– Тебе известны многие мои секреты, – раздраженно отвечаю я. – Я хочу знать, как ты всех обставил. Я видела тебя возле конюшни с фальшивым Рипом. В его глазах появляются веселые искорки. – Это когда ты на меня пялилась. Я тут же густо краснею и возмущенно восклицаю: – Я не пялилась на тебя! Он сверкает в темноте белоснежной улыбкой. – Врунишка. Я скрещиваю на груди руки. – И? – требовательно спрашиваю я, изо всех сил пытаясь скрыть смущение. – Что «и»? – улыбаясь, парирует он. – Ясно, – бурчу я. – Ладно, тогда скажи истинную причину, почему тебя зовут Рипом? – Этот вопрос мучает меня как зуд, который я не могу унять. Потянувшись, Рип скрещивает перед собой ноги в лодыжках, и я опускаю взгляд на его крепкие бедра, а потом снова смотрю в глаза. – А вот это уже интересный вопрос. Не в силах сдержаться, я подаюсь вперед, как собака, которую поманили косточкой. – И? – И… однажды я тебе расскажу. Вот мерзавец. Я закатываю глаза и устраиваюсь поудобнее. – Когда? Он улыбается, отчего выглядит особо привлекательным. – Когда ты перестанешь на меня злиться. Сделав глоток, я упиваюсь появившимся в груди теплом, которое спускается по телу. – Ладно, храни свои секреты. – Храню. Как и твои. От его ответа внутри все сжимается. Я знаю, что сижу здесь ночью и притворяюсь. Притворяюсь, что он не король Ревингер, притворяюсь, что он не составляет заговоры и интриги. – И почему же ты хранишь мои секреты? – настороженно спрашиваю я. Мы уже так глубоко спустились в этот ров, что не понимаю, почему бы не пройти дальше? Возможно, это единственная возможность поговорить с ним по душам, пока наши стены не разбились под покровом ночи. – Потому что мне так удобно. – Его взгляд пронзает меня, как протыкает игла крылья мотылька, и даже больно так же. В глубине души оседает разочарование, как камни на дно океана. Значит, это предупреждение. О том, что, если ему удобно так сейчас, не означает, что это будет длиться вечно. Будь на его месте Мидас, он бы подождал и воспользовался этой информацией, пока не наступит подходящий момент. Так поступило бы большинство королей. Ни в коем случае нельзя доверять томлению и трепету сердца. Все, что произошло сегодня вечером, – то, как он нес меня, его слова, жар бедер между моими ногами, губы, касающиеся моей щеки, – все это украденные мгновения. Мгновения, которые мы себе позволить не можем. Нет, когда у нас настолько разные цели. Может, Рип и Золотая пташка могли улучить эти минуты, но Ревингер и Аурен? Никогда. Как бы мне ни хотелось, чтобы все было проще, иначе… этому не суждено случиться, и я не могу делать вид, что это не так. Рип выпрямляется. – Вот и оно. – Что именно? Он показывает на мое лицо, словно прочитал в нем какую-то тайну. – Ты только что вспомнила, что я – король Слейд Ревингер, а не просто… это. Отрицать не смею. Не могу. Отчасти чувствую вину, но это правда. Если бы он был только Рипом, все было бы не так сложно. – Я не могу доверять королям. – Скрыть нотки сожаления не получается, как и тихое желание в этих многозначительных словах. Он наклоняется вперед, упираясь согнутыми локтями о колени. – Ты можешь мне доверять. Я выдаю свое отчаяние. Знаю это, поскольку ничего не могу поделать с тем, как вспыхивают мои глаза, как наклоняется к нему тело. – Докажи. – Не с ноткой снисхождения. Не полная сомнений. Я молю его, требую, чтобы он это сделал. Пожалуйста, докажи. Словно услышав мою мольбу, Рип поднимается с кресла. Его мощное тело выпрямляется, шипы медленно показываются из рук и спины, как когти, торчащие из лапы хищника. Этот хищник неспешно приближается ко мне одним продуманным шагом за другим. Он опускает руки на подлокотники, и я прижимаюсь головой к спинке кресла, когда он наклоняется и крадет весь воздух. – Докажу, – шепчет он, и у меня перехватывает дыхание. Рип меняется прямо у меня на глазах, магия кружит вокруг него струйками пара. Я скована его стихийной силой, которая мягко выталкивается наружу. Ониксовые глаза становятся мшисто-зелеными, чешуя исчезает вместе с шипами, уши и скулы смягчаются, а вверх по шее тянутся крошечные трещинки, прочно укореняясь под бородой. Сердце неудержимо колотится в груди, когда я смотрю в лицо короля Ревингера. Ладошки, сжимающие одеяло, становятся липкими. Бледная кожа, зеленые, как лес, глаза – такой мужественный и великолепный, что смотреть на него почти больно. – Я рад, что ты выбрала себя, – тихо говорит он, и я приоткрываю рот, словно хочу поглотить звук его низкого голоса. – Правда? Я замираю, когда он поднимает руку и обхватывает мой подбородок, как будто желая убедиться, что внимаю его словам. И я внимаю. – Да, Золотая пташка. Потому что я тоже выбираю тебя. Он опускается, а я поднимаюсь, как лента, зацепившаяся за согнутую ветром ветку. Я касаюсь своими губами его губ, наши языки сплетаются, а потом мы внезапно целуемся так, словно умираем от голода. Мы целуемся, как две столкнувшиеся звезды, и наш пыл полыхает, угрожая сгореть, пока холодный мир вокруг меркнет в нашем свете. Мы целуемся так, словно нам нужно вкусить друг друга, чтобы не остаться навеки в темноте. Я всем телом тянусь к нему, каждая лента развязывается, вытягивается, устремляется к нему, как крылья к ветру. Ревингер обхватывает мой подбородок, повернув под нужным углом, и именно это – его лидерство, сила, но вместе с тем бескрайняя нежность – порождают во мне ощущение, что я могу пылать вечно. Охвативший меня огонь никак не связан с гневом или кровной местью. Это чистое, алчное, болезненное желание, пульсирующее в венах, никак не ослабевает. Когда я прикусываю ему язык, Ревингер в чувственном порыве покусывает мою нижнюю губу и срывает с моих губ стон. Он упивается звуком, обхватывая шершавыми руками мое лицо, словно не хочет, чтобы я выскользнула из его хватки. Мои ленты тянутся, как виноградные лозы, ползут вверх по его телу, обвиваются вокруг рук, чтобы притянуть еще ближе. Из груди у него вырывается хриплый стон, и он усиливает поцелуй, пока горячей становится не только моя кожа, но и огонь желания, разгорающийся между ног. Ревингер подпитывает это желание, скользнув рукой вниз и погладив мои ленты, отчего по спине пробегает приятная дрожь. Только поцелуй. Один поцелуй – и я терплю крах, потому что не хочу, чтобы он заканчивался. Никогда не думала, что поцелуй может быть таким. Я снова обхватываю его плечи, пальцами впиваясь в сильные мускулы, будто мне нужно напоминание о том, что он поддержит меня. Ненавижу свои перчатки. Хочу чувствовать его кожу, но не могу остановиться, чтобы их снять. С неба падают снежинки, засыпая холодными хлопьями, но холоду не суждено нас одолеть. Я вся горю, страсть вспыхивает мучительным соблазном. Думаю, я бы вскочила с кресла, если бы Ревингер не склонился надо мной. Его тело – приманка, в которую я стремлюсь угодить. Но когда я готова увлечь его за собой, он перестает меня целовать. Мы шумно дышим, сброшенное одеяло лежит вокруг моей талии. Я смотрю на Ревингера, тяжело дыша и чувствуя, как покалывает губы от прошедшего поцелуя. Его взгляд ласково проходится по моему лицу, и я делаю то же самое. Я обвожу пальцем линии его пустившей корни силы и замечаю, как они легонько подрагивают от моего прикосновения. Ревингер отстраняется или… пытается. Мы смотрим на ленты, беспорядочно обернувшиеся вокруг него, словно они решили сделать его своим личным подарком. – Извини, – внезапно смутившись, говорю я и быстро отдергиваю их, хотя они и с трудом повинуются.