Своего рода прогресс. Колено еще побаливало, и Иону предупредили, что прежние сила и подвижность не восстановятся. Однако последняя операция прошла лучше, чем ожидалось. Удары дубинки раздробили еще не сросшуюся кость, осколки которой впились в уже поврежденные мягкие ткани. Не оставалось других вариантов, кроме как сделать артропластику коленной чашечки, и хотя сухожилия и связки оказались сильно травмированы, время и лечебная гимнастика приведут их в норму. Возможно, в ближайшее время Иона не сможет бегать – если вообще когда-нибудь сможет – и, скорее всего, станет прихрамывать. Но с этим, по крайней мере, живут. Он учился жить много с чем еще. Многое изменилось за прошедшие после похищения близняшек несколько недель. Впервые за взрослую жизнь Иона не являлся офицером полиции. Однажды утром он проснулся с четким пониманием, что эта фаза его жизни закончилась, и в тот же день подал рапорт об отставке. Он решил заменить пенсию единовременной выплатой, что вместе с компенсацией по ранению и причитающейся страховкой сделало его финансовое положение прочным, как никогда раньше. Теперь ему оставалось лишь придумать, что делать с такими деньгами. Среди неотложных дел значился поиск нового жилья. С того вечера, как подстерегавшая его шпана нарвалась на полномасштабную полицейскую операцию, проблем с малолетними отморозками не возникало. Но всякий раз, когда Иона выходил из дома и возвращался туда, его охватывало навязчивое ощущение, что за ним наблюдают. Возможно, это паранойя, но он устал оглядываться по сторонам. Так жить нельзя. Прежде чем принять решение, он посоветовался с Майлзом. Они встретились в небольшом зальчике для собраний в Хаммерсмите за неделю до истечения срока аренды. С учетом болезни Пенни она и Майлз решили закрыть группу поддержки. – Очень грустно, но она выполнила свою функцию, – сказал Майлз, разливая чай по кружкам. – Ничто не длится вечно. Когда мы что-то делаем, то получаем удовольствие, а потом движемся дальше. В этом суть вещей. Глаза за стеклами очков впились в Иону острым взглядом. – За последние несколько недель тебе, похоже, стало лучше. – Колено заживает, и голова реже болит. – Я не об этом, – прищурился Майлз. – Просто удивительно, что именно иногда заставляет нас изменить жизнь. Иона посмотрел в кружку. – Я не… Майлз вскинул брови. – Не веришь, что у тебя есть право почувствовать себя лучше? Не хочешь притупить память о Тео? Иона кивнул. Откашлялся. – Полагаю, да. – Я никогда не верил в аскетизм и подавление самого себя. А учиться принимать что-то как данность – не то же самое, что пренебречь или не замечать. Или же забыть. – Майлз улыбнулся Ионе теплой и понимающей улыбкой. – Пока мы существуем на этой земле, мы должны жить. Вот почему я рад, что ты съезжаешь с квартиры. Это знак того, что ты готов к переменам. И надо продолжать улучшать жизнь. – Не знаю, – все так же нерешительно ответил Иона. – Квартира как квартира. – Это не объяснение. – Майлз разломил печенье. Естественно, с ванильным кремом. – Изложи «за» и «против». «Против» – неработающие лифты, переставший быть удобным район, шумные соседи и возможность подвергнуться нападению при выходе из подъезда. – А «за»? – поднажал Майлз. Иона очень старался, но придумать ничего не смог. Иона подошел к ограде у старого пакгауза, за которой заметил признаки жизни. Теперь все здание стояло в лесах, делавших его похожим на гигантскую клетку. Рваный пластик заменили свежими листами полиэтилена, которые медленно покачивались на легком ветерке. От этого зрелища Иона на мгновение ощутил тяжесть в груди, словно там кто-то вздохнул, но она тотчас исчезла. Появился транспарант с наглядной иллюстрацией обнадеживающего архитектурного решения «знаменательного проекта» торгового центра с барами и ресторанами. Набережная со строительной площадкой называлась теперь Парусной, но перемена названия не могла стереть воспоминаний о произошедшем там. Следствие по делу об убийствах не закрыли, несмотря на события на катере. Или, возможно, из-за них. Неудивительно, что Флетчер с недоверием выслушал рассказ Ионы. – Значит, теперь вы утверждаете, что это был Маккинни, а не Оуэн Стокс. Скотобойная набережная, Корин Дели, похищение детей вашей бывшей жены – все это дело его рук? – Совершенно верно, – ответил Иона. Лежа на больничной койке с искалеченным коленом и швами на недавно выбритой голове, Иона испытывал неприятное чувство дежавю. Инспектор промокнул салфеткой слезящийся глаз. – А потом, когда он вот-вот собирался вас прикончить, на катере появился незнакомец, весь такой спокойный и хладнокровный. Убил или обездвижил Маккинни, а потом волшебным образом исчез вместе с ним. Оставив вас, детей и сто тысяч выкупа. Но вы не знаете, почему он так поступил, и не видели, кто это был. Иона снова согласился. – Вы что, издеваетесь? Трудно сказать, что уязвило Флетчера больше: мысль о том, что Иона мог сочинить нечто подобное, или же вероятность того, что так все и случилось на самом деле. Как заявил инспектор – громко и со всеми деталями, – это уже второй раз, когда тело Гевина исчезло, а Иона оказался единственным свидетелем. Но даже инспектор не мог оспаривать очевидные факты и свидетельства. Хотя Гевина больше и не видели, представшее глазам полиции и спасателей зрелище говорило само за себя. Когда в тот вечер Иона кое-как выбрался на палубу, он заметил, что катер стоял на якоре у бетонного мола неподалеку от тянувшейся вдоль берега заброшенной промзоны. Иона как мог описал оператору службы спасения увиденные ориентиры, но к тому времени его мобильный телефон уже успели засечь. Через несколько минут он услышал над головой стрекотание полицейского вертолета, и вскоре в него впился яркий луч прожектора. Затем к борту подошел полицейский катер, а промзону наводнили патрульные машины. Все еще спавших малышей увезла скорая, и врачи сказали, что их жизням ничто не угрожает. Гевин или решил выждать, прежде чем совершить то, что отвращало даже его, или же передумал. Иона надеялся, что все-таки передумал. На этот раз на месте происшествия оказалось больше свидетельств присутствия Гевина, чем оставленная им в пакгаузе кровь. Вмятина на деревянной панели, которую Иона видел в коридоре, совпадала с версией об ударе об нее черепа. Кожа и волосы оттуда при анализе выявили ДНК Гевина, которую также обнаружили в других местах вместе с оставленными им повсюду отпечатками пальцев. Это явилось четким свидетельством того, что Гевин жил на катере, ходил на нем по реке преимущественно ночью и прятался в укромных заводях. Его отпечатки пальцев и ДНК также нашли в фургоне, использованном для похищения близняшек. Его припарковали у мола рядом с арендованным «Вольво» Ионы. Гевин отвез в нем Иону на катер, пока тот лежал без сознания, оставив тело Уилкса на Скотобойной набережной в его «Воксхолле». Даже в этом случае при отсутствии тела Флетчер мог бы поспорить, что для подтверждения показаний Ионы улик по-прежнему недостаточно. Однако во время полицейского рейда обнаружили лэптоп, который Дилан продал перекупщику. Его жесткий диск оказался неповрежденным, и в истории поиска присутствовал сайт знакомств, где Гевин нашел своего «двойника», чье тело Иона видел в пакгаузе. Им оказался тридцативосьмилетний риелтор по имени Нил Дэвисон, который пропал без вести, сказав друзьям, что отправляется на свидание с особой, с которой познакомился по интернету. Сходство с Гевином оказалось поверхностным: те же возраст, рост и телосложение, у обоих курчавые темные волосы. Но для темного пакгауза лежащего лицом вниз тела, измазанного кровью Гевина и в его одежде, оказалось достаточно. Но все это не помешало Флетчеру продолжать придираться: – Это не делает чести вашей наблюдательности. Я думал, что он вроде был вашим другом, нет? – Не я подтверждал его ДНК, – бросил в ответ Иона. Пусть будет ничья. Если Флетчер и находил что-то подозрительное в показаниях Ионы, так это утверждение, что тот не знал, кто появился на катере и спас ему жизнь. Инспектор снова и снова возвращался к этому моменту, упрямо пытаясь обнаружить в показаниях Ионы слабое и уязвимое место. – Так вы его не разглядели? – У меня на голове был пластиковый пакет. Я старался не задохнуться. – А он ничего не сказал? Ничего указывающего на то, кто он и зачем там оказался? – Нет, но Гевин перешел дорожку некоторым опасным людям. Наверное, они его догнали. Флетчер внимательно посмотрел на Иону, словно стараясь поймать его на лжи. – Тогда почему он не взял деньги для выкупа? Зачем оставлять целых сто тысяч? – Не знаю. Может, он не знал или не понял, что они там лежали. – Выходит, этот человек появился именно тогда в результате счастливого совпадения? Спас вам жизнь, а потом вот так исчез? – Наверное. Все, что могу сказать, – я его не приглашал, – ответил Иона. Формально так оно и было. Иона не знал, кем был незнакомец, не на все сто. Однако он вспомнил, как качнулся катер, когда на него кто-то ступил, он запомнил тяжелый и глухой стук на палубе. Иона смутно представлял себе рост и комплекцию рыскавшей по каюте фигуры, но понимал, что надо обладать жуткой силой, чтобы так быстро справиться с Гевином. Иона припомнил, что, когда беспомощно лежал на полу, он явственно почувствовал, что его жизнь висит на волоске. А еще – тихое постукивание, когда неясная фигура стояла над ним. Выходит, у ног незнакомца он боролся за каждый вздох, а тот спокойно отсылал сообщение. Причину этому Иона видел только одну. Спросить дальнейших указаний. Иона не мог с уверенностью сказать, как его нашел телохранитель Элианы Салим или почему он решил вмешаться именно в тот момент. С другой стороны, совсем нетрудно установить приложение по отслеживанию локации в телефон, который она ему дала. Аппарат исчез вместе с Гевином, но Иона подумал, что с той же легкостью микрофон настраивается на постоянную передачу звука. Салим могла слышать все, что говорил Гевин, и велела телохранителю вмешаться. Так же, как и приказала ему оставить Ионе телефон, чтобы тот мог вызвать службу спасения для себя и для детей. Иона не знал, выносил ли телохранитель с катера уже мертвого Гевина, по после встречи с Салим он в этом засомневался. Она наверняка хотела, чтобы убийцу ее сестры взяли живым. Особенно после того, как узнала его имя. Ионе все так же не давал покоя факт, что он ни словом не обмолвился об Элиане Салим и ее телохранителе. Каждый раз, когда его подмывало рассказать о них Флетчеру, он натыкался на одни и те же доводы. Он не имел доказательств, жива ли Салим вообще или что сказанное ею действительно правда. Он даже не знал, под каким именем она теперь живет. Даже если ему поверят, Иона не понимал, какой толк от этой информации. На другой чаше весов лежало сознание того, что вмешательству Салим он обязан и своей жизнью, и жизнью близняшек. Обмануть ее доверие стало бы черной неблагодарностью, особенно если она попадет под удар неких неизвестных людей, которых боится. Иона толком не знал как и почему, но нутром чувствовал, что, разболтав кому-то о Салим, он совершит роковую ошибку. Такую же, как если перейдет ей дорогу. Об этом можно спросить у Гевина. Стоявший у ограды старого пакгауза Иона вздрогнул. Закрывавшие леса полотна пластика колыхались и хлопали на ветру, словно здание мерно дышало. Чуть ниже часть фасада очистили пескоструем, и из-под въевшейся за многие десятилетия грязи проступил бледно-серый камень. Так в буквальном смысле ретушировали прошлое. Уже неважно, какой новый облик придумают застройщики, подумал Иона, отворачиваясь. Для него это место навсегда останется Скотобойной набережной. Когда он возвращался к пирсу, где качались поставленные на якорь баржи, на него навалилась уже ставшая знакомой тяжесть. Без ответов оставались куда более важные вопросы, нежели судьба Гевина. Третья жертва из пакгауза все еще не опознана и, скорее всего, таковой и останется. Гевин говорил, что это первый попавшийся ему на глаза бродяга, убитый лишь с целью запутать следы вокруг гибели Надин Салим и Даниэля Кимани. Еще молодой мужчина, возможно из Восточной Европы, хотя даже этого нельзя утверждать с уверенностью. Никто не заявил о его исчезновении, и равнодушно-пренебрежительные слова Гевина с лихвой себя оправдали. Его никто не хватится. Это прозвучало как эпитафия. Но мысль о еще одной очень необычной жертве тяготила сильнее всего. Тело Оуэна Стокса до сих пор не нашли, и Иона не думал, что оно когда-нибудь всплывет. Гевин сказал, что оно с грузом на шее покоится на дне реки, и не было причин сомневаться, что он говорил правду. Неважно, как Гевин это провернул и обставил, неважно, что Иона верил, что сражается за свою жизнь и жизнь Надин Салим, жуткий факт оставался фактом. Он убил невинного человека. Ему сказали, что никаких обвинений не последует. Не существовало четких свидетельств смерти Оуэна Стокса, а даже если бы они и наличествовали, мотив имел только Гевин, и преступление совершил он, а не Иона. Даже Флетчер не пытался привлечь его к ответственности за гибель Стокса. Но случившегося это не меняло, как и отношения Ионы к этому факту. Одурачили его или нет, но руки его испачканы в крови. И с этим тоже придется научиться жить. Он вернулся к пришвартованным у пирса баржам. Они неуклюже покачивались на маслянистой воде, словно выводок низкорослых гадких утят, за которыми грязным лебедем возвышалась баржа побольше. Иона присел на низкий парапет, откуда мог разглядеть ее полустертое название: «Теодор». Вытащив из парапета отколовшийся кусочек бетона, он бросил его в воду. Мысль о предательстве Гевина по-прежнему жгла душу. Человек, которому он верил, которого называл лучшим другом, который мог знать, что случилось с Тео, но так ничего и не сказал, оставался для него полным тайн и загадок.