Я вздрагиваю, прикусывая губу, пока не начинаю думать, что она может кровоточить, по мне начинает пробегать мелкая дрожь. Александр, кажется, погружен в транс, его руки держат мои ноги, как будто они прикованы к нему, а затем он качает головой, как будто выходя из этого состояния, его пристальный взгляд поднимается к моему. — Кто это сделал? — Требует Александр, его тон становится более резким. — Что с тобой случилось, Анастасия? Я качаю головой, мои руки сжимаются в кулаки. Мне снова холодно, несмотря на сохраняющееся тепло воды, я напряжена и напугана, и я пытаюсь убрать ноги назад, но его руки сжимают их сильнее. — Расскажи мне, что произошло, — настаивает он. — Я не хочу говорить об этом, — шепчу я. — Теперь все кончено. Я не хочу… я не могу… Лицо Александра ожесточается, красивые и элегантные линии становятся строгими и холодными. — Ты моя, Анастасия, — напоминает он мне. — Моя любимая куколка, моя сломанная балерина. Ты не должна ничего от меня скрывать. Как твой хозяин, я требую, чтобы ты рассказала мне… — Я не могу! — Слова вырываются сдавленными, мое тело начинает дрожать, и я знаю, что больше не смогу сдерживаться, чтобы не расплакаться. — Я не могу говорить об этом, я не могу, я не могу… Александр внезапно встает, запихивая мои ноги обратно в ванну с такой силой, что часть воды расплескивается по кафелю. — Неблагодарная! — Кричит он, в его глазах внезапно появляется ярость. — И как ты думаешь, что бы с тобой случилось, если бы я оставил тебя у Егорова, а? Ты бы сказала ему нет? А, моя маленькая куколка? — Я… — Я чувствую, как навертываются слезы, стекая по моим ресницам. — Пожалуйста, прости, я просто не могу говорить об этом… — Не могу. — Александр с отвращением качает головой. — Разочаровываешь! — Он стискивает челюсти, и я начинаю плакать по-настоящему, страх овладевает мной, когда я подтягиваю колени к груди, сворачиваясь в комочек так туго, как только могу. Я не знаю, что он сделает дальше, каковы будут последствия, и на один ужасающий момент мне кажется, что он собирается броситься вперед и вытащить меня из ванны. Но вместо этого он отступает назад, его рука проводит по волосам, пока они не встают дыбом, его глаза полны яркого и сердитого замешательства. А затем он разворачивается на каблуках, выходит из ванной и с такой силой хлопает за собой дверью, что комната сотрясается, из ванны выплескивается еще больше воды. Я одна. Снова одинокая. И уткнувшись лбом в колени, я начинаю рыдать. ЛИАМ Полет до Манхэттена, хотя технически и короткий, кажется бесконечно долгим. Найл сидит напротив меня в частном самолете, его лицо неподвижно и бесстрастно. И все же я знаю, о чем он думает: о том, что я еще не дал согласия на брак, что Сирша и ее семья тоже будут на свадьбе, что я пренебрегаю своими обязанностями. И хуже всего то, что я знаю, что он прав. Я загоняю свое почти навязчивое беспокойство за Ану вперед всего, о чем следовало бы беспокоиться там, в Бостоне. Но я не могу избавиться от этого. Со времени нашего последнего разговора Найл в основном хранил молчание по этому поводу. В конце концов, он мой сотрудник, в конце концов это не значит, что я все равно не знаю, о чем он думает. Я могу прочитать его неодобрение, независимо от того, как сильно он пытается это скрыть. Мы были близки слишком долго. На этой свадьбе будут представители всех основных семей, что является таким же подтверждением связи Виктора и Катерины, как и признаком нового мира между русскими, итальянцами и ирландцами. Это предназначено для них, символ обязательства, которое когда-то было принято, а теперь выбрано, но это также и нечто большее… мир, какого ни одна из наших семей не видела десятилетиями. Тот факт, что это организовали две самые кровожадные семьи на Северо-востоке, не что иное, как чудо. Я должен думать о том, как я могу использовать это в своих интересах, как Короли могут увеличить свое состояние вместе с Андреевым и Романо, вместе со всеми семьями ниже их. Но вместо этого я думаю о встрече, которая у меня с Виктором сегодня днем, перед завтрашней свадьбой. Водитель ждет Найла и меня в ангаре. Он отвозит нас прямо в офис Виктора в центре города, где Виктор и Левин ждут меня. Виктор встает из-за своего стола, как только я вхожу, с приятной улыбкой на лице. Я протягиваю ему руку, чтобы пожать ее, но вместо этого он заключает меня в крепкие объятия одной рукой, сжимая мое предплечье, когда обнимает меня. — Я рад, что ты здесь, Лиам, — твердо говорит он, отступая на шаг. — Завтра важный день для наших семей. То, что ты будешь частью этого, как и другие Короли, огромный шаг вперед. Особенно после предательства моего отца. То, что Виктор не говорит этого вслух, свидетельствует о том, как далеко мы продвинулись, я это знаю. Недоверие существовавшее между нами ранее, ослабло, и тот факт, что по всему офису расставлены коробки с файлами, ожидающие, когда я в них покопаюсь, является еще одним признаком его доверия. В этих ящиках, которые Виктор Андреев доверяет мне, содержится огромное количество личной информации. Я знаю, это ради Аны, чтобы облегчить его собственную вину, а также ради его жены и Софии Романо, но это не меняет того факта, что это важно. — Просмотр файлов займет время, — говорит Виктор, указывая на коробки. — Я уже изучил некоторые из них, как и Левин. Пока мы не нашли ничего полезного. — Катерина или София упоминали что-нибудь еще, что могло бы дать нам подсказку? — Я хмурюсь. — Может быть, Саша? — Только то, что он говорил по-французски и что одет очень эксцентрично. — Виктор потирает подбородок рукой, пока Найл и Левин подвигают очередную стопку коробок ближе к тому месту, где мы стоим. — Катерина также упомянула, что он заплатил огромную сумму за Ану, казалось, ему нравилось, что она была… ущербной. Я не могу не кипеть внутри от использования слова "ущербная" для описания Аны, я не думаю о ней как о таковой. Возможно, ранена. Безусловно, нуждающиеся в заботе и нежности. Но "ущербная" — это последнее слово, которое я бы использовал для красивой, хрупкой девушки, бывшей балерины. — Сколько? — Спрашиваю я, протягивая руку, чтобы открыть одну из коробок. Это само по себе могло бы послужить подсказкой, если бы мы могли найти пример клиента, который каждый раз тратил одинаковую сумму, если бы это было каким-то образом заметно. — Сто миллионов, — говорит Виктор, и я замираю на месте. — Что, прости? — Я медленно поворачиваюсь, глядя на него с недоверием. Позади себя я вижу, что Найл и Левин тоже замерли. — Ты имеешь в виду сто тысяч. — Низкая цена, но, возможно, подходящая, учитывая травмы Аны и ее психическое здоровье. Алексей, вероятно, не смог бы взять за нее высокую цену… — Нет. — Виктор качает головой. — Я тоже сначала не мог в это поверить, но Катерина была очень уверена, что она правильно расслышала. Саша и София также подтвердили информацию. По-видимому, между Алексеем и этим французом произошел какой-то спор по этому поводу. Алексей не хотел, чтобы его считали обирающим француза, продавая ему девушку по цене, настолько превышающей ее ценность. Но мужчина настоял на этом. Он, казалось, был совершенно убежден, что Ана стоит такой суммы. Я стискиваю зубы, поток противоречивых эмоций захлестывает меня. С одной стороны, человек, который заплатил бы такую высокую цену за Ану, мог бы относиться к ней хорошо, а это значит, что она могла бы быть в большей безопасности, чем я ожидал, пока ее не найду и не спасу. С другой стороны, тот факт, что он заплатил такую высокую цену, мог означать, что у него были определенные планы на нее, которые могли включать в себя вещи, о которых я едва могу вынести мысль. — Итак, мы ищем хайроллера(1). — Я выбрасываю домыслы из головы, пытаясь сосредоточиться на том, что мы знаем. — Француз, неприлично богатый, эксцентричный. Это не так уж много, чтобы продолжать. — Это не так, — соглашается Виктор. — И я редко имел дело с французскими клиентами, насколько я знаю. Некоторые не связывались со мной напрямую, это правда, и их банковские счета всегда оффшорные. Иногда они идут на многое, чтобы скрыть информацию, такую как их фактическая национальность, имена и так далее. Понятно. — Конечно. У нас есть клиенты, которые делают то же самое. — Каким бы отвратительным я ни считал прежнее ремесло Виктора, это правда, что нелегальные товары есть нелегальные товары, независимо от того, с чем и кому они продаются. Ирландцы уже давно занимаются торговлей оружием, и было много клиентов, которые позаботились о том, чтобы скрыть все, что могло быть использовано для того, чтобы выдать их личность. — Однако это усложняет задачу. — Именно. — Виктор хмурится. — Файлы могут дать нам какую-то подсказку, но мы вряд ли найдем четкое соответствие. — Мы начнем с клиентов, с которыми ты имел дело и которые, как ты знаешь, французы, — решительно говорю я. — А затем пройдемся по анонимным клиентам, ищем закономерность высоких продаж или больших потраченных сумм. Если раньше мои мысли были заняты Анной, то теперь, когда мы просматриваем файлы Виктора, они становятся еще больше. С каждым именем, каждым списком купленных женщин и потраченной суммой в долларах все, о чем я могу думать, это о ней … где-то в мире, в стране, которую я не могу назвать с кем-то, чье лицо я не могу представить, будучи… кем именно? Причиняли ли ей боль? Пытали? Насиловали? Держали взаперти в комнате или на цепи в подвале? Мой лоб сильно морщится, когда я перелистываю страницу за страницей, мои зубы стиснуты так сильно, что начинает болеть челюсть. — Я знаю, ты беспокоишься за нее, — мягко говорит Виктор, когда я откладываю другой файл, испуская резкий вздох разочарования. — Мы все беспокоимся. Я испытываю огромную вину за то, что она потерялась до того, как мы смогли ее спасти. Лука тоже так думает. Но если это поможет, — он колеблется. — Мужчины, которые покупали у меня в прошлом, редко бывали жестоки. У некоторых, конечно, есть свои пристрастия, и я не могу сказать, что я следил за женщинами после того, как они переходили из рук в руки. Но мужчины, которые тратят такие большие суммы, редко плохо относятся к своим приобретениям. Какие бы ужасные вещи ты ни воображал, Ана, скорее всего, их не переносит. — Она — собственность, — выдавливаю я, захлопывая другой файл. — Женщина, проданная с целью удовлетворения мужчины. Не имеет значения, одета ли она в шелка и ест ли икру в собственном дворце, другой мужчина навязывает ей себя. Она принадлежит другому мужчине. И одно это невыносимо. — Я понимаю. — Виктор кивает Левину, который забирает стопку коробок, которые мы сочли непригодными. — Я подумал, что это могло бы помочь понять тебе, что, по крайней мере, она, скорее всего, не испытывает боли. — Это помогает, — говорю я ему, не встречаясь с ним взглядом, когда открываю другой файл. — Но недостаточно. * * * Мы тратим часы, просматривая записи Виктора, но это не дает почти ничего ценного. Несколько французских клиентов, с которыми он имел дело в прошлом, не были крупными игроками, они покупали девушек по более низкой цене, по-прежнему за большие суммы, но не приближающиеся к ста миллионам или даже к этому приблизительному значению. Анонимные клиенты являются большими транжирами, но даже они никогда не тратили такую большую сумму. И все девушки, которых им продавал Виктор, были безупречны, девственницы восемнадцати-девятнадцати лет, физически совершенные во всех отношениях. Нет никаких указаний на то, что кто-либо из них заплатил бы высокую цену за девушку не в “идеальном состоянии”, термин, при мысли о котором меня физически тошнит, но это факт бизнеса, которым занимался Виктор. Я благодарен, что он больше этого не делает. Особенно после того, как я так ясно увидел условия соглашения, черным по белому написанные передо мной, я не уверен, что смог бы участвовать в союзе с ним, если бы он все еще занимался этим. Меня беспокоит, что это вообще происходило в прошлом, но, если Виктор может не обращать внимания на предательство моей семьи, я тоже могу сделать скидку ему на это. Особенно, если это поможет мне найти Ану. — Лука и София будут у меня дома на ужине этим вечером, — говорит Виктор, когда мы убираем последнюю коробку. — Я бы хотел, чтобы ты тоже пришел. Было бы неплохо, если бы мы все собрались вместе перед свадьбой. — Конечно. — Я киваю. — Я был бы рад всех видеть. Я был в доме Виктора всего один раз до этого, до его женитьбы на Катерине и всего, что произошло с Алексеем. С тех пор он сильно изменился, некоторые его части все еще закрыты на ремонт из-за ущерба, нанесенного Алексеем, а другие части оформлены в соответствии, как я полагаю, со вкусом Катерины. Прежний декор был богатым до такой степени, что казался почти безвкусным, но Катерина придала ему сдержанную элегантность, которую я могу оценить. Здесь стало теплее, почти по-домашнему, несмотря на каменные полы и деревянные панели по всему дому. — Лиам! — Катерина оказывает мне не менее теплый прием, обнимая меня и целуя в обе щеки. — Я рада, что ты здесь. Виктор говорил, что ты можешь прийти на ужин. — Я тоже рад быть здесь. И видеть, что ты выглядишь лучше. — Она действительно выглядит намного лучше с тех пор, как я видел ее в последний раз, ее щеки порозовели, а фигура слегка располнела, как будто она немного прибавила в весе. Более того, она выглядит счастливой, и я впервые вижу ее такой непринужденной. Что бы ни произошло между ней и Виктором после того, как мы спасли ее и остальных из шале, это существенно изменило ситуацию. Это еще более очевидно по тому, как она загорается, когда Виктор входит в комнату позади нас, направляется прямо к ней и дарит своей жене быстрый, крепкий поцелуй в губы, на который она отвечает с таким же пылом. Ясно, что они вступили в стадию медового месяца, наконец-то ведут себя как молодожены, и от этого у меня немного болит в груди. Если я женюсь на Сирше, это будут не те отношения, которые у них. И нет смысла даже представлять, каково это, жениться на Ане. Задача по ее спасению далека от того, чтобы быть предрешенной все, что выходит за рамки этого, с таким же успехом может быть невыполнимой фантазией. — Остальные уже садятся, — говорит Катерина, указывая в сторону столовой. — Скажи Левину, чтобы он тоже сел с нами, и… — Она бросает взгляд за мою спину. — Кто еще здесь с тобой? — Да, я прошу прощения. Это Найл Фланаган, моя правая рука. — Я делаю ему знак сделать шаг вперед, и он делает это, почтительно склоняя голову перед Катериной. — Приятно познакомиться с вами, миссис Андреева, — говорит он, и она слегка краснеет. Мне с трудом удается согнать с лица ухмылку. — Найл часто производит такой эффект на женщин. Забавно видеть, что у него это есть даже с такой счастливой в браке женщиной, как Катерина, и у такого мужчины, как Виктор. — Мне тоже приятно с вами познакомиться, мистер Фланаган. Давайте все пойдем присядем, хорошо? Ханна будет очень разочарована, если еда остынет. На длинном обеденном столе уже приготовлен горячий ужин, ароматы которого дразняще витают в воздухе, когда я сажусь слева от Виктора, Лука и София справа от него, по другую сторону от Катерины. Макс сидит рядом со мной, а чуть дальше по столу Саша рядом с Аникой и Еленой, которые также выглядят намного здоровее, чем в прошлый раз, когда я их видел. Катерина усаживает Найла и Левина в самом конце, а затем садится на свой стул рядом с мужем, ее щеки пылают, когда она смотрит на него. — Мы все еще находимся в процессе замены большей части персонала, — объясняет Катерина, беря блюдо и передавая его из рук в руки. — Но Ханна отлично готовит, и я думаю, что мы все сможем сами себя обслужить сегодня вечером. — Конечно. — Я не привык, чтобы у меня было столько сотрудников, сколько у Андреевых и Романо. Даже в такой высокопоставленной семье, как моя, редко нанимают больше, чем домработницу и повара, а не полный штат, к которому привыкли итальянские семьи или братва. Ирландцы независимы и упрямы до безобразия, даже когда наделены богатствами, которые приобрели семьи королей. Мы всегда готовы к тому, что это исчезнет в одно мгновение и в результате научит наших детей самодостаточности. Меня всегда воспитывали так, чтобы я зависел только от самого себя, черта, которая пригодилась после смерти моего отца и потери брата. — Как дела у детей? — Я тихо спрашиваю Катерину и Виктора, когда вижу, что они заняты тем, что Саша подает им еду. — Они хорошо выглядят. — Аника выздоравливает на удивление хорошо, — говорит Виктор с довольным выражением лица. — Особенно теперь, когда мы дома с нашими собственными врачами. Ее рана зарубцуется, но необратимых внутренних повреждений нет. — Они обе посещали детского психолога, — тихо говорит Катерина. — Я настояла на этом. Я думаю, они хорошо справляются, учитывая, что Елена не до конца понимает, что происходило или каковы, были планы Алексея. Аника понимает немного больше, но я не думаю, что масштабы того, что он задумал. Что к лучшему, — твердо добавляет она. — Им все еще снятся кошмары, особенно Елене. Но у них все хорошо, учитывая, как мало времени прошло. И Саша стала спасителем, помогая с ними. Я бросаю взгляд через стол на симпатичную, стройную блондинку, которая деловито убеждает Елену съесть ее зеленую фасоль, время от времени поднимая глаза, чтобы украдкой взглянуть в сторону моей стороны стола. Я знаю, что она смотрит не на меня, а на Макса, который старательно нарезает свое жаркое на кусочки и полностью избегает этого с конца стола. — Они сильные. — Я оглядываюсь на Виктора и Катерину. — Думаю, как и их родители. А ты? — Я киваю в сторону Софии. — Как ты? София кивает. Она все еще выглядит бледнее, чем я помню, но ей удается улыбнуться. — Я соблюдала постельный режим в течение двух недель, пока врачи не убедились, что ребенку ничего не навредит. Но у нас обоих, кажется, все в порядке. Я спала не так хорошо, как раньше, но, думаю, этого следовало ожидать. Я прошла через многое до этого, и я пройду и через это.