Слейд смотрит на меня с этим жутким резким вызовом в глазах. – Скажи же! – выкрикивает он, и я вздрагиваю. – Я… я не могу. В его глазах застывает неподдельное разочарование. И этот взгляд столь же острый и режет, словно стекло. Наносит рану намного опаснее, чем та, что я терплю на своей щеке. – Вот именно. – Он поворачивается и отходит на несколько шагов, а я чувствую, как между нами пролегает пропасть, которую у меня нет надежды пересечь. – Вот поэтому я не собираюсь терять шанс из-за этого ничтожества, – сквозь стиснутые зубы выплевывает он оскорбление. – Если бы я его убил – и не сомневайся, Аурен, я бы с радостью убил его ради тебя, будь прокляты последствия. Но если бы я пошел на это, то правда написана у тебя на лице. Ты меня возненавидишь. Даже если сама не хочешь в том признаться. И разве это не жестокий поворот судьбы, будь я проклят? На глаза наворачиваются слезы от каждого сдерживаемого слова, что вырывается у Слейда, но сейчас я не дам им пролиться. Хоть от них жжет глаза, и они скапливаются на ресницах. Слейд наклоняет голову, пылинки цепляются между нами за воздух, словно ждут, что мы сладим. Но с этой проблемой мы не сладим. Никогда. Каждый раз, когда я думаю, что мы на равных, готовы остановиться, кто-то из нас делает следующий шаг. – Я… – Я закрываю рот. Что я? Жалею? Прошу прощения, что не могу попросить стоящего напротив мужчину убить того, кого я оставила в прошлом? – Этого ты от меня ждешь? Этого хочешь? – задаю я вместо того искренний вопрос. Слейд запрокидывает голову и горько улыбается, смотря в увитый паутиной потолок. – Чего я хочу… – Его смех пропитан печальной жесткостью, взгляд ищет мудрости у неба, которое нас не видит. Сделав глубокий вдох напряженной грудью, он снова смотрит на меня. – Есть только одно, что я, как оказалось, хочу больше всего. Внутри у меня все переворачивается, от его заявления меня так скручивает, что я не знаю, смогу ли когда-нибудь высвободиться. Судя по его затуманенному взгляду, напоминающему острую как лезвия траву, Слейд испытывает те же чувства. – На следующий день после бала я вернусь в Четвертое королевство, – вдруг произносит Слейд, и в груди становится больно. – Я и так слишком долго отсутствовал, и мне надо вернуться. Ты нужен и здесь. Слейд смотрит на меня, и появляется пауза, возможность попросить его остаться, и она меня пугает. Словно признаваясь в краже трофеев, я слышу свой голос: – Я пытаюсь от него уйти. Слейд заостряет внимание на моих словах, и я отвожу взгляд от его пронизывающих глаз. – Я пытаюсь просто… уйти. – Слова обрываются, как пергамент, порванный прямо посреди письма с извинениями. – Исчезнуть. Его невозмутимость снова возвращается, и теперь он являет собой неподвижную гору, гордо противостоящую порывам ветра. Не знаю, зачем ему рассказала, и все же кажется, Слейд – единственный, кому мне стоит рассказать. Потому что, вопреки моим намерениям сбежать, Слейд прав. Было бы проще прикончить Мидаса, превратить его в золото, которое он так жаждет. Покончить с этой тиранией. Слейду было бы проще отравить Мидаса своей гнилью. Но… я не могу. И, о великие боги, неужели я не противоречу самой себе? Я себя ненавижу, я горжусь собой, я права, я не права, это – во благо, а это – во вред. Я снова и снова хожу по кругу. – Осуждай меня за то, что я не могу его убить, – говорю я тихо, словно почти хочу, чтобы он это сделал. Может, и хочу. Может, это станет отличным наказанием, подходящим для девушки, влюбившейся в своего поработителя и оказавшейся в тяжелом положении. – Я понимаю, насколько жалкой выгляжу в твоих глазах. Слейд будто что-то замечает в выражении моего лица, и его взгляд становится мягче. Гневное разочарование исчезает с хмурого лба. Слейд снова подходит ко мне, уже не так близко, но хотя бы заполняет пропасть, и я вдыхаю уже не такой холодный и резкий воздух. Слейд медленно поднимает руку и проводит костяшками пальцев по моему синяку. Я таю от его прикосновения, как воск на подсвечнике, а в голове только одна мысль: каково было бы перехватить его тепло и сгореть в нем? Я получаю одно простое прикосновение, а затем Слейд опускает руку, оставляя на моей коже покалывание. Он засовывает руки в карманы, словно ему нужно держать их там, чтобы больше не тянуться ко мне. Я пытаюсь себя убедить, что должна отстраниться от него, и все же каждый раз, как это случается, возникает ощущение, будто кто-то сжимает в кулаке мое хрупкое сердце, сминает его. Меня пронзает острая боль, когда Слейд встает напротив, внезапно выглядя недосягаемым. Не важно, что его рубашка порвалась там, где вырвались шипы. Не важно, что он стоит в грязной библиотеке, полной гниющих книг. Не важно, что я увидела, как он почти потерял контроль. Слейду все равно каким-то образом удается выглядеть величественно. Грозно. Великолепно. – Ты не жалкая, – тихо говорит он печальную песнь. – Ты просто еще не нашла его. Я хмурю золотистые брови, задумавшись над тем, что означает его выражение. – Что не нашла? – Аурен, у каждого из нас есть предел. Однажды ты узнаешь, где твой. – Его мрачная сущность проходится по моей коже ласковым шепотом. – Ты узнаешь, насколько далеко тебя можно подтолкнуть, пока ты не перевалишься за эту грань. А когда это случится, когда ты найдешь свой предел, просто пообещай мне кое-что сделать. Голос звучит хрипло, по щеке бежит одинокая слезинка. – Что? – Не падай. – Время замирает, когда Слейд наклоняется и целует меня в висок, а после шепчет на ухо: – Лети. Я даже не осознаю, что закрыла глаза, пока снова не приоткрываю влажные веки. Но к тому времени Слейд уже молча ушел, поглощенный тенями. Глава 26 Слейд Дверь библиотеки не захлопывается, когда я ухожу. Так было бы намного приятнее. Не писарям, которые наверняка мысленно меня бранят, а мне было бы безмерно приятно, учитывая мое настроение в данный момент. Вместо громкого хлопка я получаю лишь тихий щелчок дерева. И тем не менее Озрик его все равно слышит и, дожидаясь меня, выходит из-за угла в черной кожаной одежде, которая выделяет его из тени. Для такого огромного ублюдка он тихий, когда этого хочет. Как и все члены моего Гнева. Им пришлось обучаться этим навыкам на протяжении многих лет. Некоторые умения, вроде бесшумного передвижения, безобидны, тогда как другие… не такие уж и безвредные. Бросив один-единственный взгляд, Озрик замечает выражение моего лица и приподнимает густую бровь. Я направляюсь к нему, а он внимательно смотрит на меня, поглаживая рукой каштановую бороду. Друг подходит ко мне и подстраивается под мой темп, и хотя я вовсе не низок ростом, Озрик затмевает меня своими размерами, покачивая массивным телом во время ходьбы. – Так что, удачно навестил Аурен? – насмешливо спрашивает он с ухмылкой. Я награждаю его свирепым взглядом. – Почему бы тебе не проколоть нижнюю губу и не воткнуть пирсинг в обе? У Озрика вырывается смешок, и он щелкает языком по крошечному символу Четвертого королевства в виде изогнутой ветки. Это единственный из жестов, который выдает его настрой. Озрик щелкает по символу языком, когда раздумывает, злится или веселится. Так что да, думаю, дело и впрямь дрянь. – Она тебя обломала, что ли? От раздражения пульсирует вена на виске. Я чувствую, что моя сила под кожей извивается, как зараженные вены, ищет исток, за который можно уцепиться. От ярости точно такое же ощущение, но я прекрасно знаю, на ком хочу ее выместить. – Черт возьми, он ее ударил. Озрик останавливается как вкопанный. Я поворачиваюсь к нему лицом, и он недоуменно смотрит на меня карими глазами, а круглое лицо, покрытое щетиной, становится красным. – Какого хрена ты сказал? Он знает, что может говорить со мной в таком тоне только потому, что мы стоим в безлюдном коридоре. Когда рядом другие, нам приходится соблюдать формальность. Но я не считаю Гнев ни своими подданными, ни слугами. В этом проклятом мире они – единственные, кому я доверяю. Потому, когда нам не нужно соблюдать придворный этикет, мы можем говорить откровенно. Я рад гневу, что вижу у него на лице. Несчастье любит компанию, а вот злость от нее разрастается. – Мидас ее ударил. После приветственного пира. У нее на щеке хренов синяк. Озрик чертыхается под нос, а я сжимаю по бокам кулаки, просто произнеся эти слова вслух. Сначала я не заметил синяк – думал, ее щека кажется немного темнее из-за тусклого света и тени. От одной только мысли, что этот гнусный подонок поднял на нее руку, у меня закипает в жилах кровь. – Как ты поступишь? – ровным голосом спрашивает Озрик. – Убьешь подонка? Остается лишь ухмыляться тому, что Озрик так беззаботно предлагает нам убить царя. Дело в том, что если бы я их попросил, любой из Гнева убил бы Мидаса, не моргнув глазом. Без колебаний и лишних вопросов. Они перережут Мидасу глотку и возрадуются, увидев на своем кинжале кровь. И все же, как я уже признался Аурен, существует причина, по которой я сдерживаюсь. Не только потому, что из этого последует раскол между королевствами, а он обязательно последует. Особенно если станет известно, что я убил его или хоть как-то к этому причастен. Даже думать не хочу о последствиях, с которыми столкнется мое королевство. Мои люди не заслужили такой участи. Другие королевства обязательно создадут альянс, чтобы от меня избавиться. Потом моему народу придется пережить еще одну войну, а если те королевства одержат победу, то моему придется жить, исполняя волю нового короля или королевы. На хрен. Однако если забыть об этих причинах, я бы все равно его прикончил, если бы Аурен попросила. Но она не попросит. Как и не попросит меня не покидать Рэнхолд. Я разочарованно вздыхаю.