Ревингер отвечает кривоватой улыбкой и заправляет мне прядь волос за ухо с такой нежностью, что у меня сжимается горло. – Надеюсь, это все прояснило. Он выпрямляется, и, хотя от его вида у меня все еще учащается пульс, причина не в страхе. Уже нет. Ревингер обдуманно сменил форму. Потому что его облик может меняться, как и его глаза, поза, имя, но эти губы, руки, слова, его тепло… они неизменны. Рип и Ревингер – один и тот же человек, и осознать это мне помог поцелуй. Он отворачивается, уже снова переменившись, вернув шипы, чешуйки, неумолимую походку воина, но это по-прежнему он. Рип останавливается у стеклянной двери и оглядывается на меня, зеленый цвет исчезает из его глаз. – Спокойной ночи, Аурен. Это все еще он. Вот почему я шепчу: – Спокойной ночи… Слейд. На бесконечно малую долю секунды он округляет глаза от удивления, что я назвала его по имени. Затем уголки его губ приподнимаются, как и мои, словно мы делимся чем-то личным, сокровенным. Чем-то проникновенным. Возможно, так и есть. Когда он уходит, я откидываюсь на спинку кресла, позабыв про одеяло, ставшее ненужным после того жаркого пламени, что мы разожгли. Под тихим снегопадом я снова шепчу его имя – всего пару раз – в односложной мольбе к скоплению спрятавшихся звезд. Пожалуйста, пусть он докажет. Глава 17 Царица Малина Камень, когда-то бывший старинным и побитым морозом, теперь превратился в обветренные золотые кирпичи, которые впиваются мне в руки, когда я прислоняюсь к зияющей пасти арки. Через расколотые облака пробивается редкий луч солнца, убывающий дневной свет освещает колокол за моей спиной. Отражаясь от золотой поверхности, он окутывает меня осуждающим сиянием. Звонница Хайбелла настолько высока, что за время ее строительства, по слухам, погибло больше сотни работников, однако это не помешало моим предкам достроить ее. Мы, Кольеры, не сдаемся. Вот почему зрелище там, внизу, в центре города, действует мне на нервы, как плуг, вспахивающий землю и обличающий то, что под ней скрывается. Мятеж. Всюду. От грязных лачуг до салонов аристократии – весь город восстал против меня. Бушует мародерство и не прекращается осквернение царской собственности на площади. Жандармы подвергаются нападениям при каждой попытке вмешаться и произвести аресты. Я наблюдаю за всем этим с башни, а колокол за спиной отвратительно блестит, пока его люди внизу бунтуют. Они были у меня в кулаке. На мгновение они все были у меня в кулаке. Я сидела на троне и правила, как положено мне было по роду. Я склонила на свою сторону аристократию, вернула Хайбеллу былую славу, восстановила себя, истинную Кольер, в качестве законного правителя. Все встало на свои места. Пока снова не начало идти наперекосяк. Сброд передвигается по городу слипшейся массой. Они жгут, грабят и просто нарушают законы, а жандармы не могут им помешать. Проблема в том, что за подавлением одного бунта тут же возникают еще два. Я сжимаю пальцы, а ногти царапают корку льда, покрывающую позолоченную раму. Холодный воздух впитывается в кожу. Это продолжается уже три дня, и каждая минута неповиновения этих людей становится против них же самих. Я пыталась быть милостивой царицей. Щедро раздавать дары, напоминая им, что это Мидас позволил им голодать, впасть в отчаяние и чахнуть в нищете. И все же они от меня отвернулись. Мускул на подбородке сводит судорогой, и стиснутые зубы пронзает тупая боль. Когда в городе вспыхивает очередной пожар, я с отвращением отворачиваюсь. Все четверо гвардейцев молчат, а я поворачиваюсь к винтовой лестнице, золотые ступени которой почернели от слишком частого по ней хождения. От спуска кружится голова, и я сжимаю перила бледной рукой. Изогнутые стены глумятся надо мной вместе бесконечной спиралевидной лестницей. Когда я наконец спускаюсь, на меня обрушивается пронизывающий ветер. Я иду по открытому проходу к еще одной лестнице, а затем возвращаюсь в замок. В замке стоит насыщенный запах краски. Стены густо ею покрашены. Две дюжины плотников. Именно столько я наняла, чтобы закрасить каждую безвкусную поверхность или что-нибудь построить вокруг. И все же, куда бы я ни взглянула, везде есть изъяны. На стенах, выкрашенных в белый цвет, появились сколы. Ковры, накрывающие полы, сползли. В дереве, прибитом к столешницам и оконным рамам, появились трещины, похожие на издевающиеся надо мной ухмылки. Хайбелл стал живым замком, который насмехался надо мной каждой позолоченной поверхностью. Если я не скрою каждую, если не сотру каждый оскверненный дюйм, то сойду с ума. Это он во всем виноват. Он лишил меня дома, превратил его в посмешище. Превратил в посмешище меня. Когда я прохожу мимо главного зала, в голове звучит то послание Тиндалла. Он думает, что может заставить меня играть спектакль, а сам будет угрожать внебрачным ребенком? Да я лучше поцелую ему ноги, и это будет самое холодное прикосновение в его жизни. Я никогда не приму его ублюдка, а без меня этот ребенок никогда не сможет стать наследником, не сможет заполучить Хайбелл. Никто из них не сможет, потому что Хайбелл мой. На ходу я заглядываю в двери. – Где мои советники? – спрашиваю я в пустоту. – Не знаю, моя царица, – неуверенно отвечает мне главный страж. – Так отправьте кого-нибудь за ними, – раздраженно огрызаюсь я. Он резко кивает другому стражнику, и мужчина уходит, чтобы найти советников. Я поджимаю губы, оглядев пустой коридор, не слыша ни звука, не видя никого за работой. – Где плотники? Разве я не должна слышать стук молотков и видеть приставленные к стенам лестницы? Страж переминается с ноги на ногу, в серебряных нагрудных доспехах показывается мое искаженное отражение. Я вижу свое бледное хмурое от раздражения лицо и белые волосы, собранные на макушке. – Ваше Величество, плотники не появлялись с тех пор, как начался бунт. Я негодую. Ох уж эти ленивые, несносные глупцы. Наверняка напиваются в городе и используют мятеж как оправдание безделья. – Хорошо. Засим контракты с ними расторгнуты, и они остаются без оплаты. Хочу, чтобы к завтрашнему утру здесь были готовые к труду люди. Стражники переглядываются, ну а мне все равно. Я не потерплю такого неуважения. Во времена правления моего отца никто бы не осмелился пропустить рабочий день во дворце. Выполнять приказы Кольеров считалось честью. – Я ясно выразилась? – Да, Ваше Величество. Повернувшись к нему спиной, я решаю подняться в свои покои. Виски начинает ломить, да и поесть бы не помешало. Но не успеваю дойти до лестницы, как ко мне подбегает слуга. – Ваше Величество, в гостиной вас дожидается гость. Я растягиваю губы в ухмылке. – Кто? – Сэр Лот Пруинн.