То же самое можно с уверенностью сказать и о дотторессе Руберти. Брунетти начал составлять список вопросов для синьорины Элеттры, но скоро сдался: она настолько поднаторела в этой «охоте», что лучше его знает, что именно искать и где. Что ж, тогда разложим необходимую информацию по пунктам: семья; контакты с полицией, если таковые были; финансовое положение… Сознание Гвидо понемногу затуманивалось, и вскоре он задремал, убаюканный куда более ласковыми ветрами, чем те, что его разбудили. Утром он первым делом направился к синьорине Элеттре, хотя и не знал, какой прием его ждет после вчерашнего, неприятного для обоих разговора. Выяснить это сходу не удалось: секретарша разговаривала по телефону. Первое, что заметил комиссар с порога, – это цветы у нее на столе. Гвидо понятия не имел, как они называются, но точно не тюльпаны и не розы, – темные, почти багровые. Кажется, таких мрачных бутонов Брунетти еще не видел: они явно не предназначались для того, чтобы сделать комнату уютнее и наряднее. Синьорины Элеттры за ними почти не было видно. При виде комиссара она приветственно махнула рукой, потом несколько раз указала в сторону кабинета виче-квесторе Патты и проговорила в трубку: – Он только что вошел, дотторе! Вам удобно будет сейчас его принять? Во время короткой паузы, пока начальник отвечал, синьорина Элеттра успела еще раз махнуть рукой и передернула плечами, показывая, что понятия не имеет, зачем Гвидо понадобился Патте. – Хорошо, я ему передам. Она положила трубку и указала на дверь. Брунетти шагнул было к кабинету, но передумал и вернулся к столу секретарши. – Знаю, вы уже наводили справки о докторе Донато. Не могли бы вы поинтересоваться и его личной жизнью? То же – в отношении Гаспарини и дотторессы Руберти. Прежде чем синьорина Элеттра успела ответить, Брунетти без стука вошел в кабинет. Из-за стола виднелись только плечи и частично спина виче-квесторе Патты. И спина эта ходила вверх-вниз, правда, едва заметно. – С вами все в порядке, виче-квесторе? – спросил Гвидо, подходя к столу. Стремительно, как чертик из коробочки, Патта выпрямился, воззрился на Брунетти и тоже замер. – Я всего лишь завязываю шнурок, – пояснил начальник с красным от быстрого перехода в вертикальное положение лицом. Не получив ответа, он сказал: – Присаживайтесь, комиссарио! Хочу кое-что вам сообщить. Гвидо послушно сел, закинул ногу на ногу, а руки положил на подлокотники. Изобразил на лице приятную, заинтересованную (как он сам надеялся) улыбку и стал ждать. – Это касается работников багажной службы аэропорта, – сказал Патта. Улыбка Брунетти застыла, как от укола ботокса, и он кивнул, мысленно взывая к святому Антонию, на чье заступничество уповают все, кто лишился чего-то ценного. Дорогой святой Антонио, сними это бремя с моих плеч, и моей благодарности не будет конца! Спасибо тебе! Аминь! Так наставляла его в детстве мать, объясняя, что неприлично и даже оскорбительно торговаться со святыми, предлагать им свои молитвы или сделать то и это в обмен на милость. «Просто скажи ему спасибо и что будешь помнить его доброту, – говорила она и поясняла: – Святые, они ведь все на Небесах! Чего еще им желать?» Даже ему, ребенку, это казалось совершенно логичным, и он неукоснительно следовал ее наставлениям. Усилиями матери у Брунетти появился целый список «святых по вызову», к которым можно обратиться при случае, а потом поблагодарить за помощь, желательно погромче. – Ну конечно, багажная служба! – по его тону можно было предположить, что эта тема ему даже интересна. – Мы годами играем с ними в кошки-мышки, – сказал Патта. Брунетти кивнул. Он потратил на это расследование дни, недели, месяцы. Лично наблюдал за установкой мини-камер в различных локациях аэропорта, арестовывал грузчиков, увозил их на дознание, показывал видеозаписи, на которых они рылись в багаже, порученном их заботам, и воровали. И что, хоть кто-то из них в тюрьме? Хотя бы одного уволили? – Мне все это надоело, – устало произнес Патта, который время от времени санкционировал попытки своих подчиненных собрать неопровержимые доказательства по этому делу. Брунетти хотелось сказать: «Как и всем нам», но он лишь изобразил на лице любопытство. Патта то ли не заметил этого, то ли предпочел проигнорировать, поэтому комиссар спросил: – И что вы намерены предпринять, виче-квесторе? – Мы потратили на них достаточно времени, и я решил положить этому конец, – заявил начальник тоном, не терпящим возражений. Интересно только как… Запретить работникам багажной службы вход на территорию аэропорта? Всех арестовать? Построить стену? – Аэропорт расположен не в Венеции, – продолжал Патта. – Он в Тессере[78]. – И, давая Брунетти понять, что такая некомпетентность его раздражает, но он все же не настолько мелочен, чтобы делать из этого проблему, виче-квесторе продолжил: – И до меня на этот факт никто не обращал внимания. Он выждал, давая Гвидо время осознать свою долю ответственности за это правовое упущение, и произнес: – Сегодня я встречался с юристами из городской управы и сказал им, что раз Тессера относится к Местре, а не к Венеции, значит, это в их юрисдикции, а не в нашей, и порядок в аэропорту должна наводить полиция Местре, а не мы. – И что они на это ответили, синьоре? – Что поднимут документацию и все выяснят, а пока… – Патта нарочно тянул с ответом. Он таинственно понизил голос, пренебрежительно махнул рукой. – Что – пока? – спросил Брунетти, который терпеть не мог недомолвок. – Пока полиция полностью снимает наблюдение и не будет вмешиваться в деятельность багажной службы, – заявил Патта с таким видом, словно лично арестовал всю верхушку Сакра-Корона-Унита[79] и этим все сказано. – Полностью снимает наблюдение? – переспросил Брунетти. – Полностью. Я приказал убрать оттуда наши патрули и проинформировал об этом своего коллегу в Местре. – Он улыбнулся Брунетти и сказал: – Думаю, вам нужно об этом знать, чтобы новое расписание не вызвало у вас вопросов. – И как ваш коллега отреагировал на это, виче-квесторе? Лицо Патты снова озарилось улыбкой. – Он отказался брать на себя ответственность и расставлять свои патрули. Комиссару почему-то вспомнился их с Гриффони разговор о фармацевтах, покрывающих друг друга… – Очень мудрое решение, дотторе. – Брунетти улыбнулся и спросил: – Я вам еще нужен? По кивку начальника он встал и покинул кабинет. Синьорина Элеттра подняла глаза на комиссара, стоило ему выйти в приемную. Брунетти всмотрелся в ее лицо и обнаружил привычную приветливую улыбку, да и цветы незаметно перекочевали на подоконник. – Виче-квесторе говорит, что расследование нарушений в аэропорту со стороны багажной службы прекращено. – Да, – отозвалась секретарша, если и покраснев, то самую малость. – Я знаю. «Хорошенькое дело!» – сказал себе Брунетти. Синьорина Элеттра, конечно, любила подпустить в разговор туману, и в обычной ситуации он бы решил, что ей уже кто-то что-то нашептал. Но это была не ремарка, а констатация факта: она все знает благодаря подслушивающему устройству, которое сама же установила у Патты в кабинете. – Смею заметить, что вы выглядите весьма довольной, – сказал Брунетти. – Я и довольна. Очень! – ответила секретарша, рассеянно касаясь верхней пуговки на блузке. – Могу я спросить почему? – Потому что это решение было предложено – и настоятельно! – лейтенантом Скарпой. Это он сообщил начальству, что у наших городов разная юрисдикция. И должна заметить, с полной уверенностью в своей правоте. Когда синьорина Элеттра заговорила о Скарпе, Брунетти вспомнилась реплика Креонта: «Вражда живет и за вратами смерти!» А секретарша между тем улыбалась так, что, окажись они сейчас на цветущем лугу, пчелы наверняка прилетели бы пить нектар с ее уст. – Могу я узнать, откуда он получил эту информацию? Улыбка синьорины Элеттры стала шире, и комиссару пришлось отвернуться – во избежание инсулинового шока. – Я слышала, как они обсуждали этот вопрос с виче-квесторе и лейтенант сказал, что насчет территориально-административного деления все выяснит сам. – Секретарша замолчала и наклонилась, чтобы смахнуть со стола несуществующую пылинку. – Конечно же, Скарпа мог поискать эту информацию сам, но велел… велел сделать это мне. И я ее нашла. – А такое разделение и вправду имело место? – поинтересовался Брунетти. – Разумеется, – ответила синьорина Элеттра. – В тысяча девятьсот тридцать восьмом году. После продолжительной паузы Гвидо спросил: – И как обстоят дела с тех пор? – Понятия не имею, комиссарио. Лейтенант сказал, чтобы я нашла решение администрации, которое разделяет два города, и именно это я и сделала. – А когда наблюдение полиции в аэропорту прекратится, лейтенант обнаружит, что ссылался на распоряжение почти столетней давности? – Именно! – Думаю, это представит Скарпу не в самом выгодном свете, – произнес Брунетти. – Боюсь, что да, – сказала секретарша с улыбкой, которая позволяла угадать размер ее зубов, но не открывала их полностью. Брунетти постоял еще какое-то время у стола. Коварство этой женщины не просто впечатляло, оно лишало дара речи. Наконец, избавившись от наваждения, комиссар сказал: – Я буду у себя в кабинете. Синьорина Элеттра кивнула и повернулась к монитору. Снова они увиделись уже после обеда. Синьорина Элеттра постучала в дверь его кабинета около пяти, и в руках у нее были бумаги.