Воздух сжимается и обрушивается осколками, которые режут легкие изнутри. Не могу даже думать из-за крика в голове, из-за громко трубящего возмущения. Как он посмел! Как он на хрен посмел! – Ты наблюдала за ним. Я видел. – Да? – огрызаюсь я. – Ну а я наблюдала, как ты трахал своих наложниц у меня на глазах, так что, думаю, тоже потерпишь. – Следи за словами, – предупреждает он. Я отвечаю голосом, в котором сквозит ехидное презрение: – О, я следила. Все происходит слишком быстро. В одну секунду я стою и огрызаюсь в ответ, а в следующую – Мидас с такой силой бьет меня по лицу, что звенит в ушах. Я отшатываюсь, резко запрокинув голову вправо, а щека пылает от этого сокрушительного удара. По ноющей плоти текут непрошеные слезы, словно хотят приласкать место, куда Мидас только что меня ударил. Время будто замерло. Между нами образуется черта – надлом в треснувшей земле, разбитой силой одного удара. Он никогда меня раньше не бил. Никогда. И без того неприятно поразило, что он ущипнул меня за столом, но то было сдерживаемое наказание. Нарочитое напоминание быть с ним заодно, как от хозяина, дергающего за поводок, что очень соответствует его нраву. Но этот удар иной. В приливе гнева Мидас потерял над собой контроль, а он сильно гордится своим самообладанием. Оглушительная тишина окутывает комнату пустотой мрачной тени, а я пытаюсь понять, что сейчас произошло. Рычащее создание в груди, приоткрыв клюв и сверкнув острыми, как бритва зубами, тоже внимает. Ощущение, будто вздымается грохочущее море ярости, а мой гнев, готовый погрузиться на его глубину, им упивается. Я дрожу всем телом, силясь сдержать эту ярость, но чувствую, как над головой смыкаются воды, водоворотом утягивая меня на дно. Этой девушки, отравленной любовью, больше нет. Та, чье сердце было разбито осколками, пригвоздившими ее, как жучка к доске, сгорела дотла от силы его удара. Ее прах теперь всего лишь почва, и в ней прорастают стебли злобы, которые внезапно начинают цвести еще ярче. Собрав волю в кулак, я делаю глубокий вдох и, повернувшись, смотрю на Мидаса. На мужчину, чья алчность настолько его погубила, что он этого даже не осознает. Он слишком далеко уплыл в позолоченном море и не понимает, что оно его топит. Я его ненавижу. Ненавижу с такой силой, что эта истина, несомненно, блестит в моих глазах. Между нами бурлящим облаком клубится многозначительная пауза. Мидас округляет глаза и, оторопев, смотрит на меня. Внезапно воздух сотрясает его выдох. – Проклятие… Он обхватывает руками мое лицо, мой подбородок и гладит большими пальцами ноющую щеку. – Драгоценная… я… я не хотел. Я разозлился. Я не… Черт! В его голосе сквозит мучение, а у меня внутри все сжимается от этого оглушающего звука. Я пытаюсь вырваться, но Мидас усиливает хватку, словно боясь меня отпускать. Боясь, что я бесследно исчезну. Именно это я и собираюсь сделать. Мидас наклоняет мою голову, вынудив посмотреть на него. – Ты сводишь меня с ума, Аурен. Я чуть не фыркаю. Эти слова свалены к моим ногам виной. – Я не привык к такому твоему поведению, но поступил плохо. Вышел из себя, но ты же знаешь, как сильно я тебя люблю. Как сильно ты мне нужна. Он нежно прикасается к моему лицу, стирая большим пальцем дорожки слез. Мидас будто хочет стереть все мои чувства, контролировать все, что я делаю, что чувствую. Он хочет стереть все, что было. Я почти чувствую к нему жалость. И к себе тоже, что все так между нами закончилось. Однако когда я покину замок, то смогу начать все сначала. Смогу обрести жизнь. Но он… Потеряв меня, он потеряет буквально все. – Все выходит из-под контроля, – тихо говорит Мидас, остатки его злобы потреблены и впитаны моим лицом. – Пойдем в постель. Позволь мне позаботиться о тебе. Позволь показать, как сильно я тебя люблю. Я смотрю на него во все глаза, чувствуя, как от ужаса быстро бьется сердце, когда понимаю, на что он намекает. Мидас искренне считает, что сейчас я готова заняться с ним сексом? Либо он не видит выражения моего лица, либо уверен, что сможет отвлечь меня постельными утехами, потому что в следующее мгновение его губы опускаются, готовясь меня поцеловать. Поутихший гнев возвращается сдерживаемой волной. Я не успеваю моргнуть, как мои ленты взвиваются, обвивая мое туловище, как кокон. Одним мощным ударом они отталкивают Мидаса, и тот спотыкается, чуть не приземлившись на пол. Вытаращив от удивления глаза, он настороженно смотрит на ленты, висящие по бокам и изогнутыми концами повисшие в воздухе. Им не хватает только клыков, сочащихся ядом, и колец на хвостах. – Не прикасайся ко мне. – Мой голос опаляет, и Мидас вздрагивает. Но быстро приходит в себя, выпрямившись и осторожно переступая с ноги на ногу. – Ты расстроена, – примирительно говорит он и, хоть и пытается казаться спокойным, уверенным в себе, руки его дрожат, когда Мидас одергивает золотую тунику и проводит пальцами по пуговицам. – Это совершенно понятно. Я ничего не говорю. Лишь часто-часто дышу через нос, а ленты на спине натягиваются вместе с мышцами, словно хотят вырваться из моей кожи и наброситься на этого подонка. – Ты же знаешь, что я тебя люблю, Аурен, – тихо говорит Мидас, опустив плечи в раскаянии, которое я видела нечасто. – Для меня в мире нет более драгоценного существа, чем ты, но я позволил своему гневу одержать верх. Ты поставила меня в неловкое положение перед королевой, а нам нужен союз с ней, – объясняет он, будто это меня интересует. – И мне не нравится этот командир, считающий, что он имеет право прикасаться к тебе без моего разрешения. Удостоверься, что это не повторится, и просто… веди себя хорошо, ладно? Не хочу, чтобы между нами постоянно сквозило это напряжение. – Это почти напоминает мольбу, словно я стала причиной его противоречивых чувств. Я смотрю на него жестким, как камень, взглядом. – Я хочу видеть Дигби. – Скоро, – обещает он и переводит взгляд на мою пылающую щеку. – Поспи, а позже поговорим, хорошо? Как только он уходит, как только дверь с щелчком проворачивающегося ключа закрывается, я, спотыкаясь, выхожу на балкон и захлопываю за собой дверь. После беру с кресла промокшую от снега подушку и, прижав ее к лицу, со злости издаю подавляемый крик. Он будто исходит не из моего рта, а из глотки зверя. Я кричу, кричу и кричу, а небо грохочет ответным ревом, от которого содрогаются горы. Тем не менее создание, порожденное пожухлым сердцем и подавляемой яростью, не удовлетворено. Ленты с ожесточением извиваются вокруг меня, посему я откидываю подушку и обматываю лентами перила. Я слезаю с балкона тремя легкими поворотами, подпитываемыми исключительно сдерживаемой яростью. Затем пробираюсь через снег, бегу к ветхой лестнице, которая приведет меня к тому заброшенному вестибюлю с запертыми дверями и стылым воздухом. Потому что я не могу сидеть сложа руки. Не могу находиться в этой комнате, где Мидас применил ко мне силу. Я должна идти, а иначе, боюсь, это создание вылезет из меня и уничтожит все на своем пути. Я должна найти Дигби. Должна сбежать, пока не сорвалась окончательно и не превратилась в чудовище, которое стараюсь подавлять. И единственный способ заглушить эту потребность в расправе и кровопролитии – сосредоточиться на своем плане. Это единственное, что удерживает меня от того, чтобы не погрузиться в огонь, сжигающий чистое золото. Глава 21 Царица Малина Мои руки крепко стискивают чьи-то пальцы, и я распахиваю глаза и резко подпрыгиваю. На мгновение я не понимаю, что происходит, разум, попавший в это затуманенное и волнующее мгновение, еще разрывается между сном и бодрствованием. Резко выдохнув, я привыкаю к темноте ночи и смотрю на Джео. – Что ты вытворяешь? – мычу я. От его резкой попытки разбудить меня сильно испортилось настроение. Поняв, что я пришла в себя, Джео отворачивается.