Утром он уехал. Ай Лин деловито суетилась вокруг меня и Дайо, пытаясь поднять нам обоим настроение. – Санджит все равно должен был отправиться в Дирму, – протянула она мелодично, отодвигая москитную сетку, закрывавшую большой, устланный шкурами помост, где мы с Дайо неудобно лежали бок о бок. – Просто на случай, если там объявится алагбато. И потом, ему еще нужно искать новый проход в Подземный мир. Но он вернется, Тарисай. – Она утешительно похлопала меня по щеке. – Я уверена. А теперь помните, Ваши Величества: вы должны выглядеть сонными. В спальню с высоким потолком лился утренний свет. За дверью слышалась суета придворных. – Может, стоит зевнуть, когда они придут, – предложила Ай Лин. – Или, скажем, обнажить плечо или колено. Для большего правдоподобия. Хмыкнув, я бросила в нее подушку. – Это и так достаточно неловко, – сказала я. Она захихикала, уворачиваясь. – Не усугубляй. Но втайне я испытала облегчение от беззаботности Ай Лин: благодаря ей предстоящий процесс казался менее зловещим. Раз в месяц высочайшие члены королевского двора посещали Пробуждение императора и императрицы: шанс разбудить, одеть и коснуться правящих Лучезарных, увидеть живых богов в состоянии уязвимости. Разумеется, это все было лишь представлением: мы с Дайо никогда не спали в официальной Императорской спальне. На самом деле к этому моменту мы уже давно проснулись, встав еще до рассвета, чтобы вымыться в дворцовой бане и вернуться в Имперские апартаменты для завтрака и чая. Когда час официального Пробуждения настал, мы вздохнули, переоделись обратно в ночные сорочки и забрались на пыльную императорскую постель, чтобы нас «разбудили». – Сегодня на Пробуждении наверняка будет много народу, – сказал Дайо, нервно откинувшись на подушки. – Новости о твоем намерении созвать Высшее Собрание распространились по дворцу на рассвете. Полагаю, благородным захочется перемолвиться с тобой словечком. – Еще бы, – пробормотала я. – Они захотят убить меня за закрытыми дверями моей собственной спальни. Зачем ждать, пока я проведу суд? – Кстати о суде, – защебетала Ай Лин, – тебя там сегодня не будет. Я организовала твою первую личную встречу с принцессой… то есть с королевой Минь Цзя из Сонгланда. – Не унывай, Тар, – сказал Дайо, когда я скривилась. – Вряд ли это настолько плохо. – Предпочту унывать, спасибо, – ответила я угрюмо. – Раз уж ты пообещал этим незнакомцам, что я покажу им все свои самые постыдные воспоминания. – Тебе не придется справляться с этим в одиночку, – сказала Ай Лин, сочувствующе похлопав меня по руке. – Я тоже буду присутствовать в качестве имперского посла. Я адресовала ей благодарную улыбку, хотя внутренне вздрогнула. Я не хотела, чтобы мои братья и сестры копались в моем прошлом. – Все еще не понимаю, в чем прелесть Пробуждений, – сказал Дайо, репетируя убедительный зевок и театрально потирая глаза. – Семьи благородных стремятся заполучить высочайшие титулы при дворе, и в качестве награды мы… заставляем их вставать на рассвете и смотреть, как мы одеваемся? Ай Лин пожала плечами: – Они бы оскорбились, если бы вы этого не делали. Снаружи барабаны гвардейцев отбили наступление нового часа. «Всем занять позиции», – сказала я через Луч… и двери спальни распахнулись. Мы с Дайо сели, потягиваясь и изо всех сил стараясь выглядеть по-королевски проснувшимися. Придворные радостно запели: Жив ли? Скажи нам! Эгей, он жив и здоров! Слава Аму, наш оба проснулся! Жива ли? Скажи нам! Да, наши глаза не лгут! Слава Аму, обабирин пробудилась! Благородные окружили кровать, изображая наигранное облегчение от того, что обнаружили нас с Дайо живыми. Затем они стали одевать нас, напевая на каждом этапе – благословение на каждый слой одежды, молитвы для раскрашивания наших лиц, заговоры на распутывание и расчесывание волос. Когда нам наконец вручили наши сандалии, завершая ритуал Пробуждения, придворные разом повернулись ко мне, кланяясь и улыбаясь так сладко, что у меня скрипнули зубы. – Мы бы хотели преподнести вам подарок, Ваше Императорское Величество, – сказала девушка примерно моего возраста. Я узнала ее: это была одна из тех придворных дам, которые всегда смеялись и перешептывались, когда я проходила мимо них в коридоре. Ее сияющая кобальтово-черная кожа, подчеркнутая пепельно-белым одеянием, выдавала в ней голубокровную – представительницу одной из старейших и богатейших семей в Олуоне. «Это леди Адебимпе из Дома Ойега, – сообщила мне Ай Лин через Луч. – Ее семья – одна из самых влиятельных при дворе». Девушка присела в реверансе, обмахиваясь веером. – Мы давно задолжали вам этот подарок, госпожа императрица. Просим прощения за задержку. Я напряженно улыбнулась: – А ваш подарок включает в себя еще одну стрелу в спину императора? Стрелу, предназначенную для меня? Придворные вокруг Адебимпе мгновенно застыли: им явно стало не по себе. Но лицо самой Адебимпе осталось бесстрастным. – Разумеется, нет, госпожа императрица! – ахнула она, все еще кланяясь. Когда она подняла на меня глаза, они были полны фальшивой невинности. – Я была потрясена, услышав о случившемся. Как и мы все, верно? – Другие придворные согласно закивали. – Вашей страже следует быть внимательнее. Что бы она ни задумала, я хотела знать это прямо сейчас. Она не могла убить меня при свидетелях, и лучше уж публичное унижение, чем кинжал в ночи. – И что же тогда, – спросила я, – вы намерены мне подарить? – О, госпожа императрица… – Адебимпе выпрямилась и сделала изящный жест рукой. – Конечно же, мы собираемся подарить вам акорина. Это следовало сделать еще много недель назад. Я удивленно моргнула. Но это было правдой: по традиции представители аритской знати обеспечивали Лучезарных акоринами – личными гриотами, задача которых заключается в том, чтобы обессмертить деяния своего Лучезарного в песнях. После смерти Олугбаде придворные предлагали Дайо самых талантливых своих сыновей в качестве гриотов, знаменитых ученых и умелых воинов, юных аристократов и даже младших принцев. Я же не получила никого. Я была дочерью изгнанницы – и в лучшем случае ходячей жертвой. У меня не имелось связей или земель, которые я могла им предложить, и, кроме того, через два года я могла умереть. Я полагала, что они просто не озаботились этим вопросом. Но теперь… – Ваш акорин, госпожа императрица. – Адебимпе неприятно осклабилась. Придворные расступились. За их спинами стояла коренастая девочка не старше двенадцати. Волосы ее были заплетены в косички до плеч, а от уха до линии волос тянулись светлые полосы давних шрамов, как будто раны, которые так и не вылечили как следует. К груди она прижимала сверток. Сглотнув, девочка замерла было… но тут же выпрямилась и смело встретила мой взгляд. – Меня з-зовут… – она поморщилась, краснея, – Ад-дуке, Ваше Императорское В-величество. М-мой барабан к в‑вашим у-услугам. Благородные тихо посмеивались за своими веерами. Дайо и Ай Лин замерли, понимая, что на самом деле кроется за этим «подарком». А именно – прямое оскорбление. Имперские акорины обычно были взрослыми мужчинами в широких изумрудных кафтанах, учившиеся у самых талантливых гриотов империи и сдобренные десятилетиями обучения в Имперской Академии. Крайне редко акоринами становились женщины, и никогда – заикающиеся девочки. Она моргнула, глядя на меня. Лицо ее было песочно-коричневого цвета, а глаза – узкие, раскосые. Одеяние было очень простым: по краям ткани торчали нитки. Позже я узнала, что Адуке унаследовала кровь нескольких королевств – изокенка, возможно, метис представителей Олуона и какого-то из более светлокожих королевств, например, Морейо. Я кивнула ей, игнорируя благородных: – Где ты родилась, Адуке? Она переступала с ноги на ногу. – В О-олоджари, госпожа императрица. Мое сердце бешено забилось. Я попыталась улыбнуться, чувствуя себя точно так же загнанной в ловушку, как и эта девочка: – Не волнуйся, – сказала я бодро. – Это не настоящая придворная церемония, всего лишь глупое Пробуждение. – Она не волнуется, Ваше Императорское Величество. – Улыбка Адебимпе так и лучилась злобной радостью. – Она всегда заикается. Правда, дитя? Адуке возмущенно набрала в грудь воздуха. Потом быстро взглянула на меня и коснулась отметины на своем лбу: – С-случился о-обвал. В ш-шахте, когда я б-была м-маленькой. Т-туннель обрушился, и… вот. Я не м-могла говорить какое-то в‑время. А потом, когда я о-очнулась, я звучала в‑вот так. Мои щеки горели. Благородные буквально тыкали мне в лицо своей властью над жителями Олоджари. Страданиями, которые они все еще могли причинить им, если я продолжу вмешиваться в их дела. – Мы нашли ее, когда она пела за кузницей, – услужливо вставил один из благородных. – Попрошайничала, на самом деле. У нее даже нет геле. Он показал на голову Адуке. Большинство олуонских дам никогда не появлялись на публике без своих геле – высоких головных уборов из особым образом сложенной накрахмаленной ткани, говорившей о статусе женщины. – Н-неправда! – возразила Адуке. Она развернула свой оранжевый сверток: в жесткую узорчатую ткань оказался завернут потертый барабан в форме песочных часов. Полоски из козьей кожи обрамляли барабан по бокам: их требовалось дергать, меняя тональность звука. – Моя бабушка была гриотом, – объяснила девочка. – Это ее барабан, н-но я не могла п-позволить себе ф-футляр для него. Т-так что я использую свой г-геле. Ткань накрах-хмалена и оч-очень к-крепкая, и я м-могу привязать его к с-спине, когда я… Придворные взвыли от смеха: на их руках звенели многочисленные браслеты, плечи тряслись. Адебимпе жадно наблюдала за мной, ожидая моей реакции. Она хотела, чтобы я подскочила, завизжала, как сердитый павлин, затопала ногами и в ярости отослала Адуке прочь.