Скользящая от желания, я сжимаю бедра вместе, пока он дразнит меня, втягивая меня еще глубже в себя. Он делает это снова и снова, доводя меня до безумия. По его милости я обвиваюсь вокруг него, пока он целует меня и целует меня, его язык увлекает меня в этот момент с ним, стирая каждую линию, которую мы нарисовали. Когда он отстраняется и смотрит на меня с прикрытыми глазами, я задыхаюсь не от похоти. Это правда, что он позволяет мне видеть. Никакая ложь или противоречивые действия с его стороны никогда не избавят его от этого. Он снова окунается и берет мой рот, признание на своем языке, и я встречаю его, целуя его в ответ, говоря свое собственное. И тогда я позволяю себе все больше и больше погружаться в самый большой секрет моей жизни. Секрет, который я знаю дольше, чем я когда-либо признаю. Я влюбляюсь в своего врага. Пусть будет так. Наши языки путаются в самых эротичных и страстных танцах. Закрыв глаза, я наслаждаюсь любовью и прижимаю его к себе, пью, глотая, пока он кормит мое изголодавшееся сердце. Он отвечает на все вопросы, которые у меня когда-либо возникали, каждым уверенным прикосновением языка и прикосновением кончиков пальцев. Мне не нужны слова или обещания. Его поцелуй делает их неуместными. Голод утихает, и с каждым основательным прикосновением к его языку я становлюсь все более жаждущим обнажить все, что мы скрываем за тонкой пеленой ненависти. Он наклоняется, приподнимая подол моего сарафана, а я вытягиваю руки над головой и держу их поднятыми, пока он стягивает ткань, оставляя меня полностью обнаженной посреди залитого солнцем сада. Его глаза исследуют меня с головы до ног, пробегая пальцами по моей коже, его ладони покрывают меня своим благоговейным прикосновением, извиняясь за все предыдущие жестокие прикосновения. С моего подбородка капает слеза, и он смахивает ее языком, прежде чем заключить меня в свои объятия и усадить на шезлонг. Без слов он снимает рубашку и боксеры между поцелуями. В тени глицинии, я пью его, пока мы обмениваемся одним поцелуем на другой, следующий более опьяняющий, чем предыдущий. Он отстраняется, глядя на меня сверху вниз, его ладони ласкают мою макушку нежным взмахом. «Почему, почему ты не мог просто оставить меня в покое?» - прохрипываю я, совершенно беспомощный перед эмоциями, которые он вызывает во мне. «C’était trop demander». Было слишком много просить. Он смотрит на меня, руки блуждают по каждому сантиметру плоти в пределах его досягаемости, его глаза и губы поклоняются, его сердце колотится о мое, требуя признательности. Поцелуй становится горячим, когда наши уста призывают к перемирию и начинают давать обещания, о которых мы никогда не сможем говорить, потому что в этом случае мы больше не будем врагами. Но в проблесках его огненных глубин все это ушло; его презрение, его суждение, его гнев, его негодование - все это заменено нежностью, тоской и явной потребностью. Он скользит теплой рукой по моему животу, прежде чем вдавить в меня толстые пальцы. Каждое прикосновение его губ вызывает высыпания по всей моей груди и по всему телу. Наша визуальная связь остается непрерывной, пока он парит надо мной. Сжимая его между ног, я сжимаю его челюсть. Как только он подготовил меня, он выстраивает нас в линию и, не раздумывая, вдавливает в меня всю длину, требуя меня полностью. Прижавшись к моей груди, он въезжает дальше, и я теряю каждую каплю дыхания. Его член так глубоко укоренился, что я никогда не смогу забыть его чувства. Он врезается в меня, зарываясь дальше, встраиваясь в себя, глядя на меня сверху вниз, умоляя глазами, умоляя меня не отводить взгляд, принять его, принять нас и нашу судьбу. Он раздвигает мои колени дальше, прежде чем медленно, очень медленно, начинает двигаться. Мой мир меняется, когда он мягко покачивает бедрами, его взгляд никогда не дрогнет, когда я смотрю на него целиком, в то время как он клеймит мое тело как заявление, собственность. Это принадлежность, которую я чувствую с каждым медленным толчком, каждым поцелуем, каждым взглядом, каждым вздохом, который проходит между нами. Мы позволяем себе уйти, наши рты складываются в идеальном обмене, стонем и задыхаемся от того, как я подхожу к нему, и от того, как он меня полностью наполняет. Его занятия любовью - это экстаз в чистом виде. Я вздрагиваю в его объятиях, в завершении. Прижимая его к себе сильнее, я вскрикиваю, когда он врывается в меня, его рот покрывает всю мою грудь, его зубы касаются моего соска, когда он отступает назад и въезжает снова, ударяя меня концом снова и снова, целенаправленно задевая его требовать. «Je ne peux pas Aller Assez loin». Я не могу проникнуть достаточно глубоко. С каждым медленным движением своего языка, каждым собственническим толчком бедер он проклинает нас, признание в его глазах повествует нашу историю, нашу злосчастную удачу как звездных дураков, разделяющих безжалостную любовь, которую ни один из нас никогда не сможет отрицать, но никогда не смогу удержать. На грани, я прерываю наш поцелуй, смотрю ему в глаза и выкрикиваю его имя, когда меня настигает порыв. Звук его имени, исходящий из моих губ, посылает его, и я чувствую, как он пульсирует как раз перед тем, как он зарывается и вливается в меня. Гладкие тела, он зарывается глубже, тонкая пелена пота покрывает его, когда он дрожит в моих руках, эмоции сияют в его глазах, искажая его черты. Он полностью разоблачен и позволяет мне увидеть его в наиболее уязвимом состоянии, и я никогда не видел ничего более совершенного. Он прижимается ко мне лбом, когда мы делаем несколько коллективных вдохов. Я поглаживаю его спину пальцами, когда часть кайфа исчезает из его глаз, и начинается правда. Он наклоняется, чтобы поцеловать меня, и я чувствую, как он начинает отступать, когда мое сердце начинает падать под тяжестью нашей тайны. Когда он отстраняется, потеря разрывает меня на части, я сдерживаю рыдания, и он отворачивается от меня, чтобы сесть на край шезлонга, его плечи опущены вперед, растягивая крылья вдоль мускулистой спины. Узы, которые он установил со своими братьями, становятся крепкими. Здесь ответ, причина нашего начала и причина нашего конца - узы, созданные любовью. Вечная связь, которую другая любовь никогда не сможет разорвать. Связь, которая существует с его братьями и причиной его существования. Он никогда не сможет выбрать меня. Он никогда не выберет меня. Я никогда не смогу попросить его об этом. «Мы никогда не сможем быть», - мягко говорит он со своего места. “Я знаю.” Я поднимаюсь, чтобы сесть, а он медленно встает, берет мое платье и протягивает его мне. Собрав боксеры, он оглядывается через плечо, его глаза до краев полны вины. «Я не могу давать никаких обещаний». «Я ничего не просил». «Это заканчивается сейчас. Должно быть, Сесилия. Он должен.” “Я знаю.” Когда он натягивает трусы, его охватывает гнев. Я готовлюсь к боли его отсутствия, к еще большей душевной боли, когда он поднимает свою рубашку с земли. У меня раньше разбивалось сердце, я слишком хорошо знаком с этим чувством, но сейчас в моей груди бушует ярость с такой силой, о которой я даже не мечтал. На короткое время он перестает одеваться, глядя на меня в майке на шее, прежде чем просунуть руки. Измученные глаза встречаются с моими, и я вижу его вызов, но не против меня, а против звезд, выстраивающихся против нас. Гребаная катастрофа. «Я не хочу, блять, уходить. Я не хочу спорить. Я не хочу себя ненавидеть. Я не хочу тебя винить. Я устал злиться на них, но черт их побери, Сесилия, ты никогда не должна была их знать, ты никогда не знала их, - его лицо искажается от ярости, когда мое сердце сжимается, - ты был … - он дергается. я встал, прижал меня к себе, гнев покатился по его телу, боль в его глазах. «Ваш. Я всегда должен был быть твоим, - говорю я, когда он кивает и давит на меня своим поцелуем. Глава 20 « Расскажи мне о ней», - говорю я, когда Тобиас кладет руки мне на живот и смотрит на меня снизу вверх. Он великолепно обнажен, его красивая задница на виду у него за спиной. Даже с его заявлением в саду, что мы никогда не сможем быть, он продлил это решение. С тех пор мы посвятили день крещению дома в новых воспоминаниях; говорить, есть, играть в шахматы, плавать и чередовать секс с сексом. Мы оба отрицаем, отказываясь иметь дело с неизбежным. «Пожалуйста, я хочу знать». «Она была… красивой, веселой, полной жизни. Упрямая и строгая, когда ей нужно было быть, но удивительно нежная. Она любила свое вино и научила меня готовить. Она была таким хорошим поваром. На кухне мы проводили большую часть времени вместе. Она всегда могла рассмешить меня, независимо от того, в каком я был настроении. Она была моим лучшим другом … моим всем ». «А твой отчим?» «Бо был моим отцом». “Хорошо. Не думаете, что он был капризным? Это вызывает у меня взгляд, от которого я смеюсь. «Я должен быть таким же хитрым, - защищает он без извинений, - таким же безжалостным, и вы знаете почему». «Вы хотите сказать, что есть какая-то очаровательная флип-личность? Do дайте мне посмотреть «. Он хлопает меня по заднице, и я вскрикиваю. Клянусь, мое сердце замирает, когда он мне улыбается. «Господи, француз. Я думаю, что сломал тебя. Он выдыхает и опускает голову мне на грудь. «Я человек, Сесилия. Я начал это не с намерением быть… таким, каким должен быть. Я должен знать преступный ум, чтобы думать так же. Я должен вызывать уважение, преданность ». «Ну, похоже, тебе это удалось». «Другого выхода нет. Но я здесь не поэтому. Мне не нужна сила. Это необходимость. И я пошел в это не для того, чтобы разбогатеть. Это тоже необходимость - стоимость анте. Мне так же противны некоторые человеческие продукты денег и власти, как и вам, но для того, чтобы драка была, это должна быть честная борьба ». Я глотаю. “Я знаю.” «Я хранил много секретов в своей жизни, легко и не задумываясь, но с моей матерью было чертовски невозможно солгать ей. У нее был такой тон, который она использовала, и он действовал на меня как сыворотка правды. Через несколько минут она могла заставить меня сломаться. Слава богу, она единственная. И иногда я благодарен, что ее больше нет здесь, чтобы добиться от меня признаний. Потому что я не уверен, что она хотела бы называть меня своим сыном, если бы я был честен с ней в том, что я сделал ». Его глаза вспыхивают от эмоций, прежде чем затуманиться. «Моя мать клялась, что мой настоящий отец был ужасным человеком, но я думаю, что, возможно, его просто неправильно поняли». “Почему ты это сказал?” “У меня есть ощущение.” “Или секрет?” «Чувство», - настаивает он. «Что ж, посмотри на нас, - кричу я, - с проблемами нашего папы». «По крайней мере, у меня был человек, готовый вмешаться там, где он потерпел неудачу». Он проводит рукой по моему животу, глаза опущены, ноздри раздуваются. Он зол на меня. «Я в порядке», - говорю я, проводя пальцами по его челюсти и плечам. «Я действительно в порядке. Пришло время принять это и двигаться дальше. Но ни одна из тысячи моих снов не будет включать его ». «Вы думаете, что с вами все в порядке, но правда в том, что это удар, который вы в какой-то степени почувствуете на всю оставшуюся жизнь». Его глаза горят. «Я никогда не хотел хладнокровно убить человека, как вчера». «Вы не всегда должны быть , что парень.» «Я убью его, Сесилия». Это обещание. Наверное, единственный, кого он когда-либо сможет сделать мне. «Тебе тоже не нужно этого делать». За одну секунду его взгляд переходит с раскатистых углей на обвинительный.