– Ододо Охотник мой, укпо-по, укпо-по, красивее, чем принц любой, эгей, я не лгу! Адуке, бывшая работница шахты, а ныне мой акорин, перешла на мелодраматичное сопрано. Утренний свет заливал Императорскую спальню. Адуке назвала детеныша пантеры, за которым присматривал Камерон раньше, Ододо, и теперь танцевала с ним по комнате под смех Дайо. – Очарует он тебя, а-бембем, а-бембем! Если только ты не мышь – я не лгу, не лгу! Кружась, она подскочила к помосту для сна, где мы с Дайо сидели, скрестив ноги, в ожидании Пробуждения. Двенадцатилетняя девочка быстро стала самой жизнерадостной обитательницей Имперских апартаментов – особенно учитывая, что остались только мы с Дайо. Санджит, Кира и остальные наши братья и сестры отсутствовали уже месяц. Ай Лин в конечном итоге отправилась в Морейо, чтобы искать в озерах и реках своего родного королевства алагбато, который, согласно пророчествам Умансы, мог вызвать наводнение. Однако даже энтузиазм Адуке больше не мог меня подбодрить: я ужасно скучала по семье, бесконечно нервничала из-за своих тщетных попыток помазать Совет и втайне ежедневно тревожилась из-за организации Высшего Собрания. Иногда хоть какие-то эмоции вызывало у меня появление призраков. Их пристальные взгляды напоминали о моей вине и решимости, вызывая мурашки по коже. Они повторяли: «Ты должна была спасти нас. Должна была спасти нас. Заплати за наши жизни». Моя душа все больше словно присоединялась к этим мрачным мертвым детям, проживая каждый день в пустом недовольстве собой. Ночью я спала рядом с Дайо: меня успокаивало наше дыхание в унисон. Но я бросила попытки навестить во сне Санджита. Перестала навещать и Киру, и всех остальных братьев и сестер, несмотря на то, как сильно по ним тосковала. Я знала одно: нужно сосредоточиться на делах. Работать больше и усерднее. Если бы только я могла не спать совсем, чтобы найти на это время. «Недостаточно. Ты делаешь недостаточно». Адуке снова затанцевала вокруг помоста. На этот раз, когда она проходила мимо меня, фиолетовый шрам на ее лице вдруг наполнил меня яростью. Наша империя сделала это с ней. Шахта обрушилась из-за чужой жадности – и апатии, которую демонстрировали сторонние наблюдатели вроде Санджита. Они были слишком пресыщены, чтобы представить лучшее будущее. Я глубоко вдохнула. Бессмысленно злиться. «Ты одинока». Я выдохнула, чувствуя в голове холодную ясность. Мои названые братья и сестры не смогут мне помочь. Как и миллионы других жителей этой империи, слепые ко всему за пределами их круга общения. Они не видели того, что вижу я… да им и не нужно. Оджиджи выразились недвусмысленно. Даже если только один человек видит системы – миллионы мазков кисти, множество мыслей и поступков, составляющих картину целиком, – тогда только этот человек и несет ответственность. Тот, кто видит несправедливость, должен что-то сделать. Должен все исправить. Если мир не заботится о слабых, то я позабочусь обо всех сама. – Почему ты не позволяешь мне тебя исцелить? – внезапно спросила я, прерывая песню Адуке. Она остановилась посреди куплета, роняя Ододо на пол. Бусины в ее косичках звякнули, когда она непонимающе наклонила голову: – Госпожа императрица? – Почему, – повторила я, – ты не позволяешь мне тебя исцелить? Адуке отвела взгляд, закусив губу. Я коснулась ее лба – в пальцах зудело желание сделать, исправить хоть что-нибудь. – Я могу забрать плохие мысли, – сказала я ей. Дворцовые целители осмотрели моего акорина и пришли к выводу, что травмы у нее не только физические. – Мне кажется, это помогло бы, Адуке. Твои воспоминания причиняют боль. Без них тебе будет лучше. Адуке напряглась под моим прикосновением, явно очень стараясь не отшатнуться. Вздохнув, я отпустила ее. Девочка тут же попятилась, качая головой: – П-прошу п-прощения, госп-пожа императрица. Я н-не хочу б-быть неб-благодарной. Н-но… но… – Она нахмурилась, глядя себе под ноги. – Н-не забирайте м-мои в‑воспоминания. П-пожалуйста. Н-никогда. – Я не предлагаю забрать все, Адуке. Только плохие. – Н-нет! – Она поджала губы. – П-простите, госпожа императрица. Я выпрямилась, хмурясь: – Но ты могла бы перестать бояться. К тебе вернулся бы голос. Она вцепилась в барабан своей прабабушки. – Н-но… что хорошего в г-голосе, если ему н-нечего рассказать? Ее слова заставили меня задуматься. Я моргнула, размышляя над услышанным, но прежде чем я успела прийти к какому-либо выводу, двойные двери спальни распахнулись. Жива ли? Скажи нам! Эгей, жива и здорова! «Мне начинают надоедать эти Пробуждения, – обратилась я к Дайо через Луч, пока нас наряжали, распевая хвалебные оды. Яркие геле наполнили комнату: придворные соревновались за право завязать пояс или отполировать сандалию. – Я так и не приблизилась к помазанию своего Совета, и… – Я закусила губу. – Мне с самого начала не стоило пускать этих правителей к себе в голову». «Тар… ты в порядке? – Большие темные глаза Дайо обеспокоенно посмотрели на меня. – Помазание Совета уже не за горами, поверь. Ты уже достигла большего, чем многие представляли возможным. Вождь Урия привязался к тебе, а это о многом говорит. Я слышал, что в Благословенной Долине его называют Зануда Урия. Даже собственные внуки не вызывают у него улыбку так часто, как ты». – Но этого недостаточно! – возразила я вслух, не обращая внимания на недоумевающие взгляды придворных. В голове пульсировала боль: солнечный свет, льющийся из окна, кинжалами вонзался мне в виски. – Моих усилий… недостаточно. Эти правители должны полюбить меня, или все это напрасно. У меня заканчиваются воспоминания, которые я могу им показать, Дайо! Я уже так надышалась кусо-кусо, что у меня скоро моча позеленеет, и я сыта по горло, и я не могу получить ни секунды тишины в этом проклятом… В спальне мигом стало тихо. Только тогда я поняла, что кричу. Придворные, слуги и Адуке застыли неподвижно, переглядываясь друг с другом. Я поморщилась. – Прошу прощения, – пробормотала я, натянуто улыбнувшись. – Съела слишком много рагу с перцем за завтраком. Присутствующие нервно рассмеялись. Постепенно придворные продолжили свои ритуалы и споры. Но Дайо встревоженно закусил губу. «Ты сама не своя, – заметил он через Луч. – Тар… что происходит? Это опять оджиджи? Может, тебе стоит обратиться к жрецам? Или к шаманам-целителям». Море маленьких грязных лиц нависало над ним в воздухе. «Не говори ему. Он не понимает. И он занят: ты для него – лишнее бремя. Не говори ему. Неговоринеговоринеговори…» Я тяжело сглотнула. Дайо и так уже достаточно из-за меня настрадался за этот год. И если я скажу ему, как часто вижу оджиджи, он будет умолять, чтобы я отдохнула. Чтобы прекратила встречи с вассальными правителями, отложила приготовления к Собранию. Но если я хоть немного сбавлю темп, то не смогу помазать Совет вовремя. Еще больше детей умрут. Я снова всех подведу. Нет времени отдыхать. – Я в порядке. Улыбнувшись Дайо, я повернулась, чтобы принять свои сандалии от придворного и закончить утомительный ритуал Пробуждения. Но когда я увидела, кто именно протягивает мне обувь, то изумленно отшатнулась. Леди Адебимпе из Дома Ойега стояла на коленях перед помостом, держа мои сандалии в руках и глядя в пол. Ее когда-то роскошная темная кожа побледнела, словно она не смазывала ее маслом уже много дней. Руки и лицо болезненно исхудали, и самое главное – она была без головного убора. – Слава Аму, вы живы и здоровы, Ваше Императорское Величество, – пробормотала она без следа своей прежней иронии. Спустя несколько недель после покушения на мою жизнь число придворных, посещавших мое Пробуждение, почему-то удвоилось. Несмотря на то что меньше месяца назад они насмехались надо мной в коридорах, теперь придворные дамы из самых знатных семей Олуона соревновались за право поднести мне тот или иной предмет одежды, злобно глядя на ту, которой удавалось добраться до меня первой. До сих пор я игнорировала эту таинственную активность, списывая ее на новую игру благородных, на модное веяние, которое скоро пройдет. Но присутствие Адебимпе заставило меня задуматься. Что, во имя Ама, заставило самую большую модницу среди голубокровных Ан-Илайобы явиться на Пробуждение без геле? – Ты в трауре, – заметила я через несколько мгновений тишины. На руках у Адебимпе были красные кожаные повязки. Она коснулась их и отрешенно кивнула: – Да, госпожа императрица. Вы, наверное… слышали. Мой жених умер вчера. Случайность. Так внезапно. – Ох. Сочувствую… Это ужасная потеря. Она продолжала протягивать мне сандалии. Я неловко кивнула, и сердце у меня сжалось от жалости, когда она наклонилась к моим ногам, смиренно обувая каждую ступню. – Гм… тебе необязательно быть здесь, знаешь? – сказала я. – Во время траура разрешается покидать двор. Почему бы тебе не взять перерыв? Отдохни немного. Зрачки Адебимпе расширились. Она впервые за утро встретилась со мной взглядом, и я увидела тени у нее под глазами. – Вы отсылаете меня прочь, госпожа императрица? – прошептала она. – Что? Нет. Я просто… Только тогда я заметила, что она вся дрожит. «Она больна?» – спросил Дайо через Луч встревоженно. «Не знаю, – ответила я. – Она как будто призрака увидела». Адебимпе вскочила на ноги и прочистила горло. – Мой отец прислал меня… – она запнулась, – не только ради Пробуждения. Но и для того, чтобы служить вам, госпожа императрица. Лорд Ойега почтет за честь, если вы примете меня в качестве вашей персональной служанки. Мои брови взлетели до самых волос. Дом Ойега – одна из самых больших и самых знатных семей, получавших свой доход от шахты в Олоджари. С чего вдруг они захотели подарить мне что-то, тем более – высокородную придворную даму?