Кдаудиа умолкла, не глядя на собеседника. – Зачем Гаспарини вообще идти к синьору Донато? – спросил Брунетти. – Почему сразу не принести эти купоны нам и не рассказать, что еще ему известно? Например, о синьоре Ламон… Гриффони сунула руки в карманы и перекатилась с носка на пятку – вверх-вниз, вверх-вниз. Брунетти казалось, что он слышит, как подпрыгивают зубчатые колесики у нее в мозгу, чтобы тут же, со щелчком, вернуться на место. И опять. И опять… Не дождавшись ответа, комиссар сказал: – Ты права, он мог знать и о других клиентах. Тетушке Матильде понадобилось всего полчаса, чтобы рассказать об этом нам. Гриффони ответила кратко: «Синьора Ламон». – И действительно ли Донато ограничивается препаратами от болезни Паркинсона и Альцгеймера? – Брунетти немного подумал и продолжил: – Лекарства, что назначают при психологических проблемах, дорого стоят, особенно те, что недавно поступили на рынок. А люди, которым назначают такие препараты, склонны забывать рецепты дома и не обращать внимания на цену лекарств, и как, и сколько они вообще за них заплатили… Озвучивать эти рассуждения Брунетти не стал. Мы полагаемся на провизоров так же, как и на докторов. А может, даже больше – и доверяем им свои тайны. – Донато наверняка знает, кто из его клиентов богат и чьих родственников не заинтересует периодическое исчезновение сотни евро, – сказал Гвидо. Гриффони наконец отвлеклась от созерцания сладостей. – Фармацевт наверняка может определить, как далеко зашла болезнь, по информации в рецепте, и прикинуть, насколько забывчив тот или иной пациент. Особенно если у него первые симптомы Альцгеймера. Брунетти кивнул, спрашивая себя, сколько таких купонов забыты или утеряны людьми, которые за них заплатили. И через несколько месяцев, обнаружив их где-нибудь в ящике стола, многие ли из них вспомнят, что это вообще за бумажки? – Золотая жила, ты не находишь? – сказала Гриффони. – А остальные сотрудники аптеки? – спросил Брунетти и, отвечая на ее взгляд, продолжил: – Не удивлюсь, если не только дотторе Донато предлагает клиентам заплатить за лекарство полную цену в обмен на купон. – Тут он замер. – То есть все, кто работает в аптеке, к этому причастны, согласна? – Они не могут этого не знать, – произнесла Гриффони. – Но я не уверена, что это соучастие. – А как еще это назвать? – Брунетти старался говорить спокойно. – Нежелание ввязываться в неприятности. Попытка сохранить работу. И не соваться не в свое дело. – Клаудиа сделала паузу, чтобы убедиться, что коллега услышал и понял ее, и добавила: – Вспомним хотя бы Библию, Гвидо! – Что? – Брунетти не смог скрыть удивления. – Ты говоришь о Библии? Столь острая реакция позабавила Гриффони. Она погладила коллегу по предплечью и произнесла: – Не волнуйся так! Я говорю всего лишь о семи тучных годах и о семи тощих. Тучных лет мы видели немало, теперь начались тощие. И все, даже провизоры, не так смелы, как раньше. Они не могут позволить себе потерять работу. – Не могут или не хотят? – спросил Гвидо со свойственной северянам суровостью. – Не хотят, – уступила неаполитанка Гриффони. – Все они дают клятву. Как и врачи, – не отступал Брунетти. – Конечно, – мягко согласилась она. – Только не уверена, что теперь это что-то значит. Для большинства людей. Они хотят выжить, поэтому закрывают на все глаза и… выживают. Вот так просто. – Закрывают на все глаза? – переспросил Гвидо. – Да. Признавать, что Клаудиа права, Брунетти очень не хотелось. Он посмотрел на часы – начало седьмого. Идиотизм – возвращаться на работу, когда ты так близко к дому. – Пойдешь на станцию вапоретто? – спросил Гвидо у Гриффони. – Да, но в квестуру не поеду. Если лейтенант Скарпа спросит, скажу, что преследовала подозреваемого через весь город, до Сан-Пьетро-ди-Кастелло! Брунетти улыбнулся: безумное предприятие для любого, кто не родился в Венеции. Пока они с Гриффони шли к Риальто, он решил проводить ее до Сан-Сильвестро. – На прошлой неделе я оказалась у церкви Анджело-Раффаэле и два часа бродила по окрестностям. – Заблудилась? – спросил Гвидо. – Вряд ли. Просто шла сама не зная куда, не глядя по сторонам. Бродила по кругу (впрочем, кругом это трудно назвать – попадались и повороты), пока не начала узнавать магазинчики, мимо которых уже проходила, и рестораны на углу, где уже сворачивала. И несколько раз оказывалась у второго по счету моста. – И? – спросил Брунетти. – По-моему, я уже немного ориентируюсь в том районе. – Это не так просто, как кажется. – Знаю, знаю. Здесь нужно родиться. – Не помешает, – согласился Гвидо. Они как раз вышли на калле, которая вела к имбаркадеро. Он посмотрел на часы. – Через две минуты подойдет трамвайчик на Лидо[76]. Клаудиа повернулась и посмотрела на него. – Это такая специальная программа в голове? – Мы на моей остановке, я знаю расписание. – Ясно. Гриффони достала из сумочки кошелек, а оттуда – проездной. Брунетти уловил шум мотора приближающегося вапоретто. Несколько секунд – и Клаудиа тоже услышала этот звук. – Планы на завтра? – спросила она. – Что будем делать? – Что-нибудь придумаю, – ответил Гвидо и повернул к подземному переходу. После ужина он пошел к Паоле в кабинет, лег на софу и закинул руки за голову. Дверь оставил открытой, чтобы свет падал в комнату из коридора. За окнами давно стемнело. Приятный полумрак – то, что ему сейчас нужно… Глядя в потолок, Брунетти стал размышлять. Взять хотя бы их старую аптеку на кампо Сан-Бартоло[77], от памятника Гольдони налево. Он ходит туда, потому что… ходил туда всегда. Гвидо закрыл глаза и представил, как заходит в аптеку и с рецептом в руке направляется к прилавку… В коридоре звучат голоса. Кьяра и Раффи. Кто-то из них смеется. Настолько привычные звуки, что Брунетти их почти не замечает. Почти не замечает… Ну конечно! Кто обращает внимание на то, чем именно занят провизор? Он берет у клиента рецепт, приносит лекарства и называет цену. Если бы в его аптеке провизор попросил двадцать евро вместо двух, он, Брунетти, заплатил бы не раздумывая. И если провизор говорит человеку, принимающему препараты от склероза и забывшему захватить рецепт, что единственная возможность – это заплатить полную стоимость и получить, в качестве гарантии будущего возмещения, купон от аптеки, кто заподозрит неладное? Если же клиент откажется, то провизору останется лишь извиниться за то, что он предложил альтернативу в надежде избавить его от повторного визита в аптеку, и попросить прийти с рецептом и получить медикаменты по обычной цене. И больше никогда с этим покупателем не связываться. Неужели кто-то это делает, рискуя профессиональной репутацией ради такой малости? Гвидо вспомнился случай с известным, очень успешным юристом: в прошлом году он был пойман с поличным, когда пытался вынести три галстука из магазина Hermès. Виче-квесторе Патта взял это дело под личный контроль. Обвинение так и не было выдвинуто, и в Il Gazzettino информация не просочилась, хотя журналисты обрадовались бы, да… Решение Патты было понятно: секундное умопомрачение не должно сломать карьеру и репутацию. Двадцать лет назад Брунетти наверняка отреагировал бы иначе – большей злостью, желанием наказать… – Каким же все-таки итальянцем я становлюсь! – произнес он вслух. – И это прекрасно. Представь, каково это – выйти замуж за австралийца и лет двадцать этого не замечать! – сказала Паола, ногой открывая дверь пошире. В руках у нее был поднос с двумя чашками кофе, парой маленьких рюмок и тонкой бутылкой, в каких обычно продается граппа. 26 Около четырех утра Брунетти разбудило завывание ветра. Он испуганно сел, не сразу сообразив, что это. Правой рукой нащупал плечо Паолы, нашел глазами привычный рисунок теней на стене – там, куда падает свет от уличных фонарей пятью этажами ниже. Подождал, когда звук повторится. Ничего… Гвидо лег на подушку, но никаких посторонних звуков не последовало. От ночной тишины звенело в ушах. Может, пригрезилось? Откуда взяться такому сильному ветру? Где блуждала его душа, пока он спал? Кажется, ему снилось, что он в какой-то плохо освещенной комнате… Какое-то время Брунетти наблюдал за танцем теней на стене, сомневаясь, что ему удастся уснуть. Его мысли снова обратились к доктору Донато. О нем почти ничего не известно. Семья? Привычки? Друзья? История предпринимательской деятельности? С Гаспарини все обстояло не намного лучше. У его сына проблемы, и сам он сейчас лежит на больничной койке, подключенный к аппаратуре. Как и у Донато, у него должно быть прошлое, которое поможет объяснить настоящее.