«А нам никаких указаний не поступало», – с тоской подумал Донцов. Республиканцы передвинули линию фронта в среднем на двадцать километров. Франкистам пришлось стягивать все возможные резервы к Эбро. Начались затяжные позиционные бои. После сдачи партизанской базы бригада Доминго Унгрии постепенно рассосалась по другим подразделениям республиканской армии, но это никак не коснулось отряда Донцова. Бойцы регулярно получали денежное довольствие и были настроены воевать до победного конца именно в таком составе. Но сколько веревочке ни виться, а конец будет. Алексей понимал, что война проиграна, успех на Эбро – лишь временная оттяжка, армия слабеет, ресурсы истощаются, внешняя помощь практически свелась на нет. Полная капитуляция республиканской армии неминуема, а следом прикажет долго жить и сама республика. Значит, надо думать о будущем. В последнее время Донцова стали посещать странные, крамольные мысли. Сначала они приходили к нему изредка, потом все чаще. «А хочется ли мне возвращаться в Советский Союз? Жена ушла от меня в погоне за сладкой жизнью, родни я никакой не имею. Друзья? Те люди, которым можно доверить все самое сокровенное, не боясь в ответ получить насмешки, презрительное недоумение или вообще уголовное преследование? Слово не воробей, сам не поймаешь. Зато отловят его заинтересованные лица и предъявят тебе обвинения в антисоветской пропаганде. Нет у меня в Союзе настоящих друзей, лишь приятели и сослуживцы. Живем мы у себя как в изолированном заповеднике, не знаем, что творится за оградой, но слушаем егерей, которые нам якобы истинную правду глаголют. Испанская демократия, конечно, не сахар, а некая дурно попахивающая субстанция, но она, по крайней мере, позволяет людям говорить то, что они думают. Генерал Франко скоро с ней покончит, прихлопнет ее. Она ему и даром не нужна. Да еще этот взорванный военный склад! Завели уголовное дело? Конечно, а как же иначе? Склад ведь уничтожен, и кто-то должен ответить за это по всей строгости закона. Вот я и стану крайним. А здесь, в Испании у меня надежные, проверенные друзья, любимая женщина. Это чертовски радует, да только что я буду делать, когда республика капитулирует?! Сейчас я действую под прикрытием правительства и невидимым крылом своего ведомства. Если останусь тут и как-то приспособлюсь к новому режиму, то стану предателем Родины. Не сомневаюсь, что после окончания войны тутошняя аристократия между собой сторгуется, договорится. К Альбе вернется ее асьенда и социальный статус. Я буду при ней приживалкой, самым натуральным альфонсом, который удачно присосался к вымени, исполняя роль постельного клоуна. Чужой я здесь и никогда не стану своим! А если останусь тут вынужденно, просто не сумею вовремя убраться отсюда? Какое-то неустойчивое равновесие, балансирую на грани. Голова пухнет. Ладно, поживем – увидим». Донцов зашел в спальню и обнаружил там Альбу. Графиня раскинулась на широкой кровати, голая, как облупленное яичко. – Ты бесстыжая, – сказал несколько смущенный Алексей. – А чего мне стыдиться? – Она похлопала себя по крутому бедру. – Пусть это делают дурнушки с кривыми ногами и обвислой грудью. Графиня и вправду была чертовски хороша собой. – Я скоро, – сказал Алексей и подался в ванную комнату, чтобы помыться, побриться и побрызгаться какой-нибудь парфюмерией. Альба была чистоплотной девушкой и не позволяла ни себе, ни Донцову какой-либо небрежности во внешнем виде при любых обстоятельствах. «Непривычно, но вдохновляет», – подумал Донцов, нарисовав в памяти недавно увиденную картину. Он вспомнил свою бывшую жену – красивую, но фригидную бабу, которая ложилась в супружескую постель в длинной ночной рубашке и не позволяла ему ее снимать ни при каких обстоятельствах. Ее не привлекали постельные игры, она воспринимала их как данность, как прописанную супружескую обязанность, которую нужно исполнять, чтобы обеспечить себе беззаботную и комфортную жизнь. Эта особа и детей не хотела заводить, все оттягивала. Мол, рано, сначала надо для себя пожить. Закончилось все это тем, что она сбежала от Алексея к этому снабженцу, лысому, пузатому, намного старше ее, но с деньгами и загородной дачей. Он ее устроил к себе на работу, куда она приходила только для того, чтобы расписаться в зарплатной ведомости, обильно снабжал деньгами на шмотки и украшения. За такую сладкую жизнь она легла бы в постель даже со слюнявым, безногим импотентом со старческой деменцией. С Альбой было все по-другому. Она не стремилась к комфорту, поскольку родилась в нем, а пребывание в отряде воспринимала как временное приключение. Алексей привел себя в порядок, вернулся в спальню, и его захлестнул океан плотской любви. Потом, когда они лежали на кровати, расслабленные, усталые и удовлетворенные, Альба спросила: – Ты ведь в скором времени собираешься отбыть на Родину, да? – Придется. Кому я здесь нужен? – Мне нужен. Тебе этого недостаточно? – Альба погладила его по щеке. – Ты же сама понимаешь, что это нереально. Республике недолго жить осталось, а я здесь чужой, без гражданства, кола и двора. А на Родине меня объявят предателем… – пустился в объяснения Алексей, но Альба его перебила: – Тогда я поеду с тобой. Врачи везде нужны. – Не фантазируй. Там другая страна, где ты не приживешься и в конце концов проклянешь меня за то, что я тебя вовремя не остановил. – Он мягко поцеловал ее в губы. – Пусть все будет так, как будет. – Жизнь нас все равно сведет, иначе нет на свете справедливости, – сказала Альба. В ее тоне не чувствовалось ни капельки сомнения. На следующий день Донцов собрал отряд и сказал: – Меня отзывают на Родину, в СССР. Я офицер и обязан выполнять приказы. – Он вынужденно лукавил, иначе бойцы не поняли бы его. – Я распускаю отряд, и теперь каждый из вас волен распорядиться своей судьбой. Кто хочет воевать, тот перейдет в любое подразделение республиканской армии по моей рекомендации, кто не хочет, пускай отправляется домой. Каждому будет выплачено денежное довольствие за месяц вперед. Это все. У Донцова сердце обливалось кровью, когда он смотрел на хмурые лица бойцов. Люди постояли еще некоторое время, а потом начали молча расходиться. В тот же день у него состоялся разговор с Мигелем. – Отряд я распустил. Теперь нам предстоит эвакуация. Долго республика не продержится, – сказал Донцов. – Скорее эксфильтрация, – поправил его Мигель. – То есть перемещение с территории, находящейся под контролем противника, в безопасную зону. – Что ты по этому поводу думаешь? – Надо добраться до Барселоны, а там перейти границу Франции, – проговорил Мигель. – Ты хочешь сказать, что французы нам будут сильно рады? – По-разному бывает. Могут поместить в фильтрационный лагерь, – сказал Мигель. – Но с вашими нансеновскими паспортами вы, скорее всего, проскочите. А там вас встретит мой человек. Донцов подошел к окну. Небо было затянуто тучами. Намечалась зимняя гроза. Эксфильтрация по-советски В Барселону они приехали вечером и поселились в отеле, сняли два номера на втором этаже. Мигель прибыл в город днем раньше и должен был обеспечить переход через французскую границу. Утром Донцов проснулся под звуки артиллерийской канонады. Ухало так, что дрожали стекла. Он растолкал Солейко, который был способен спать хоть во время апокалипсиса. Тот продрал глаза и с непониманием уставился на командира. – Слышишь? – Алексей поднял указательный палец. – Стреляют. А нам-то что? – Сан Саныч недовольно поморщился. Мол, чего ты меня будишь попусту? – Сейчас узнаю, – сказал Алексей. – Ты пока одевайся, умывайся, петушок пропел давно, а я пошел звонить Мигелю. Мигель на вызов не ответил. Когда Донцов вернулся в свой номер, контрразведчик уже находился там, сидел на диване, курил и прихлебывал из бокала какое-то пойло. – Легок на помине, – выдал Донцов в качестве приветствия. – Что скажешь хорошего? – Да ничего. – Мигель затушил папиросу и виновато посмотрел на Алексея. – Город полностью блокирован франкистами. Думаю, что скоро гарнизон капитулирует. Как вам только удалось проскочить? В последний вагон запрыгнули. Так что Франция отменяется. – И что теперь нам делать? – после небольшой паузы спросил Донцов, в упор глядя на Мигеля. – В каждой потере есть приобретение, – философски заметил тот. – Если нельзя по земле, то можно по морю. В порту стоит знакомый вам кораблик под названием «Немезида». Капитан тот же самый, по имени Метикидис, грек с испанским гражданством. Донцову стало смешно. – Сюда на «Немезиде», туда на ней же. Какая-то замкнутая петля получается. Куда кораблик направляется, в Одессу? – Не знаю. – Мигель пожал плечами. – Но для вас главное выбраться отсюда как можно быстрее. Я вас протащу через пограничников, а дальше сами разберетесь. Деньги есть? – Да хоть на круиз вокруг света хватит. Ты сам-то куда подашься? – За меня не беспокойтесь. – Контрразведчик усмехнулся. – Такие специалисты, как я, всегда и везде на вес золота. – Не сомневаюсь, – сказал Донцов и поинтересовался: – Когда отбываем? – Да прямо сейчас. – Мигель поднялся с дивана. – Я жду вас в холле. В порту нечего не изменилось. Там были те же дымящие пароходы, народ, фланирующий по набережной, и памятник Колумбу, устремившему руку в светлое будущее. «Немезида» стояла у причала. По откинутому трапу на борт поднимались докеры с мешками. На баке, облокотившись на планшир, торчал Метикидис и курил трубку. Мигель пошептался с пограничниками, и Донцов с компанией спокойно прошли на корабль. Даже документы у них не проверили. – Приветствую вас, сеньор капитан, – Алексей церемонно поклонился. – Все пассажирские каюты заняты. Многие нынче хотят покинуть Испанию, – хмуро проговорил Метикидис. Он явно узнал неожиданных визитеров, но не подал вида. – Вы что, забыли нас, сеньор капитан? Не помните Одессу, запамятовали, кто нас тогда пристраивал к вам на корабль? – Донцов ненароком сдвинул полу куртки, демонстрируя пистолет, заткнутый за пояс. – Как же, узнал! – Грек расплылся в приветливой улыбке. – Только мы направляемся не в Одессу, а в Тунис и…