К превеликой досаде, он не отстает от меня, как колючка, вонзившаяся в бок. Я кидаю на него недовольный взгляд. – Я тебе не мешаю? Этот подонок, засунув руки в карманы, расхаживает рядом. Неторопливо. Так, словно ему больше нечем заняться. – Ни капли. Обожаю долгие прогулки по мрачной библиотеке. – Королевской библиотеке, – резким тоном заявляю я. – И огромной. Иди наслаждайся прогулкой где-нибудь в другом месте. Слейд хмуро на меня смотрит. – Ты… злишься на меня? И он еще осмеливается спрашивать… С губ срывается горький смешок. – Злюсь? Нет, безусловно, нет. С чего бы мне злиться? – беззаботно отвечаю я. – А теперь я бы хотела, чтобы ты перестал меня преследовать и ушел заниматься… тем, чем занимался, пока я не чихнула, так что оставь меня в покое. Слейд останавливается. – Аурен. Я его игнорирую, но раньше это ему не мешало. – Аурен, – снова настойчиво говорит он тоном, в котором сквозит нетерпение. Я замираю как вкопанная, но лицом к нему не поворачиваюсь. – Что? Слейд подходит ко мне так близко, что каждое его слово касается моих губ легким дуновением. – Скажи, что случилось. Вырвавшийся из груди вздох прерывистый, потому как мое сердце не может вынести этого непрекращающегося разочарования, этого цикла надежды и недоверия. Я провожу взглядом влево, на книжный шкаф, и смотрю на переплеты книг, словно от необходимости зафиксировать взгляд на чем-то увесистом. На чем-то, кроме него. – Наедине со мной Мидас всегда вел себя иначе, – слышу я свой голос. Губы стали холодными в этом неприветливом месте. – На людях он был королем и вел себя соответствующе. Утверждал, что так нужно. Ему было нужно жениться на Малине. Нужно называть меня своей любимой позолоченной наложницей. Нужно для репутации использовать меня в качестве своего блестящего символа успеха. Я его любила, а он таскал меня за собой по королевствам и привез в это жуткое холодное место. Я вздрагиваю и обхватываю себя руками, а ленты скрещиваются вместе с ними, словно пытаясь оградить меня от холода. Как жаль, что холод у меня в душе. Слейд молчит. Слушает. Словно внимает каждому слову, но смотрит на них с сотни разных ракурсов. – Я мирилась со всем этим, потому что наедине он был другим, – признаюсь я. – Он говорил столько правильных слов. Когда мы были одни, когда на нас никто не глазел, он шептал красивые слова и давал клятвенные обещания. Одна лента скользит вниз и обхватывает мою ладонь, переплетаясь вокруг пальцев и сжимая их в утешение. – Не понимаю. – Слейд кажется почти… растерянным. А это невозможно. Слейд Ревингер всегда в себе уверен. – Я просила тебя доказать, и все же ты сел за тот стол и был королем. Он резко втягивает воздух. Словно пытается вобрать мою правду. Пытается распробовать ее, понять. Я поворачиваюсь к нему, ленты опускаются к ногам. Упрямо смотрю на него, вздернув подбородок. – Красивые обещания наедине и безучастный правитель на людях. – Я качаю головой, не пряча от него своего разочарования. – Слейд, я все это уже проходила. И больше не повторю прежних ошибок. Я просила тебя доказать, а ты этого не сделал. Он вздыхает и отворачивается, взъерошив рукой густые черные волосы. – Проклятие. Я делаю шаг, чтобы уйти, но не успеваю опомниться, как он оказывается передо мной и загораживает дорогу. Пытаюсь повернуть, чтобы уйти обратным путем, но тоже напрасно, потому как он останавливает меня, вытянув вперед руку. Я оказываюсь прижатой спиной к книжной полке, а Слейд упирается в нее руками. Он делает ко мне еще шаг, хотя места для этого нет. Когда он вторгается в мое личное пространство, я делаю резкий вдох. – Отойди, – велю ему я. – Нет, – мгновенно отвечает он, покачав головой. – Позволь объясниться. Я фыркаю и закатываю глаза, потому как сколько раз я слышала эти слова? Отныне не хочу быть той тряпкой, о которую все вытирают ноги. – Отношения между мной и Мидасом в лучшем случае шаткие, – говорит Слейд, смотря на меня в упор глазами, похожими на изумруды, неестественно блестящими в темноте. – Ты его ненавидишь. И ясно дал это понять, так почему бы просто его не убить? – спрашиваю я, потому что меня это и впрямь занимает. Сомневаюсь, что величина показанной им ненависти была фарсом. Слейд закрывает глаза. – Можешь не верить, но я не убиваю противников направо и налево. Он – царь. Если бы я с ним покончил, в особенности при помощи своей магии, это имело бы последствия, которые бы запустили череду событий. Он правит людьми, а сейчас ведет свою игру, чтобы укрепить власть. Порой, если отрезать голову монстру, на ее месте может вырасти две. На меня снисходит озарение. – Ты волнуешься, что если бы Мидас не был царем, то его место занял бы кто-то похуже? Слейд отвечает резким кивком. – Лучше играть по его правилам и быть на десять ходов впереди, изучить его слабые стороны и нанести удар по самому уязвимому месту. Если я просто нападу на него и убью, то волноваться придется не только о его королевстве. Против меня объединятся остальные правители. Они и без того на нервах из-за моего царствования и магии. Мне нужно думать о благополучии своего народа. Король гнили мало кому по душе, но пострадает мой народ, а еще невинные люди в других королевствах, если какой-нибудь монарх выступит против меня и объявит войну. Я вижу, как у Слейда под кожей двигаются переменчивые следы его силы, каждая из них тонкая, как прядь волос. Они поднимаются по шее и исчезают под щетиной, как рыболовная леска, погружающаяся под воду. Я его оскорбила, это и так ясно. И на долю секунды я вижу мужчину, который носит корону. Вижу, как воспринимает его мир, и урон, который можно учинить человеку. Уж кому, как не мне, знать, каково это – стать печально известной, как превратиться в ничто. В груди вдруг становится больно, мою решимость пронзает досада. Слейд говорит тише, а взгляд его, острый и яркий, пронзает еще сильнее. – Думаешь, я хотел там сидеть, сложа руки, пока этот мерзавец так с тобой разговаривал? – запальчиво произносил Слейд. – Думаешь, я получил удовольствие от его ребяческой борьбы за власть, когда он приказал отнести тебя к той арфе? Да я хотел перемахнуть через стол и голыми руками его придушить. Словно в подтверждение своих слов, Слейд поднимает руку и обхватывает ладонью мою шею. Только не сжимает, не причиняет боли. Его мрачные слова обвиваются вокруг моей шеи, в которой быстро пульсирует кровь. Не в угрожающем жесте, а лаская, Слейд кладет большой палец на венку, которая бьется быстро-быстро. Нужна большая сила воли, чтобы не закрыть глаза от этого чувственного прикосновения, не склониться к его груди, но я чувствую его тепло, окутывающее мое тело, будто одеялом. Слейд – единственный, помимо Мидаса, кто ко мне прикасается. Каждый зажим и поглаживание словно заполняют пустой колодец в моей душе. Слейд знает, каковы могут быть последствия соприкосновения с моей голой кожей, но ни разу не усомнился. Он словно ничего не может с собой поделать, словно ему необходимо меня чувствовать. Мидас никогда так меня не трогал. Его прикосновения всегда успокаивающие, будь то поглаживание по голове или похлопывание по подбородку. Они либо такие, либо одержимые. Но со Слейдом все совсем иначе. Он прикасается ко мне так, словно не может устоять, словно ни секунды прожить не может, не почувствовав меня. Я с трудом сопротивляюсь ему. Но почему-то не позволяю себе поддаться этому охватившему меня жару, не поддаюсь болезненному желанию, ожившему во мне. Напротив, я сбрасываю руку Слейда со своей шеи. Он отпускает и роняет руку, а я мысленно запрещаю лентам потянуться к ему. Я стою к Слейду очень близко, и трудно обуздать свои чувства. Потому я поворачиваю голову, потому что больше не хочу попадать в капкан его взгляда или пробовать на вкус его соблазняющие слова. Но как только я отворачиваюсь, Слейд замирает. Неестественно замирает. У меня перехватывает дыхание и пронизывают страх и смятение. Воздух вокруг нас наполняется яростью, а потом раздается голос, мрачный точно преисподняя. Слейд говорит то, от чего я с изумлением на него взираю: – Почему, черт меня подери, у тебя на щеке синяк? Глава 25 Аурен Нужно воздать Слейду должное: то, что ему удалось разглядеть почти сошедший синяк при таком ужасном освещении, – это преимущество его зоркого взгляда фейри. Я непроизвольно тяну пальцы туда, куда он смотрит, и прижимаю их к щеке, но Слейд повторяет мое прежнее движение и отбрасывает мою руку, чтобы разглядеть получше. Повернув мое лицо, он легонько, словно перышком, проходится кончиками пальцев по месту, где золото чуть потускнело, стараясь не нажимать на него из боязни причинить мне боль. Но сейчас уже хотя бы небольно. И выглядит гораздо лучше, чем было. В первые несколько часов, после того как Мидас меня ударил, щека довольно сильно опухла. Той ночью я легла спать, приложив к ней холодный компресс, сделанный из собранного на балконе снега, который я завернула в тряпку. Все это напомнило мне Ходжата.