– В Питере. Возле речки. – Какой человек? – Обыкновенный. В картузе. С ним еще другой был, так тот важный господин. Шапка у него, как труба у паровоза. – Цилиндр? Ну так что же? – Странные они, – сообщил Нил. – Тот, который важный, и грит: «Дестроу, – грит, – экскрикшнc». Видать, язык у него без костей. А тот, что в картузе, кивнул только. – Погоди-ка… – Граф вдруг заинтересовался. – Ты говоришь, один из них находится сейчас на борту «Победослава»? Тот, что был в картузе? – Как бог свят, барин! Он это. Только он теперь без картуза и одет по-моряцки. Вечор взошел на палубу и сразу вниз – нырь! – Стой! Сядь и рассказывай подробно. С самого начала. Рассказ Нила многократно прерывался вопросами со стороны графа. Нил весь извелся. Поди объясни, зачем его занесло на Гороховую! Знал бы – объяснил, жалко, что ли? И не менее трех раз барин заставил Нила повторить услышанные странные слова. – Дестроу экскрикшнc. Точно так, барин. Слово в слово. – А что-нибудь еще из их разговора ты случайно не запомнил? – Нет, барин. Они не по-нашенски разговаривали. А я у них дорогу спросил. А этот в картузе как на меня зыркнул… – Ну-ну. Испугался? – Еще чего! – возмутился Нил. – Ничего я не испугался, а слова ихнии запомнил. Может, зря? – Может, и не зря, – сказал граф. – Скажи-ка лучше: он тебя хорошо рассмотрел? – Он? Надо думать, хорошо. Вот так вот я стоял, а вот этак – он… – Ну и не мельтеши теперь у всех на виду. Сможешь мне его тайно показать? Я позабочусь, чтобы он тебя не увидел. – Показать? Я-то? Смогу, барин. А кто он? Последний вопрос Нил задал шепотом. Сам понял: дело серьезное. – Кем бы он ни был, тебе на «Победославе» оставаться нельзя… – Несколько секунд Лопухин напряженно раздумывал. – Боюсь, что мое намерение устроить твое будущее придется отложить до лучших времен… Или вот что: на «Чухонце» пойдешь? Снесешь капитану Басаргину записку, он возьмет тебя юнгой. Согласен? Нил в нерешительности переступал с ноги на ногу. – А бить будут? – спросил он с опаской. – Обязательно, – пообещал граф. – Юнг бьют. Зато полсвета объедешь, разные страны повидаешь, да и заработаешь сколько-нибудь денег. От меня прямо сейчас держи рубль. И это не последний… особенно если на «Чухонце» будешь держать открытыми глаза и уши. А потом я сделаю из тебя человека. Решай. – Барин, я иудой быть не желаю! – выпалил вдруг Нил. – А тебе никто и не предлагает. – Граф усмехнулся углом тонкого рта. – Ты книжки о сыщиках читал когда-нибудь? Ксаверия Ропоткина, к примеру? Или Аглаю Мальвинину? Нил кивнул. В подтибренной им на вокзале в Тюмени корзинке с провизией оказалась книжка Мальвининой, заляпанная соседством с жирными пирожками. Пирожки Нил съел, а книжку прочитал почти всю. Даже жалко было швырять ее в физиономию кондуктора поезда Омск – Екатеринбург, но иначе злой кондуктор настиг бы безбилетника и, надрав уши, высадил на ближайшем полустанке. А так удалось оторваться и спастись в багажном вагоне. – Годишься ли ты в сыщики, мы сейчас проверим. Ну-ка повернись к двери! Теперь отвечай как можно подробнее: что лежит на моем столе? Нил наморщил лоб. – Значит, так… Хрустальная пепельница с окурками папирос, портсигар серебряный с гербом, гребешок прямой черепаховый, стакан пустой в подстаканнике, носовой платок, стопка бумаги, самопишущее перо, чернильница, точилка для карандашей, карандаш и э-э… – Что еще? – Дагерротипный портрет в рамке. На нем какая-то барыня. – Все? – Все, барин. – Для первого раза удовлетворительно. Впредь будь более внимательным. На гребешке несколько волос темно-каштанового цвета, умеренной длины. На столешнице отпечатались несколько совершенно засохших следов от подстаканника, частично перекрывающих друг друга. Кроме того, там имеются несколько мелких стружек, оставшихся от заточки карандаша. Это мелочи, но в нашем деле нет ничего важнее мелочей. Говоря короче, в сыщики-стажеры ты годишься. Дело за твоим согласием. Мальчишка долго сопел, то и дело зачем-то оглядываясь. Наверное, по закоренелой привычке высматривал, куда бы сбежать. Затем неуверенно кивнул и втянул голову в плечи. – Ну вот и хорошо. Подай перо и бумагу. Записка была готова в минуту. – Спрячь и не теряй. Ну-с, теперь подумаем, как бы мне ненароком познакомиться с этим «разрушителем выделений»… – С кем, барин? – изумился Нил. – Не обращай внимания, коллега. Сделаем так… С дагерротипного портрета на обоих сыщиков чуть насмешливо смотрело прекрасное лицо «барыни» – великой княжны Екатерины Константиновны. Дочери государя, о которой статский советник Николай Николаевич Лопухин помнил всегда, но мечтать имел возможность лишь изредка. Цесаревич Михаил Константинович ступил на борт «Победослава» под моросящим дождем. Лицо наследника, к тридцати годам уже одутловатое вследствие разгульной жизни, выражало угрюмую покорность судьбе. Взвился и поник, намокнув, брейд-вымпел. Флотский оркестр грянул встречный марш. Взвыли трубы. Рявкнул геликон. Турецкий барабан, до последнего момента сберегаемый от дождя под парусиной, бухал мощно и упруго. Мокрые тарелки, издав звон, шипели, как раскаленные. Выстроенная на шканцах команда кричала «ура». Наследник престола прибыл в сопровождении внушительной свиты. Пунцовый от волнения капитан Пыхачев бодро отрапортовал о готовности выйти в плавание. – Сегодня, что ли? – недовольно пробурчал наследник, покачиваясь с пятки на носок. – Говорили же – завтра… – Так точно, отплываем завтра, ваше императорское высочество. – Ну, тогда есть время погулять. Устроюсь только. Господа, за мной! Внутрь корабля толпой повалили не только господа, но и дамы. За ними – многочисленные слуги с багажом. Одна из дам, со страусовыми перьями на голове, заливисто хохотала и била веером по руке щеголеватого адъютанта. Капитан лишь безмолвно разевал рот, как рыба на берегу. Тем временем из-за надстройки выскользнул Нил. «Девятый слева во втором ряду», – шепнул он барину и опрометью метнулся к сходням. Через две минуты мальчишка был уже на «Чухонце». В каюте Лопухина ожидало зрелище Фермопил местного значения. Дверь была нараспашку. Одной рукой верный Еропка держался за подбитый глаз. Другой рукой он пытался преградить дорогу решительно настроенному моложавому господину в придворном мундире, но терпел поражение и уже был оттеснен на середину каюты. За господином, поминутно охая, семенил лысый старичок-лакей с двумя огромными чемоданами. – Барин, как же это?! – возопил слуга, увидев Лопухина. – Я им говорю: занято. Они все равно лезут, да неаккуратно как! Фонарь мне поставили. – Статский советник граф Лопухин, – холодно представился Николай Николаевич незваному гостю. – А вы – камер-юнкер Моллер, если не ошибаюсь? Парле ву франсе? Шпрехен зи дёйч? Ду ю спик инглиш? Тюркче билиёр мусунуз? – А, Лопухин! – развязно заговорил вторгшийся. – Из Третьего отделения? Приставлены, так сказать, блюсти и охранять? Ха-ха. Что это вы вдруг по-турецки заговорили? – Был вынужден, ибо русского языка вы, по-видимому, не понимаете, – примораживая взглядом камер-юнкера, отчеканил граф. – Надеюсь, у вас хватит догадливости извиниться за вторжение и немедленно покинуть эту каюту. – Очень мило! – фыркнул камер-юнкер. – С какой стати? Ваш слуга вполне мог бы разместиться в одной каюте с вами. Где же прикажете путешествовать мне? На мачте, как обезьяна? Благодарю покорно! – Как вы сказали? Путешествовать? – Именно путешествовать. Ха-ха. По-моему, это вы не понимаете русского языка. Я состою в свите его императорского высочества и отправляюсь в путешествие вместе с ним. – Еропка! Помоги этому господину вынести его вещи из моей каюты. В случае упорного противодействия разрешаю применить силу. – Правда? – обрадовался слуга и поплевал в кулак. – Только аккуратно. Чтобы не как в прошлый раз. – Постойте! – оскорбленно вскинулся камер-юнкер, но граф его уже не слушал. Быстро шагая по коридору, он уловил позади голос Еропки: «Позвольте-ка вам выйти вон, господин хороший». – И голос этот был исполнен недвусмысленности. Ни тени сомнения не возникло у Лопухина в том, что наглый придворный великого князя сейчас же выйдет вон. Получить от бородатого хама простонародную плюху и стерпеть ее – опозориться на весь белый свет. Избить слугу? Дудки, Еропка сильнее. А застрелить – кишка тонка у придворного хлюста. Убоится каторги. Следующие пять минут граф разыскивал капитана Пыхачева. Капитан был в панике и сейчас же сделал попытку направить Лопухина к вахтенному начальнику. – Извините, без вас никак не обойдется, – отрезал граф. – Вам известно, что творится на корвете? В армии это называлось просто: бардак. А вы знаете, что не далее как минуту назад от одного из ваших матросов я услышал слова «придворная шваль»? – От кого? – выпучивая глаза, закричал Пыхачев. – Кто посмел? – Ну, этого я вам не скажу. Замечу лишь, что ваше дело не допускать подобного настроения умов среди экипажа. Короче говоря, все эти господа и сомнительные дамы должны быть немедленно удалены с корвета вместе с их слугами и багажом. Вам понятно?