– Как вы поняли, что он не лжет? – Опыт. Часто люди, особенно те, кто смертельно болен и знает об этом, перестают лгать или теряют к этому интерес, или больше не видят такой необходимости. Так что с годами я научилась узнавать симптомы правды наряду с болезнями. – А синьор Гаспарини? – спросил комиссар. – К сожалению, он так и не научился понимать себе подобных, поэтому не поверил мне, когда я попыталась с ним поговорить. – Женщина потерла правую щеку – скорее всего, привычка, помогающая думать. – А может, это потому, что он всю жизнь работает с цифрами и плохо знает людей? – Что он вам сказал, дотторесса? – спросил Брунетти. – Прежде чем ответить, комиссарио, – произнесла она, – могу я поинтересоваться, как вы на меня вышли? Брунетти не видел причин юлить и лгать, что нашел адрес в интернете. Вместо этого он сказал: – Я узнал о вашем взаимодействии с доктором Донато и решил с вами поговорить. – О взаимодействии? – повторила дотторесса Руберти с некоторым облегчением. – Как деликатно вы выражаетесь, комиссарио! Она впервые за все это время улыбнулась, и Брунетти подумал, что когда-то эта женщина была хорошенькой – пока жизнь не измотала ее проблемами, которые она была не в состоянии решить. – Пожалуйста, расскажите, как вы с ним познакомились, – попросил Брунетти. – Это произошло много лет назад, когда я зашла к нему в аптеку, чтобы поговорить о некоторых своих пациентах. Я попросила его обязательно давать им письменные указания, когда и в какой последовательности принимать лекарства, и напоминать, что в этот листок надо заглядывать ежедневно. – Разве этого нет в рецепте? – спросил Брунетти. В ее взгляде прибавилось холода и твердости. – Комиссарио, ну, подумайте сами! Если пациент принимает ежедневно шесть препаратов или, скажем, десять, ему трудно запомнить, когда и что пить. Я попросила доктора Донато составить для каждого схему приема. И все. – И он согласился? Дотторесса Руберти чуть помедлила с ответом и наконец произнесла: – Я убедила его это сделать. Сказала, что многие мои пациенты уже очень немолоды и рассеянны и им необходима эта помощь. – И он согласился? – Да. – А ваше сотрудничество? – спросил Брунетти, не делая особого упора на последнем слове. – Оно началось несколькими годами позже. Дотторесса задумалась, как водитель на развилке – куда свернуть? – Вы выросли в Кастелло? – спросила женщина, и комиссар спохватился – ведь разговор велся не на венециано. Видя его удивление, она сказала: – Ваш акцент, комиссарио. – Да, в детстве я там жил, – сказал Брунетти. – Сам я своего акцента уже не слышу, но, конечно, он никуда не делся. – Что-то всегда остается. – И, как будто он попросил объяснений, дотторесса Руберти добавила: – Мой отец работал преподавателем сценической речи в театре Гольдони и научил нас вслушиваться в слова. Она немного помолчала, глядя в окно. – Раньше я об этом не задумывалась, но, наверное, отчасти и поэтому знаю, когда люди говорят правду. Это ясно по голосу. В силу профессии Брунетти узнал это довольно рано, но промолчал. – Речь шла о докторе Донато, дотторесса, – напомнил он. – Да, конечно. Простите! Видимо, я просто тяну время. – Женщина села ровнее. – Вы венецианец, поэтому знаете, как мал наш город. Брунетти кивнул. – А значит, все, что я говорю, легко проверить. Мало что можно утаить в маленьком городке. – И после продолжительной паузы она произнесла: – Несколько лет я была замужем, потом развелась. У меня сын с ментальной и физической инвалидностью. Я – врач, поэтому знаю, как тяжелы эти повреждения и какое существование его ждет. Но я также имею представление о его… социальных перспективах. – Мне очень жаль это слышать, синьора, – сказал Брунетти. Дотторесса Руберти снова улыбнулась. – Спасибо, комиссарио. – Она всмотрелась в его лицо. – То, что я говорю вам это… Я не пытаюсь вызвать жалость. Вам просто следует это знать. Брунетти снова кивнул. – Мой сын Теодоро в частной лечебнице, и как врачу мне известно, в каких условиях некоторые мои пациенты, нынешние и бывшие, содержатся в государственных учреждениях такого типа. – Это было произнесено с явным раздражением. – Я семейный доктор, комиссарио. У меня больше пациентов, чем я могу принять при обычном расписании, поэтому я беру дополнительные часы – чтобы больше заработать. Но и этого зачастую не хватает, чтобы оплатить содержание Тео в лечебнице. Увидев, что Брунетти что-то хочет сказать, она вскинула руку. – Опережая ваш вопрос, скажу: нет, я ничего не получаю от бывшего мужа. О себе я не забочусь, только о Тео. Мой муж тоже доктор, он снова женился и сейчас работает в Дубае. Есть решение суда – он должен оплачивать половину стоимости лечебницы, – но он этого не делает. И пока он в Дубае, заставить его платить невозможно. Для Брунетти Дубай был чем-то новеньким, но он знал массу таких случаев. – Как я уже сказала, Венеция – город маленький, и во врачебной среде мою историю наверняка знают многие. Включая и доктора Донато. Два года назад, – а я уже пропустила несколько платежей за лечебницу Тео, – он пришел ко мне и предложил назначать пациентам один препарат с тем, чтобы он продавал им другой. Я отказалась и попросила его уйти. Думаю, я даже задрала нос и сказала, что поклялась не вредить пациентам, но Донато настаивал, что его замысел никому не причинит вреда. Брунетти по опыту знал, что большинство людей, разговаривая с ним и зная, что он полицейский, так или иначе демонстрируют нервозность: ерзают на стуле, теребят волосы, прикасаются к лицу, сжимают руки. Дотторесса же Руберти смотрела ему в глаза и не шевелилась. – И что же провизор вам предложил? – спросил комиссар. – Сказал, что, если я буду выписывать самые дорогие препараты, он, в свою очередь, будет выбирать лучшие из дженериков и обещает, что мои пациенты получат именно их. Упакованы они будут, как более дорогостоящие препараты, и выглядеть будут в точности так же. – Но как это возможно? – спросил Брунетти, хотя у него уже были подозрения на этот счет. – Доктор Донато не захотел посвящать меня в подробности. Сказал только, что наладил связи с дилерами нескольких фармацевтических компаний и обещает, что эти лекарства будут качественными. – Дотторесса Руберти дала Брунетти время обдумать услышанное, затем сказала: – И когда я снова отказалась, он заверил меня, ничего прямо не утверждая, что коробочки будут от той же компании, что производит дорогие лекарства, с настоящими штрихкодами. Брунетти кивнул: проверенная схема. – И что он предложил вам взамен? – Тридцать процентов от разницы между ценой, которую он в действительности платит за дженерик, и стоимостью более дорогого препарата, которую ему возмещает государство. Я настояла на том, чтобы пациент получал препарат, идентичный тому, который я выписала. – А риск? – спросил Брунетти. – Никакого. Пациент должен был получить лекарство в такой же коробочке и с тем же эффектом, что я указала в рецепте. – И? – Я попросила день на раздумья, пришла домой и превратилась, хотя я тогда еще не была с ним знакома, в Туллио Гаспарини. – В смысле? – В том смысле, что я целую ночь смотрела на цифры: сколько нужно заплатить за пять лет пребывания Тео в лечебнице? А за десять лет? И сколько я буду зарабатывать своей практикой, и хватит ли у меня денег. – Женщина посмотрела на Брунетти, глаза в глаза. – И цифры сказали мне: не хватит. Это значило, что Тео рано или поздно окажется в государственном учреждении. И снова этот взгляд… Дотторесса Руберти не стала спрашивать, есть ли у него дети. Говорить, что, будучи матерью, она не могла сделать то-то и то-то. Просить войти в ее положение. – На следующий день я заехала к доктору Донато в аптеку и сказала, что согласна, и он дал мне список препаратов, которые следовало прописывать при определенных болезнях. А еще сказал, что мне самой придется убеждать пациентов ходить к нему за лекарствами. – На самую окраину Каннареджо, – произнес Брунетти. Дотторесса подтвердила это взглядом и кивком: значит, полиции известно, где находится аптека доктора Донато. – Именно так. На самую окраину Каннареджо. – И когда он пришел к вам с новыми требованиями? – спросил Брунетти. Она удивилась. – Вы это знаете? – Знаю типаж, – позволил себе заметить Брунетти. – Да, именно так это и бывает, – ответила дотторесса Руберти и, помолчав немного, продолжила: – Через несколько месяцев доктор Донато попросил выписать рецепты на дорогостоящие препараты и просто отдать их ему, а не людям, которым эти рецепты предназначались. Думаю, он заранее прикинул, кто из моих пациентов с меньшей вероятностью заметит и запомнит, что ему прописано. А может, разузнал, кто из них живет один. Все, что от меня требовалось, – это написать рецепт, а доктор Донато их «обрабатывал»: без труда пропускал через систему и получал возмещение за лекарства, которых не продавал. – Зато меньше хлопот вашим пациентам, – сказал Брунетти, думая о длинном пути, который приходилось проделывать некоторым старикам от дома до Каннареджо. Дотторесса Руберти чуть подалась вперед, словно ожидая, что у этой реплики будет ироническакя концовка, и, когда ее не последовало, выпалила: – И больше прибыли для меня! Брунетти не прокомментировал ее слова, хотя ему и хотелось это сделать. Комиссару почему-то вспомнились уроки логики в личео и так любимые им логические ошибки – reductio ad absurdum[91]. Хотя… Абсурдное сравнение тут вполне уместно.