– Давай с собой возьмем, разберемся по ходу пьесы. К патрулю он явно никакого отношения не имеет, – проговорил Мигель. Они убрали бревно, усадили Кристину на переднее сиденье, а падре зажали с двух сторон Деми и Солейко на заднем. До асьенды разведчики доехали без приключений. Там их встретили сам лесничий и знакомый водитель с базы. – Где фургон? – спросил Мигель после взаимного приветствия. – Вон там. – Водитель махнул рукой куда-то в сторону. – Мы его замаскировали. – В дом зайдете или сразу поедете? – поинтересовался лесничий. – Зайдем на полчасика. Надо этого падре допросить, – ответил Мигель. Пока лесничий угощал чаем Солейко с Дамианом, Мигель завел священника в соседнюю комнату и заявил: – Присаживайся, падре, и поведай мне, как же ты затесался в эту веселую компанию. Устроили вы пирушку, разве что без блудниц. Священник присел на край кресла, смущенно прокашлялся, а потом рассказал свою историю: – Я служу в кафедральном соборе и был послан митрополитом в Хаен. Туда должно прийти письмо от его святейшества папы, а я обязан доставить его в Севилью. Церковь не поддерживает ни одну из сторон этой нелепой войны, она стоит над схваткой и лишь пытается уговорить воюющие стороны заключить мир. Поэтому мы пересекаем линию фронта туда и обратно, и нам не чинят препятствий. В Хаен нужно было прибыть срочно, и я нанял машину с водителем, чтобы он меня туда отвез. Мне этот шофер сразу не понравился, но я все-таки поехал. Он повез меня не прямо по трассе, а обходным путем, сказал, что так с патрулями не надо будет разбираться, и получится быстрее. По дороге мы уткнулись в этот шлагбаум. К нам вышли двое патрульных из ближайшего дома, вот этого самого, оба навеселе. Оказалось, что этот водитель то ли беглый преступник, то ли партизан. Они его задержали и меня хотели привлечь как сообщника. Я услышал разговор между патрульными, мол, выпить бы еще надо, а достать негде. При мне в подарок для братии была большая бутыль хереса. Вот я и спросил этих, из дома, дескать, если я вам достану выпивку, то вы меня отпустите? Они обещали, что отпустят, и не обманули. Сюда подъехали какие-то их начальники с проверкой. Они забрали машину с шофером, а меня не тронули. Потом мы сели за стол и стали выпивать, а тут вы. Вот и все. Мигель был опытным контрразведчиком. Он никогда не упускал возможности при удобном случае вербовать дополнительную агентуру. – А в соборе ты людей исповедуешь? – спросил он, выслушав рассказ падре. – Исповедую, – священник согласно кивнул. – А раз исповедуешь, то много разного народа знаешь, ведаешь про тяжкие грехи и подлые замыслы. Вот и будешь мне рассказывать про них, когда я к тебе исповедаться приду. Ведь тебя разные люди посещают, не так ли? – Мигель вещал не терпящим возражений тоном, внимательно отслеживал реакцию священника. – Но тайна исповеди! – возмутился тот. – Послушай-ка меня, падре, – голос Мигеля ужесточился. – Я тебе жизнь спас, и ты должен быть мне благодарен за это. Впрочем, если тебе угодно, то я готов прямо сейчас исправить это недоразумение. Выбирай. Падре, естественно, выбрал жизнь. Мигель вынул листок бумаги и карандаш. – Напиши здесь, что ты, такой-то и такой-то, обязуешься… Слово, это птичка, вылетит, не поймаешь, а бумага – прочный фундамент плодотворного сотрудничества. Пиши, я тебе продиктую. В Хаен мы тебя доставим. Правда, придется немого пешочком прогуляться, но ты мужчина крепкий, справишься. В город разведчики вернулись тем же путем, с пополнением в виде Кристины и падре. Засада Уже в прихожей Донцов услышал звуки томного танго. «Все как было – и все не так. Вновь твой быстрый не слышу шаг». Алексей сразу узнал эту музыку. Последний раз он ее слышал на улице Светланской во Владивостоке, в ресторане, где певица, раскрашенная, как первомайский плакат, исполняла «В разлуке» Оскара Строка. Когда оркестр отыграл, к ней подошел какой-то наглый юнец в белом смокинге и пытался заказать еще какую-то песню. Певица ему отказала. Тогда пижон бросил ей в лицо пачку денег и вернулся за свой столик. Донцов обожал кабацкие драки, но не без причины. А тут такой повод! Он подошел к пижону, вытащил его за шкирку из-за стола и расквасил в кровь лицо. Заодно досталось и его дружку, который пытался вступиться за этого франта. Все бы ничего, подрались по пьянке, беда невелика. Но на следующий день к командиру части, в которой служил Алексей, пришел милицейский капитан с облыжными обвинениями. Оказалось, что избитый юнец был сыном какого-то партийного чинуши. Командир части имел прозвище Чекист, вместе с Дзержинским создавал ЧК, а потом по каким-то причинам, известным только ему, перешел в армию. Он вежливо выслушал милиционера, а потом пинком под зад выставил его из кабинета. На этом инцидент был исчерпан за исключением маленького нюанса. Папаша того пижона вскоре очутился несколько севернее Владивостока, а именно на Ванинской пересылке с магаданскими перспективами. «Нынче тоже волна поет, Только все же напев не тот». Патефон рыдал. Его подарил Джиге сын русского эмигранта. Уж где он раздобыл такую пластинку? При царе его семья жила небогато, но отец повоевал в белой армии, и семейству пришлось эмигрировать во избежание мести большевиков. Дальше Стамбул, Париж и, наконец, Испания, Валенсия. Этот парень говорил по-русски с небольшим акцентом, но правильно и очень хотел посетить Советский Союз. Узнав, что Джига оттуда, он так расчувствовался, что презентовал Ивану этот патефон вместе с кучей пластинок. «В небе та же плывет луна. Вижу даже – она грустна». Донцов зашел в гостиную и увидел Фраучи и падре Николаса, которого Мигель подцепил в последнем рейде. Они сидели за столом. Философ-марксист и католический священник сошлись характерами и часто беседовали на самые заумные темы. Падре выполнил поручение церкви, но почему-то не особо спешил возвращаться в родную обитель. Донцова забавляли их, по его мнению, пустопорожние беседы. Он часто присутствовал на этих жарких дискуссиях, не принимал в них участия, а лишь иногда похохатывал. Патефон замолк, и Николас продолжил спор, видимо начатый ранее: – Человек слаб. Он реализует в своей судьбе то, что ему изначально предписано Господом нашим. – Ну ты даешь, падре, – Фраучи саркастически хмыкнул. – Природа закладывает в человека какие-то способности изначально, а вот знания, умения, мораль он обретает в процессе своего развития. Про вашего Бога он ничего не знал бы, если бы вы ему не впихивали все это в голову с раннего детства. Да и в Писании об этом говорится. Вот как это? Там одно, а ты вещаешь совсем другое. Вот что сказал апостол Павел в послании коринфянам: «Когда я был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое». Он сам оставил, а не Бог его заставил. Человек, в отличие от ангелов, волен выбирать между светом и тьмой, между добром и злом самостоятельно. Собственно, все христианство – это про воспитание в человеке привычки к добру, преодоление тварного через стремление к горнему. А ты говоришь, что изначально. – Ты хорошо разбираешься в Священном Писании, – ушел от неудобных вопросов падре. – У вас же в СССР гонения на церковь. – А при чем здесь церковь? – воскликнул Фраучи. – Я про Библию, а не про церковь. А Библия, это набор мифологических баек и философских максим. Я реферат писал, где цитировал Библию, так мне за него «отлично» поставили и никуда не гоняли. Донцов еще некоторое время послушал этих двух философов, а потом прервал их схоластическую дискуссию: – Извините, что я вмешиваюсь, но у меня есть личный разговор к Григорию. Священник понял, что продолжения диспута не последует, откланялся и ретировался. А разговор с Фраучи получился совсем коротким: – Завтра утром выступаем. Подробности узнаешь у Солейко. Готовься. Обстановка на юге накалялась. Сплошной линии фронта не существовало, но попытки крупных прорывов фиксировались и успешно блокировались обеими сторонами. А вот небольшое подразделение, командир которого обладал точными разведданными, могло незаметно просочиться на вражескую территорию. Отряду Донцова было поручено взорвать два железнодорожных моста, чтобы затруднить снабжение крупной группировки противника в районе Пособланко. Обстановка на фронте менялась с калейдоскопической быстротой. В состав отряда был включен радист со станцией, чтобы вне зависимости от возникших трудностей немедленно доложить о результатах рейда. До Андухара бойцы добрались автотранспортом, дальше отправились пешком по пересеченной местности. Над прифронтовыми дорогами противник установил жесткий контроль. Когда отряд находился уже на вражеской территории, в небе появились итальянские бомбардировщики, летящие по направлению к городу. – Итальянцы. Андухар будут бомбить, – проговорил Солейко, задрав голову к небу. – Это очень плохо. – Мигель тяжко вздохнул. – Там нечем их сбивать, зениток мало, а из винтовок стрелять по самолетам бесполезно. Вскоре диверсанты по узкой лесной тропе достигли переправы. Река была не очень широкая, метров пятьдесят. Ее преодоление не доставило особых проблем: воды по колено, дно каменистое. За рекой простиралась холмистая местность, поросшая густой растительностью. Отряд остановился на привал на высотке с пологим склоном. К первому мосту бойцы добрались уже в темноте. Закладывать мину Джига сам не пошел, а послал двух бойцов, имеющих достаточный опыт проведения подобных операций. Он знал, что они вполне способны работать самостоятельно. Мост был перекинут через глубокий овраг, по дну которого протекала маленькая, но бурная речушка. Бойцы спустились к ней и скрылись в темноте. Все шло по отработанной схеме. Они должны были добраться до моста по воде, заложить взрывчатку и вернуться тем же путем. Неожиданно раздалась интенсивная стрельба, а потом грохнул мощный взрыв. – Готово, – радостно воскликнул Донцов, приложив к глазам бинокль. – Сейчас товарищи вернутся, и можно будет уходить. – Товарищи не вернутся, – мрачно проговорил Джига, глядя на часы. – Они взорвались вместе с мостом. Взрыв должен был произойти лишь через десять минут. Стрельба началась до него. Их засекли. – Надо немного подождать, дать им шанс, – сказал Донцов. Прошло пять, десять минут, пятнадцать. Вдали раздался лай собак. – Это погоня! Уходим, – скомандовал Донцов. – Собаки скоро нас почуют, и оторваться от преследования станет проблематично. Мы будем ломиться по темноте, а собачкам свет не нужен. Они нюхом идут. Отряд начал отступать, лавировать между холмов. Лай приближался. – Нас достанут! – завопил один из бойцов дурным голосом. – Отставить истерику! – гаркнул Донцов. – Пулеметчики, на позицию! Сразу открывайте огонь. Джига, работай! – Все противопехотные мины сюда! – распорядился Иван и осветил фонарем площадку рядом с собой. – Взрывники, ко мне! Ставим в шахматном порядке на всю ширину просеки.