос на верхней части груди, с шеи свисает длинная серебряная цепочка и такое же длинное кожаное ожерелье, оба исчезают под рубашкой. Я замечаю серебряные кольца с ониксом на его пальцах, которыми он сжимает мотоцикл, его рыжеватые волосы темнее обычного из-за средства, которым он их укладывал, и поверх всего этого более приятная черная кожаная куртка, а не потрепанная, в которой я обычно его вижу. Даже его ботинки выглядят чище. Он ловит мой взгляд, когда я подхожу к мотоциклу, и смеется, звук прокатывается по мне, глубокий, насыщенный и хриплый. От этого по моему позвоночнику пробегает дрожь, которая, кажется, поселяется между бедер, покалывая, когда я смотрю на мотоцикл и пытаюсь определить, смогу ли я на самом деле поехать на нем в моем нынешнем наряде. — Я выбирал платье, имея в виду байк, — говорит Коннор с ухмылкой. — Эти разрезы позволят тебе без проблем оседлать его. А что касается обуви… — он подмигивает мне. — Держись за меня, девочка, и с тобой все будет в порядке. Держаться за него, это именно то, что, я знаю, мне не следует делать, но сейчас я не отступлю. Его взгляд оценивающе скользит по мне, осматривая мою фигуру, закутанную в черную кожу, которую он прислал, и я вижу жар в его глазах, вплоть до того, как его взгляд достигает моего горла. — На тебе нет моего ошейника, — хрипло говорит он, и, помоги мне бог, что-то в этой фразе посылает еще один электрический разряд желания прямо сквозь меня. Что, черт возьми, со мной не так? — На мне нет никакого ошейника, — натянуто говорю я ему. — Если ты хочешь владеть мной, Коннор Макгрегор, купи мне кольцо с бриллиантом. Я полагаю, что именно так цивилизованные люди договариваются о таких условиях. Он смеется, в уголках его глаз появляются морщинки. — Это не имеет никакого отношения к тому, чтобы владеть тобой, Сирша. По крайней мере, — поправляет он себя, — не между тобой и мной. Поверь мне, если бы я хотел надеть на тебя настоящий ошейник, я бы сделал это совсем по-другому. Это для твоей же безопасности сегодня вечером. Мои глаза слегка расширяются. — Что ты имеешь в виду?