– Нам надо уходить. Где твоя обувь? – Не дождавшись ответа, он уходит в мою гардеробную. Что происходит, во имя всего святого? – Джео? – окликаю я. Ответа нет. Я провожу рукой по лицу, пытаясь прогнать дрему и сориентироваться в темной комнате. Спустя секунду Джео выходит из гардеробной, и я, прищурившись, в свете еле теплящегося огня смотрю на ворох тряпок у него в руках. – Что ты делаешь с моей одеждой? Я откидываю одеяло и, еще одетая, встаю, моя белая ночная рубашка теперь жутко мятая. Джео подходит к кровати, бросает на нее произвольно выбранные предметы одежды, после чего начинает запихивать их в заплечный мешок – тот самый мешок, в котором Пруинн носит свои безделушки. – Джео, – требовательно спрашиваю я, смотря, как он в суматохе заталкивает все беспорядочно в мешок. Его кроваво-красные волосы торчат в разные стороны, словно он и сам только что вылез из постели. – Сейчас же говори, что происходит! Джео переводит взгляд на меня, его голубые глаза кажутся бледнее в свете огня. – Они прорвались в стены замка. – Кто? – невольно вырывается у меня глупый вопрос. Конечно же, я знаю, о ком он. Просто не знаю как. Я же велела стражникам всех убить, если они отважатся приблизиться к горе. – Мятежники. С минуты на минуту они будут в замке. Ты должна укрыться в безопасном месте. Я качаю головой, чувствуя, как отлила от лица кровь. – Это невозможно. Стража… Джео снова сжимает мои руки и встряхивает точно так же, как сделал это, чтобы разбудить. – Стражники покинули свои посты. Они открыли эти клятые ворота. – Что? Все это какой-то кошмар. Я еще сплю, и мне снится кошмар. Виски снова начинает ломить. Я прижимаю к ним пальцы, пытаясь унять боль. – Пошли за едой. Голова не перестает болеть, и я не могу думать. – За едой? Вот что тебя сейчас волнует? – не веря своим ушам, спрашивает Джео. – Не подадут тебе никакой еды на серебристых тарелочках. Слуги тоже уже сбежали. Обрывки сна покачиваются на воде, а головная боль цепляется за якорь. – Глупцы! – бранюсь я. – Выходит, слуги предали меня вместе со стражей. – Малина, ты повелела солдатам безжалостно убивать людей. Их людей, – шикает Джео, впиваясь пальцами в мои руки и силком возвращая в настоящее, пригвождая меня к реальности. – В том городе живут их семьи. Их друзья. Соседи. И ты приказала всех их убить. Услышав в его голосе обвинение, я поджимаю губы и резко выпрямляюсь. – Народ бесчинствует, Джео! Их нужно было наказать, а мне – показать им их место. Это мой долг, как правительницы, а долг солдат – повиноваться мне, – огрызаюсь я. – Их впустила стража стены? Что ж, я прослежу, чтобы их всех тоже покарали. Презрительно ухмыльнувшись, Джео давит на мои плечи и усаживает на кровать. После встает на колени и надевает на мои ноги пару расшнурованных сапог. – Ты не понимаешь, да? – Джео ловко зашнуровывает сапоги, да так туго, что сдавливает лодыжки. – Ты только что лишилась последней власти, что у тебя была. Все от тебя отреклись. Все. Тебе нужно бежать, пока они не прорвались в замок. Я снова трясу головой, словно неверие взяло власть над моей шеей. – Позови моих советников. Пригласи дворцовую стражу. Любого, кто проникнет в Хайбелл, ждет суровая участь. Джео заканчивает зашнуровывать и, поднявшись, рывком ставит меня и закидывает на плечо сумку с одеждой. Он тащит меня к двери, и я пытаюсь вырвать руку, но Джео не сдается. Когда я ударяю его кулаком по спине, он поворачивается и, сверкая глазами, смотрит на меня. – Твои советники покинули замок. Большая часть стражи тоже ушла и, наверное, примкнула с оружием к толпе. Все кончено, Малина! В горле, которое, как глыбы гравия, царапают страх и отрицание, перехватывает дыхание. – Нет. – Да, – настаивает Джео, и тогда за его гневом и спешкой я замечаю еще кое-что. Страх. Несомненный, откровенный, неистовый страх. Веснушки стали еще ярче из-за жуткого ужаса, от которого побледнело его лицо. Я с трудом глотаю ком, эти зазубренные каменные глыбы режут, раскалывают мою реальность. – Что мне делать? – Это даже не мой голос. В нем нет надменной уверенности, хладнокровного самомнения. Этот голос хриплый. Ранимый. На мгновение взгляд Джео смягчается, а у меня сжимается что-то в груди при виде этого наложника, этого мужчины, которого я называла своим последние недели. – Ты не бросил меня. Он медленно качает головой. – Нет, моя царица. – Почему? Я не добрая женщина. И не обладаю легким характером. И уж точно не теплая. Даже не могу похвастать тем, что хороша в постели, потому что после Тиндалла Джео – мой первый мужчина. И мне не понять, откуда в нем столько верности. Будь я на его месте, то обязательно бы сбежала. Без вины. Без промедления. А он здесь. Будит меня и собирает мне сумку, чтобы тайком провести в убежище. Джео не отвечает: возможно, потому что не хочет, или сам не знает ответа. – Надо спешить, – вместо этого говорит он, в его руке появляется кинжал, которого я раньше не видела. – Держись рядом и если услышишь какие-нибудь бесчинства, то пригни голову, поняла? Сердце гулко бьется о ребра, угрожая прорваться наружу, но мне удается кивнуть. – Как только я открою эту дверь, нас окружит царская стража и отведет в твое убежище. Что бы ни случилось, иди вперед и не останавливайся. Хорошо? Он настойчиво смотрит мне в глаза, требуя согласия, и как только я киваю, открывает дверь и тянет меня за собой. Я обхватываю себя руками в ожидании худшего, голова кружится, словно до сих пор пытается доказать, что это не может быть реальностью, что я проснусь в любую минуту. Но это не кошмар. Во всяком случае, не тот, который видишь во сне. Как и сказал Джео, мои стражники окружают нас сразу же, как я выхожу в коридор. Я опускаю голову, сгорбив плечи, и несусь по коридору. Стражникам известно, как добраться до убежища, но только им. Хотя, если кто-нибудь из них разболтал, если они собираются устроить мне ловушку… – А если убежище уже не является тайной? – на ходу шепчу я Джео, который в защитном жесте приобнимает меня рукой. Его угрюмое лицо показывает, что он тоже об этом думал. – Лучшего варианта у нас не осталось. Мысли в голове кружатся, пытаясь придумать выход. – Тимбервинги… – Их нет. Всех забрал Мидас. Я чертыхаюсь под нос и чуть не падаю, зацепившись слишком туго стянутым сапогом за один из новых ковров, расстеленных на полу. Ослепительно белый мех – еще одна дурацкая попытка скрыть золото. Когда мы спускаемся на первый этаж, я кое-что слышу. Какофонию ярости. За стенами замка скулят чьи-то голоса, сотни голосов. Они кричат разное: слова, недовольные насмешки или невнятные вопли, и все это сливается с шумом решительного протеста. Когда мы несемся через главный зал, я слышу треск. Это погром. – Что они делают? – кричу я. Рубка и звуки пилы становятся такими громкими, что я чувствую, как от них дрожат стены замка. – Берут то, что им причитается, – угрюмо отвечает Джео, обхватив меня рукой еще крепче. – Они разбирают Хайбелл по кирпичику, крадут золото, которые были вынуждены лицезреть каждый день, пока мерзли и голодали. Горло горит от едкой кислоты, обволакивающей кончик языка.