Брови Сирши взлетают вверх. — Зачем? — Это все, что она может выдавить, и я просто пожимаю плечами. — Увидишь. Надень джинсы и ботинки. — И затем я закрываю дверь, прежде чем она успевает сказать что-нибудь еще, или, прежде чем я могу поддаться ослепляющему желанию ворваться в ее комнату и овладеть ею здесь и сейчас, прежде чем любой другой мужчина, включая Найла Фланагана, получит шанс. Осталось недолго. Потерпи еще немного, и ты получишь все, что они тебе обещали, и даже больше. *** Сирша внизу в полдень, как я и велел ей. На ней облегающие джинсы с высокой талией, которые придают ей больше изгибов, чем у нее есть от природы, черные сапоги для верховой езды и черная футболка с V-образным вырезом, которая позволяет мне мельком увидеть ее декольте, поверх которой наброшена черная кожаная куртка. Ее рыжие волосы собраны в высокий хвост, подчеркивающий элегантные линии лица и шеи, и похоже, что на ней нет ни капли косметики, хотя ее щеки уже порозовели. Я не могу не задаться вопросом, связано ли это с желанием ко мне, или просто ее злят мои требования. По правде говоря, это могло быть и то, и другое. — Куда мы направляемся? — Спрашивает она, когда я веду ее к ожидающему такси. — Увидишь. — Я сажусь рядом с ней, плотно закрывая дверь. — Что? — Насмешливо спрашиваю я, видя раздражение на ее лице. — Ты не любишь сюрпризы? — Исходящие от тебя? — Сирша приподнимает бровь. — Я не уверена. — Тебе понравится, — уверяю я ее, откидываясь на спинку сиденья и сопротивляясь желанию взять ее за руку. Свидание, которое я запланировал для нее сегодня, сильно отличается от нашего вчерашнего ужина, и даже сейчас я не могу не задаваться вопросом, не было ли это неправильным шагом с моей стороны. Я сказал Сирше, чтобы она не ждала от меня любви или даже особой нежности, и я не хочу подавать ей неоднозначных сигналов. Но после того, как прошлой ночью я снова застал ее разговаривающей с Найлом, у меня возникло глубокое и необъяснимое желание провести с ней больше времени, прежде чем мы вернемся в Лондон на нашу помолвку, и убедиться, что она думает только обо мне, когда мы даем эти обещания. Это не ревность, твердо говорю я себе, когда такси отъезжает от города. Это просто желание лучше приспособиться к женщине, которая станет моей женой, и восстановить границы, прежде чем мы вернемся в Бостон. В этом нет ничего странного. — Коннор? — Сирша хмурится, когда мы оставляем город позади, его место занимает холмистая зелень ирландской сельской местности. — Теперь я действительно хочу знать, куда мы направляемся. — Что? Боишься, что у меня могут быть гнусные планы относительно тебя? — Я приподнимаю бровь, и Сирша краснеет. — Ну, ты бы не стал меня убивать, — едко говорит она. — Не сейчас, когда ты решил, что хочешь Королей. Что касается всего остального… — Если бы я хотел лишить тебя девственности раньше, Сирша, я мог бы сделать это уже полдюжины раз, — мягко говорю я ей, и она краснеет. — Это неправда. — Разве нет? Ты использовала стоп-слово в клубе, потому что знала, что будешь умолять меня трахнуть тебя, если мы продолжим? Сирша вспыхнула при этих словах, резко отведя взгляд в сторону. — Мы не одни в этом такси, — натянуто говорит она. — Не смущай меня. — Ты смущена только потому, что знаешь, что это правда. — Моя рука скользит к ее обтянутому джинсовой тканью бедру. — Каждый раз, когда мои руки касаются тебя, ты в одной ошибке от того, чтобы умолять о моем члене. — Значит, ты признаешь, что это было бы ошибкой. — Сирша хватает меня за руку, и я изо всех сил стараюсь не обращать внимания на вспышку жара, вспыхивающую от мягкого прикосновения ее руки, даже несмотря на то, что она отталкивает ее от своего бедра. — Овладеть тобой до того, как мы поженимся по-настоящему? Поверь мне, Сирша, это вопрос, над которым я бьюсь каждый день. — Я наполовину возбуждаюсь, просто думая об этом, от аромата ее духов цвета апельсина в такси и затяжного тепла ее бедра на моей ладони. — Ну, тебе не нужно с этим бороться, потому что, уверяю тебя, я этого не допущу. — Она отодвигается от меня подальше, ее глаза сужаются, когда такси сворачивает на длинную подъездную дорожку, ведущую к окруженным пастбищами землям фермы, на которую я попросил водителя отвезти нас, к большим амбарам, возвышающимся вдалеке. — Коннор, что это? — Мы собираемся покататься верхом, — говорю я ей, хватая свернутое одеяло, которое я захватил с собой, когда такси останавливается, и выскальзываю, чтобы обойти и открыть ей дверцу. — Разве ты раньше не каталась верхом? Сирша по-совиному моргает, выходя из машины, а затем ее глаза сужаются с выражением, которое мне стало слишком хорошо знакомо. — Коннор, если бы ты когда-нибудь потрудился узнать обо мне что-нибудь такое, чем я не занималась добровольно или не уделяла ни капли внимания своему взрослению, ты бы знал, что верховая езда была тогда всем моим существованием. Я могла бы попасть в национальную команду, если бы мой отец не решил, что мое время лучше потратить на то, чтобы научиться устраивать званые ужины и запоминать имена всех своих коллег. — Хорошо, — я беззаботно улыбаюсь ей. — Тогда мне не придется беспокоиться о том, что ты упадешь. — Коннор Макгрегор… — Слова вырываются сквозь стиснутые зубы и шипение. Тем не менее, я уже отворачиваюсь от нее с одеялом под мышкой, направляясь к сараю, где должен был ждать владелец с двумя уже оседланными для нас лошадьми. — Серый в яблоках — это жеребец, — извиняющимся тоном говорит владелец, когда мы приближаемся. Это высокий, дородный мужчина с роскошными усами и без единого волоска на голове, и он выглядит нервничающим, как будто точно знает, кто я такой. — Ваш запрос был сделан так быстро и внезапно, что большинство наших лошадей уже были заняты. Гнедая кобыла, если леди хочет взять именно ее… — Я возьму серого. — Сирша делает шаг вперед, и я смотрю на нее, на мгновение потеряв дар речи от изумления… но только на мгновение. — Это глупо, Сирша, — резко говорю я ей. — Жеребцы непредсказуемы, и… — И у тебя больше опыта верховой езды, чем у меня? — Спрашивает она мило, но не без язвительности в голосе. Я делаю паузу, и Сирша улыбается. — Я так и думала. Этот жеребец прекрасно подойдет для меня. — Она тянется за поводьями, и владелец беспомощно смотрит на меня, пока она ведет его к блокпосту. — Эта кобыла достаточно высока для тебя? Я… — Она подойдет. — Кобыла, широкоплечая лошадь, достаточно высокая, чтобы нести меня без особых проблем, хотя жеребец все равно выше. Хотя он долговязый, грациозный и длинноногий, и он уже начинает нервно пританцовывать на месте, когда Сирша вставляет ногу в тонкое стремя. — Сирша… — Я в порядке. — Она подталкивает себя вверх, элегантно раскачиваясь верхом на лошади и беря поводья в руки, подталкивая его вперед, чтобы я мог занять место у подножия. Жеребец танцует боком, но Сирша двигается вместе с ним без усилий, изящно покачиваясь в седле, пока она ждет меня. Я не совсем неопытен в верховой езде, иначе я бы вообще не планировал эту прогулку, я не из тех, кто любит выглядеть дураком, особенно перед женщиной, на которой я собираюсь жениться. Однако прошло некоторое время с тех пор, как я в последний раз сидел в седле, и я в значительной степени полагаюсь на идею, что ездить на лошади не может быть намного сложнее, чем на мотоцикле. Я полагаю, что если Сирша действительно умеет обращаться с жеребцом, то мне, возможно, в конце концов повезло, и я получил кобылу. Она кажется достаточно уравновешенной, дружелюбно трусит впереди, пока я веду Сиршу по тропинке прочь от конюшен, которая, как мне сообщили, приведет нас к месту назначения, которое я планировал, одеяло, которое я принес, свернуто и надежно закреплено за моим седлом. Сирша разглядывает это, подбегая ко мне, на ее лице явно читается любопытство. — Ты собираешься сказать мне, куда мы теперь направляемся? — Спрашивает Сирша, легко держа поводья и слегка покачиваясь в седле в такт плавной поступи жеребца. Вид ее бедер, поднимающихся и опускающихся на спине лошади, заставляет мой член неприятно набухать, слишком легко представить, как она делает именно это, но вместо этого сверху меня. Я собираюсь взять ее во всех мыслимых позах, прежде чем, наконец, позволю ей делать все, что ей заблагорассудится. — У тебя такой вид, будто ты думаешь о чем-то очень особенном, — ухмыляется Сирша, постукивая жеребца каблуками, переводя его в легкий галоп, а сама устраивается поудобнее в седле, к моему большому разочарованию и облегчению одновременно. — Я просто думал о том, с каким удовольствием я буду учить тебя, как мне нравится, когда на мне ездят. Лицо Сирши мгновенно вспыхивает, и она отводит взгляд, быстро моргая. — Я никогда не пойму, как ты говоришь подобные вещи так небрежно, — выдавливает она. — Ты что, ни о чем другом не думаешь? — Ты спрашивала меня об этом раньше, — ухмыляюсь я ей, моя кобыла тоже набирает темп. — Конечно, думаю. Но, наблюдая, как твоя задница вот так подпрыгивает вверх-вниз, довольно трудно думать о чем-то другом в данный конкретный момент. Сирша бросает на меня сердитый взгляд. — Кто вообще сказал, что меня нужно учить? — Ее зеленые глаза встречаются с моими с выражением, которое мне кажется очень похожим на вызов. — Я много лет езжу верхом на лошадях. Я уверена, что прекрасно смогу ездить и верхом на члене. Звук сладкого голоса Сирши, произносящего "член", мгновенно делает меня твердым, запутавшимся в моих боксерах и неприятно пульсирующим, учитывая мое нынешнее положение. Я оставил свою кожаную куртку в сарае, как и Сирша, и внезапный ветерок, который поднимается, когда мы приближаемся к пляжу, приносит облегчение, немного охлаждая мою кровь. Здесь на несколько градусов прохладнее, и я вижу, как по коже Сирши бегут мурашки, но она не выказывает ни малейшего намека на дискомфорт. — Ты умеешь скакать галопом? — Внезапно спрашивает она, поворачиваясь ко мне, и я моргаю, глядя на нее. — Что ты имеешь в виду… — начинаю я говорить, но Сирша одаривает меня яркой, вызывающей улыбкой, когда мы выходим на пляж, и наклоняется вперед, подставляя голову своему жеребцу, когда она сжимает его бедрами. — Сирша! — Ветер уносит это слово, когда она бросается вперед, мускулы жеребца мощно напрягаются под его гладкой пятнистой шерстью, когда он несется вперед по песку. На мгновение меня пронзает страх, за которым следует что-то вроде ошеломленного восхищения, потому что Сирша была права, когда сказала, что знает, что делает. Моя кобыла фыркает и гарцует, дергая поводья, желая, чтобы ей тоже дали свободу бегать. — Так вот как это будет, — бормочу я себе под нос. Я был неправ. Тысяча фунтов мышц, вздымающихся под тобой, это совсем не то, что мотоцикл, а я никогда раньше не скакал галопом на лошади. Моя кобыла не собирается отставать. Она прыгает вперед в тот момент, когда я призываю ее двигаться быстрее, сокращая расстояние между Сиршей и мной быстрее, чем я думал, что это возможно. На мгновение я уверен, что потеряю равновесие и упаду, но затем я опираюсь на свое седло, как на мотоцикле, чувствуя ритм ее шагов, и нахожу равновесие, наклоняясь вперед, как Сирша впереди меня. Именно в этот момент я понимаю, насколько все это прекрасно на самом деле. Небо над нами затянуто серыми тучами, ветер с привкусом соли проносится мимо, прибой с грохотом бьется о копыта наших лошадей, когда мы галопом несемся вдоль пляжа. Я чувствую запах дождя, витавший в воздухе ранее, и вижу раскрасневшуюся кожу Сирши, когда она оглядывается на меня через плечо, ее рыжие волосы развеваются за спиной, ярким потоком красок на фоне серого и белого пляжа, окружающего нас. К тому времени, как она переводит своего жеребца в легкий галоп, тяжело дыша, с широко раскрытыми глазами и раскрасневшимися от ветра и счастья щеками, я чувствую, как моя собственная кровь бурлит в венах, адреналин от поездки принимает новую форму, когда я смотрю на Сиршу и чувствую, как снова поднимается это слишком знакомое желание. — Давай сделаем перерыв, — зову я ее, останавливая свою кобылу и спешиваясь. Меня заверили, что обеих лошадей можно привязать к земле. Я оставляю каждому по охапке сена из седельной сумки сбоку, вытряхиваю мягкое клетчатое шерстяное одеяло, которое принес с собой, и расстилаю его на песке в нескольких ярдах от них. — Иди, сядь со мной. Сирша смотрит на меня почти подозрительно, но тоже оставляет своего жеребца и садится на одеяло рядом со мной, разглаживая его под собой. Она разводит ноги в стороны, бросает взгляд на шум прибоя, прежде чем снова посмотреть на меня. — Это ужасно романтическое свидание, — медленно произносит она, — для мужчины, который очень настаивал на том, что его не интересует любовь. Я пожимаю плечами, как будто не обдумывал то же самое по дороге сюда. — Я хотел отвести тебя куда-нибудь подальше от любопытных глаз и ушей, где мы могли бы поговорить, — просто говорю я, и это правда. — Я хотел, чтобы мы поговорили о нашем будущем, только мы. Других нет. Никаких шансов, что кто-нибудь подслушивает или шпионит. — Ты параноик, что ли? — Сирша слегка поддразнивает, но по выражению ее глаз я вижу, что она понимает. — Итак, что ты хочешь мне сказать? Я делаю паузу, бросая взгляд на воду и лошадей, удовлетворенно сопящих по песку, уставших от пробежки. — Кое-что из этого я уже говорил, но стоит повторить. Короли будут моими, Сирша, и только моими. Твой отец может сохранить свое кресло, но я не хочу, чтобы он управлял мной сам, или через тебя. Особенно, когда мы поженимся, я рассчитываю на твою преданность. Ты станешь моей женой, и твои интересы будут совпадать с моими. — Но не верность, — мягко говорит Сирша. — От любого из нас. — Нет. — Я смотрю на нее, не в силах удержаться от мысли, говорит ли она это из сожаления или вожделения к кому-то другому. Воспоминание о Найле, выходящем из ее комнаты, даже если это было так невинно, как она говорит, все еще обжигает меня изнутри, но я также не хочу говорить ей, чтобы она не разговаривала с ним. Я не хочу, чтобы она думала, что я настолько ревнив. Я не хочу, чтобы она думала, что я так сильно и часто думаю о ней. — Ты подаришь мне наследника, а потом, пока ты предохраняешься, можешь трахаться с кем захочешь, — говорю я ей категорично. — И я сделаю то же самое. Я не буду заводить детей ни от какой другой женщины, и ты не забеременеешь ни от какого другого мужчины. Это… создание нашей семьи и продолжение наследия Макгрегора, будет нашей связью и нашим долгом. Удовольствие можно найти и в другом месте. Даже когда я говорю это, я знаю, что не совсем честен. Мысль о том, что в нашем супружеском ложе не будет удовольствия, смехотворна. Даже сейчас я трепещу при одной мысли о ней, обнаженной, в моей постели, а мы даже не прикасаемся друг к другу. Это ненадолго. Не может. Раньше такого не было. Я хочу того, чего у меня еще не было, как и все мужчины. Как только я попробую ее на вкус и сделаю своей, ее привлекательность уменьшится, пока я не найду кого-то нового, кого можно вожделеть, кого можно преследовать.