Хмыкнув, я вытерла руки от жира после жареных бананов, совершенно не чувствуя себя соблазнительной. Мой сложный макияж и золотая пудра на плечах успели смазаться и поблекнуть во время пира, ожерелье из ракушек спуталось, а одежда измялась… но Санджит все равно смотрел на меня с явным восхищением. – Едва ли, – сказала я. – Но, по крайней мере, они планируют остаться на какое-то время. Дайо фактически предложил им мою голову на блюдце. – Он испуганно отшатнулся, так что я поспешила пояснить: – Я должна показать им все мои воспоминания. Даже самые плохие. Не спрашивай – это якобы должно заставить их полюбить меня или что-то вроде того. – Я уставилась на свои окольцованные пальцы. – Не очень хочу об этом говорить. Я решила пока не думать о состоянии своего рассудка. Так казалось проще, пока призрачные мертвые дети поджидали меня в темных углах. Санджит не стал расспрашивать. Вместо этого он слегка коснулся ногой моей лодыжки – там, где крошечные колокольчики звенели на золотой цепочке. Браслет его матери с ракушкой каури сверкал на моей ноге. – Знаешь, – сказал он, лукаво блеснув глазами чайного цвета, – ама была бы разочарована, если бы ты никогда в этом не танцевала. Мои щеки вспыхнули. Я поспешно отогнала от себя образ самодовольного, ненавистного лица джибантийца, танцевавшего со мной на пиру. – Сомневаюсь. Мое чувство ритма оскорбило бы память твоей матери. Он покачал головой. – Ты бы ей понравилась. Снаружи комнаты забили в свои барабаны гвардейцы, обозначая поздний час. Санджит встал, потирая шею, и взглянул на дверь: – Наверное, нам пора ложиться. – Наверное. – Я накрутила на палец прядь волос. – Где мы будем сегодня? Остальные уснули в общей гостиной. Со всеми этими событиями у нас не было возможности побыть наедине после моего возвращения с горы Сагимсан. У Санджита, разумеется, тоже имелась своя спальня, но нас слишком часто атаковали проявлениями привязанности наши любвеобильные братья и сестры, чтобы у нас было время друг друга искать. – Я еще не решил, – ответил Санджит, бросив в мою сторону застенчивый взгляд. – Хочешь побыть одна? Я подумала о детях с мертвыми глазами, прячущихся в темноте. Подавила дрожь, заставив себя усмехнуться. – Нет, – выдавила я. – Я бы предпочла, чтобы ты остался. Он кивнул без единого слова. Я встала, чтобы раздеться. Моя комната походила на лабиринт из сундуков, подушек и позолоченных столиков, покрытых баночками с мазями и кремами, функции которых я так и не запомнила. Сверкающий мир Ан-Илайобы представлял собой резкий контраст по сравнению с босоногой простотой Крепости Йоруа и военными порядками Детского Дворца. Я стала рыться в узорчатых сундуках, чихая от саше с миррой и янтарем. Наконец я нашла льняную ночную сорочку с вышитым вдоль воротника узором из солнц. Санджит, уже переодевшийся в тунику с низким вырезом и штаны для сна, с преувеличенным вниманием разглядывал свои сандалии. Только сейчас я вдруг осознала, как мало на мне надето… и как трудно будет снять это ожерелье из ракушек. Оно едва прикрывало мне грудь, застегнутое в двух местах: на шее сзади и в недосягаемом месте в центре спины. – Гм, – сказала я. – Не мог бы ты помочь? Я не подняла взгляда: только слышала его приближающиеся шаги. Мозолистые пальцы скользнули по моей спине, ослабляя ожерелье. Вдоль позвоночника у меня пробежала толпа мурашек. Я замерла: его дыхание согревало мне шею. Он расстегнул вторую застежку. Ожерелье упало мне в руки, и мгновение мы оба стояли неподвижно. Я ощущала жар его кожи. Я отстранилась, чтобы снять юбку и натянуть ночную сорочку. Подол сорочки касался моих лодыжек, наконец полностью меня укрыв – хотя ощущение мягкого льна на бедрах почему-то заставило меня чувствовать себя еще более обнаженной. Дрожащими руками я ополоснула лицо розовой водой и завернула волосы в платок для сна. Санджит освежился в моей лохани и небрежно причесал пальцами свои кудри, с которых капала вода. Масляные лампы почти догорели: в воздух поднимались струйки ароматного дыма. Открытая арка вела на балкон, откуда доносилось стрекотание цикад в ночи. – Что ж, – сказала я, – нам стоит поспать. – Верно, – отозвался он. – Завтра тяжелый день. Боевые тренировки. Заседания в суде. – Все расписано по часам, – согласился он. А затем я обвила его руками. Его губы коснулись моей шеи, ключицы, мочки уха – каждой части меня, способной петь и трепетать. Когда я стянула с него рубашку, кожу стало слегка покалывать: Санджит использовал свой Дар, отслеживая удовольствие в моем теле и находя слабые места. – Это нечестно, – пробормотала я. – Как и это ожерелье, – ответил он низким, глубоким голосом. Он подхватил меня на руки. Я слышала биение его сердца напротив моего, громкое и лихорадочное, пока он поднимался на помост для сна. Мы упали на шелковую постель. Поскольку мои названые братья и сестры часто мигрировали из спальни в спальню, я спала на этом помосте всего дважды… и не собиралась делать этого сейчас. Санджит приподнялся надо мной, опираясь на руку. Его глаза сверкали дымчатым янтарем. Я исследовала пальцами впадины и изгибы на его груди, наслаждаясь его мышцами. На его медной коже блестели капли розовой воды. Свободной рукой он погладил мои ноги. Медленно задрал подол сорочки до бедра… а затем остановился. – Тар. – Он замер. – Ты точно этого хочешь? Я очень старалась дышать ровно и размеренно. – Я люблю тебя, – пискнула я. Он улыбнулся мне – тепло и нежно. – Знаю, солнечная девочка. Но мы не делали этого раньше. – Он поцеловал меня в плечо, выводя кончиками пальцев дурманящие круги на моем бедре. Но продолжал вглядываться мне в лицо. – Я хочу, чтобы ты была уверена. Горло у меня горело. Я чувствовала, как он исследует мое тело своим Даром – Верховный Генерал составлял карту территорий, планировал кампании, чтобы устроить пожар в моем теле. Ответом на его вопрос было «да». Я хотела его целиком и полностью. Но… Перед глазами мелькнул образ: крошечный человечек с мягкими волосами и глазами чайного цвета. С Лучом, сияющим в хрупком новом теле. Я застыла. Санджит тут же убрал руку. С бешено стучащим сердцем я коснулась его лица – Санджит поймал мои пальцы ртом, и я сглотнула, пытаясь сосредоточиться. – Есть определенный риск, – сказала я наконец. – Мм. – Он задумчиво кивнул. – Для этого есть травы. И зелья. – Да. Но сейчас у нас их нет, а я не хочу посылать за ними слуг. У слуг сегодня и так достаточно поводов для слухов, связанных с императрицей. – Так что… – я убрала руку от его лица, – не сегодня, Джит. Прости. Я не знала, что буду так себя чувствовать, пока не… – Не извиняйся. – Он поцеловал меня в макушку и лег рядом, грустно усмехнувшись. – Хотя, на будущее, если ты планируешь носить это ожерелье и дальше… нам понадобится запасной план. Хмыкнув, я наклонилась и поцеловала его в щеку. Прижалась лицом к его плечу. – Это… странно, да? Что я не уверена насчет детей? В конце концов, все думали, что я произведу на свет наследника для Дайо. Наверное, я должна была уже привыкнуть к этой мысли. – Я нахмурилась, глядя в темноту. – Почему я во всем так отличаюсь от остальных? Санджит лежал неподвижно какое-то время, глядя на лавандовых спрайтов, сверкающих в ночном небе над потолком. – Как бы там ни было, солнечная девочка, – сказал он наконец, – именно это мне в тебе и нравится. Я вздохнула, закрыв глаза. – Это только потому, что ты такой же странный, как и я. Он рассмеялся. Я устроилась у него на груди, наслаждаясь тем, что могу еще немного побыть влюбленной девушкой, пока рассвет снова не превратит меня в сумасшедшую императрицу-Искупительницу. Глава 9 Я напрасно беспокоилась о дворцовых сплетнях: мое поведение на Вечере Мира к утру уже никого не волновало. – Вулкан сделал что?! – воскликнула я, когда Дайо разбудил меня и Санджита. – Уничтожил треть столицы Олуона, – повторил Дайо, вручая мне одежду. – Ну, то есть еще нет. Но скоро. За окном едва рассвело. Мы с Санджитом торопливо следовали по коридору за Дайо, чтобы присоединиться к остальному Совету в общей гостиной. Наши братья и сестры ходили кругами, набивая дорожные сумки одеждой, оружием и лечащими травами. – Гобелены Умансы, – выдохнул Дайо. – Он расшифровал пророчества. Он не замечал общих закономерностей, пока не закончил последний гобелен час назад. Пророческие гобелены Умансы висели теперь на стенах гостиной. В одном углу стояло высокое веретено, скрытое тенью в слабом утреннем свете, где Уманса проводил каждый вечер за ткачеством. На гобеленах он изображал картины, доступные лишь его невидящему взору. В них из фрагментов складывались истории – пылающий хаос из символов и созвездий, падения и становления империй под капризные обороты планет. – Еще ничего не уничтожено, – вставил Уманса, поворачиваясь к нам с Дайо ухом. – Вулкан еще даже не начал извержение. Мои видения не предсказывают точное время.