– Презираешь? Вряд ли. Ты не будешь отрицать, что сейчас чувствуешь себя довольно сносно, и тебе не так больно, как ты думала. – Не больно? Вряд ли. Ты не будешь отрицать, что посмел избить меня, поднять на меня руку, и у тебя нет ни совести, ни стыда за то, что ты сотворил. Ты чудовище, и я тебя презираю, – вскидываю подбородок под свой севший голос. – Я поднял не руку, а девайс. Два, на самом деле. Ты заслужила, Белоснежка. Ты испоганила мою машину и решила убежать от меня, – напоминает он. – Потому что ты убийца. Ты безжалостно убил троих людей. Я видела… у меня были и есть причины, чтобы бежать от тебя. Ты обманывал меня всё это время. Лгал мне в лицо, улыбаясь и заверяя, что… Лазарро вскидывает руку, и я замолкаю. Мне бы нужно замолчать, но не потому, что он остановил меня, а потому что в горле першит и довольно сильно. – Я не обманывал, это раз. Два, я не подтверждал твои слова. Три, я не заверял тебя в том, что мы пребываем в грёбаном розовом свете, под которым ты жила всё время. Наоборот, показывал тебе, что ты в дерьме. Показывал и показывал. Я говорил и наглядно провёл тебя по некоторым путям, но до тебя не дошло. Твоя голова была настолько забита глупостями, что ты, Белоснежка, даже разумно думать не могла. – Глупостями? Ценить человеческую жизнь ты называешь глупостью? Да пошёл бы ты к чёрту, убийца. Ты вырвал меня из моей жизни. Именно из-за тебя я оказалась в этом ужасном месте. Ты заказчик. Не ври. Ты. Он предупреждал меня о твоих пристрастиях и что ты сделаешь со мной, если я ослушаюсь. Все догадки подтвердились, а ты водил меня за нос. Ты обманывал меня… – Закрой рот, – рычит Лазарро, дёргаясь в мою сторону. Я отбегаю от него к балконным дверям. Кислорода в лёгких не хватает. Мне становится дурно из-за слабости, но я стою. Буду до последнего стоять. А там лучше смерть, чем снова ему верить и, вообще, видеть в нём человека. – Это ты выдумала себе что-то и верила в это, Белоснежка. Не я. И я, блять, говорил уже, что не трахаю купленных женщин. Для меня это табу. Вот здесь использую твоё слово: я презираю тех, кто на моей территории занимается работорговлей и бросает мне трупы под нос. Услышала? Я не тот мудак, который не уважает себя и за деньги получает то, что мне доступно бесплатно. А ты всё это заслужила. Ты нарушила мои правила. За такое я убиваю. Да, я убиваю, Белоснежка, и причиняю боль. Много боли, когда мне нужно. Ты попала ко мне случайно. И мы продолжим с того места, на котором остановились, пока ты не решила нарушить мои правила. Ты заслужила наказание. Оно было не таким сильным. Твоя ложь меня бесит. – Лазарро одной рукой смахивает посуду со стола вместе с едой, приготовленной для меня. Дёргаюсь от этой ярости и сглатываю от опасного настроения Лазарро. – Ты убил людей, избил меня. Ты не можешь называться мужчиной, раз позволил себе это. Ты мелкий жулик, – выдыхаю я. Он бросает на меня взгляд и смеётся. Пробирает до костей от его низкого смеха. – Я не избил тебя, а наказал… – Это ничего не меняет. Ты избил меня, причинив мне физическую боль. На моём теле синяки. Огромные синяки. Ты лупил меня. У меня голос пропал от крика. Ты насильно заставил меня это пережить. Из-за тебя я пережила страшное. И поэтому я не собираюсь… не собираюсь больше с тобой говорить. Не приближайся ко мне. Ты монстр. Ты убийца. Ты… – Садист. Это ты хотела сказать, Белоснежка? Киваю, не имея шанса ответить. Горло уже дерёт от сухости. – Именно так, а ты мазохистка, как и девяносто девять процентов женщин. Вы ждёте, когда вас накажут. Делаете всё, чтобы добиться этого. Вы играете, считая, что это сойдёт вам с рук. Вы сами ищите неприятности. И не ври мне, что сейчас твой разум не чист. Не ври. Ты говорить стала иначе. Ты чувствуешь всё иначе. Твои синяки – урок, который ты выучишь. Нет, снова окажешься там, в подвале. – Ты веришь в то, что вбил в свою голову. Ты… – Не ври, мать твою, мне! – взрывается он и быстро подходит ко мне. Прижимаюсь спиной к балконным дверям. Лазарро хватает меня за плечи и встряхивает так, что голова кружится. – Отпусти… не смей… – Смотри мне в глаза. Смотри в них, – рычит он и снова дёргает моё тело. Поднимаю взгляд. – Наказание не должно приносить удовольствие, Белоснежка. Оно поэтому и называется «наказанием». Ты заслужила его. Я выбил из тебя то, что тебе мешало. Ты ищешь неправдоподобные чувства, которые пытаешься показать мне, но это всё ложь. Огромная, мать её, ложь. Ты выносливая. Ты думаешь, я вколол тебе адреналин? Всё это хрень. Я ничего не вкалывал, а лишь создал видимость. Дальше ты додумала всё сама. Не адреналин помог тебе оставаться в сознании, а боль и ты сама. Я показал тебе, кто ты такая и чего стоишь. А ты, блять, какую-то херню несёшь. Услышала меня? Ты вытерпела боль, потому что она так же близка тебе, как и мне. Ты не знала об этом, но я знал. И это всё теперь позволит тебе увидеть намного больше, чем ты предполагала. Ты узнаешь себя и тех, кто тебя окружает. Ты постоянно провоцировала меня, так что здесь виновата лишь ты сама и, вероятно, моё желание прекратить всю эту чушь в твоей голове. От неё устаёшь, знаешь ли. – Он отталкивает меня от себя и отходит на шаг. – Давай посмотри на себя изнутри. Скажешь, что ничего не изменилось? Что ты до сих пор веришь в добро и мир во всём мире? Что сейчас ты смотришь на меня без капли страха, потому что в шоке? Скажешь, что боль настолько сильна, что стоять не можешь? Что ты не испытываешь ко мне особого чувства, чувства близости? Скажешь, что не доверяешь мне и боишься меня? Что ты скажешь, Белоснежка? Без всей этой фальши. Убери её. Вычеркни. Здесь нет осуждённых. Здесь только свобода желаний. Скажи, что ты сейчас чувствуешь, зная и видя, как я для тебя убивал? Почему ты стоишь и не бежишь от меня, вспоминая, как кровь стекала по моим перчаткам? Почему ты спокойна сейчас и приняла всё это именно после наказания? Почему ты не отходишь от меня? Тебе противно? Страшно? Я требую твоего ответа прямо сейчас, Белоснежка. Без лжи. Скажи мне, и тогда всё будет намного проще, – добавляет он. Его глаза горят от желания услышать мои слова, руки сжаты в кулаки, а тело настолько напряжено, что мышцы вздулись под тонкой тканью сорочки. – Ты хочешь ответа, как я чувствую себя сейчас? Ты… – Не тяни время. Отвечай! Судорожно выдыхаю, а в голове ничего. Так просто картинки, которые не вызывают ни одного чувства внутри. Моё дыхание сбивается. Лазарро выгибает бровь, наблюдая за тем, как я, в панике, подбираю слова. Они должны быть! Должны! Я же так много пережила. Я ненавидела его там. Я помню всё. Я… я… не знаю. Ищу подходящий ответ. Приплетаю свою семью, но это не имеет смысла. Возвращаюсь в ту темноту за решёткой, и снова там нет Лазарро, чтобы надавить на какие-то факты. А потом пустота. – Видишь? Ты не можешь опровергнуть мои слова, Белоснежка, потому что твой разум очистился, и ты стала легче принимать действительность. Ты разумна… – Унижение, – хрипло выпаливаю. – Унижение? – Да… унижение. Ты унизил меня. Заставил пережить боль без моего согласия, хотя говоришь о свободе желаний. Это не было моим желанием. Не знаю, кто ты такой на самом деле. Ты одна большая пустота. Ты убиваешь людей и так просто навязываешь мне то, что сделал это для меня. – Так и было. Я знал, что ты придёшь туда, Белоснежка. Ломать свои ограничения ты должна сама, а не я. В моих силах лишь подтолкнуть тебя на верный путь, что я и сделал. Я знал, что ты прячешься в тени. Чувствовал, что ты смотришь на меня, когда нож входил в тело этого ублюдка, который нарушил мои правила. Я защищаю то, за что взял ответственность. Но об этом позже. Унижение? Ты испытываешь унижение после наказания? – Лазарро делает полшага ко мне. Хотя меня потрясает то, что он всё спланировал, но в то же время я не боюсь его. Животного страха нет, даже после его признания. Киваю. – Почему? Почему именно унижение? – Потому что я не вещь. Я человек. Живой человек. Я была в шоке, и единственным способом выжить увидела попытку сбежать от тебя. Всё сложилось. Слова того мужчины и то, что я увидела. Ты играл мной, обманывая, что собираешься поймать его, но это была ложь… – Я собираюсь поймать его. Это не изменилось, – вставляет Лазарро. – Почему я должна верить тебе после того, как ты сам разрушил моё доверие? Ты избил меня, Лазарро. Это сделал ты, не кто-то другой, а ты. Это унизительно быть голой и получать удары от тебя… – От девайсов. Я ими лишь управлял и контролировал силу воздействия. – Это что-то меняет? – горько усмехаюсь. – Нет, я просто уточнил, чтобы ты привыкала к нашему сленгу. Ты нарушила мои правила – получила наказание. И это не унижение. Это рамки моей темы, которая мне помогает. И не только мне. Правила и законы устанавливаю я, здесь нет никаких поблажек. Ты не боишься меня после этого. Не дрожишь передо мной, Белоснежка. Ты тоже их принимаешь. Я дам тебе информацию, чтобы ты узнала обо всём сама. Но врать мне больше не будешь. Поняла? – Я не хочу… это ясно? Не хочу… мне было больно… ты избил меня, и я не желаю знать, почему ты стал таким жестоким. Ты убиваешь… – Только тебя это не так сильно задело, как то, что ты обиделась на меня из-за наказания, которое, напоминаю, заслужила. Так что все твои слова туфта, Белоснежка. Ты сотню раз повторила «ты меня избил», закрыв глаза на остальное, потому что тебе нормально в моём мире. – Его насмешливые слова сильно ударяют по мне. Наверное, так же, как и в ту ночь физическое издевательство. Меня злость берёт. Такая лютая злость, оттого что Лазарро смеётся надо мной. Для него нет ничего святого, в конце концов, а он ещё смеет меня обвинять в том, что ему так комфортнее думать. Делаю шаг к нему и становлюсь вплотную. Он выжидающе выгибает бровь, продолжая криво усмехаться. – Мне небезразлично, что люди умирают по твоей прихоти. Мне небезразлично, что женщины испытывают боль из-за тех же твоих прихотей. Мне небезразлично, что девушки страдают и умирают, потому что намного чище, чем вы все. Мне многое сейчас небезразлично, как и мир во всём мире. Но мне безразличен ты. Мне неинтересны твои тайны. Мне интересно, что нужно сделать, чтобы больше никогда тебя не видеть. Поэтому говори прямо, что хочешь от меня? Лазарро щурит глаза, словно сканируя меня, а я задерживаю дыхание, чтобы чётче услышать его ответ. Глава 17 Моя кожа выглядит не так плохо, как раньше. Тёмные борозды хоть и остались, но не особо болят. Краснота практически полностью спала, остались лишь синяки, которые я с усердием мажу и мажу чуть ли не каждый час с того момента, как ушёл Лазарро. Именно так. Он развернулся и ушёл, хлопнув дверью. Обиделся. Да, поначалу мне хотелось рвать и метать, как никогда. Разбить что-нибудь, желая выплеснуть на него своё негодование, потому что ответа я так и не получила. Затем вновь стало жалко себя, и я схватила тюбик с мазью, заставляя себя вспомнить, какую боль причинил мне Лазарро. Сон был плохим. Хоть Лазарро и разбил всё, разбросал еду, которую пришлось убирать мне, но фрукты и ягоды, которые постоянно стоят на столе, спасли меня от голода. Никто не убрал за ним, кроме меня. Еда наутро стала вонять, и я просто выставила урну за дверь, намеренно хлопнув ей. А вот так! Просто взяла и хлопнула! Впервые в своей жизни я хлопнула дверью. Папа был бы в шоке от моего поведения. Но моё состояние не изменилось. Меня что-то рвало внутри и продолжало это делать весь долгий день под кондиционером, в окружении фруктов и бессильной злобы на Лазарро. Выйти из комнаты я не рискнула. Мне удалось принять душ, нагло воспользоваться всеми кремами и лосьонами, масками и патчами, стоящими в шкафчиках, чтобы вызвать хоть какую-то реакцию у… воздуха. Лазарро меня в таком виде не застал. Боль отступала с каждым часом всё быстрее и быстрее. Я сама не понимала, как такое возможно, но это было фактом. Моя кожа стала розоватой и очень нежной, хотя сидеть всё ещё было некомфортно, поэтому я только стояла или металась по спальне, пытаясь найти нечто такое, что не даёт мне обрести внутренний баланс. Для меня это было шоком. Вероятно, я отрицала слова Лазарро про то, что боль очищает, потому что до сих пор чувствую себя грязной и вонючей. Снова душ. Кремы. Лосьоны. Духи. А потом настал черёд гардеробной, забитой новыми нарядами. Я порвала два платья, они показались мне чересчур дорогими для такого мерзавца, как Лазарро. Наёмник, потративший уйму денег на эти тряпки, переживёт то, что не сможет сдать их обратно в магазин. Легче не стало. Стыдно только за своё поведение. Снова поплакала над разорванной одеждой и спрятала её подальше в шкаф. К вечеру ситуация не изменилась. Меня продолжало знобить. Мои кулаки сжимались сами, и даже ужин, который мне принёс Итан, не помог. Я с презрением наблюдала, как он равнодушно ставит еду на стол и молча уходит. Затем бессилие начало сводить с ума. Я пыталась думать. Только пыталась, ведь разумных мыслей не было, лишь в голове дребезжал голос Лазарро с его требованием признаться… И вот наступило новое утро, а я так и не смогла уснуть, лишь притворялась спящей, когда вернулся Итан, чтобы забрать несъеденный ужин, отключить кондиционер и открыть балконные двери. Ему было всё равно, на самом деле, сплю я или нет. Поэтому я зачем-то открыла глаза и наблюдала за ним. Такой же высокий, мощный и большой, как и все мужчины здесь, он не заботился о том, какой шум издаёт своими действиями. Кажется, он делал это намеренно, мстя мне за разбитое зеркало. Какая глупость! Зеркало! Он людей помогает убивать, а дуется из-за какого-то зеркала! К шести часам утра меня озарило – то, что случилось со мной, поведение своё гадкое имею в виду, вызвано присутствием в моей жизни Лазарро. Конечно, это очень логично и непросто понять, но и признаться себе в том, что со мной что-то случилось после той ночи, безумно сложно. Похоже на то, когда опускаешь руки и отдаёшь себя на растерзание. Этого я и не собираюсь делать, поэтому злость, ярость и желание насолить Лазарро, были вызваны именно этим. Это больно. Очень больно осознавать, что связь с прошлым я потеряла навсегда. Я не говорю о родителях и своей семье. Я говорю о себе. Мой мир хоть порой и был сложен, но был шанс на что-то хорошее. Теперь ничего хорошего не ожидаю, наоборот, я знаю, что всё будет только хуже и хуже. Не могу принять себя такой, вульгарной, как сказала бы мама. Родители всегда считали, что у меня покладистый характер, но не было смысла иметь другой. Всё было стабильно, как у других людей. Теперь же мне страшно. Из-за самой себя. Мне хочется действовать. Двигаться. Хоть что-то сделать, чтобы вытащить себя отсюда. А ещё ругаться. Боже мой, как же хочется ругаться с Лазарро. Хрипеть на него своим севшим голосом и спорить, спорить, спорить, пока меня не разорвёт на части. Это страшно. А потом станет больно, ведь всё это ненормально. Жестоко. Меня безумно мучает то, что он был прав. Абсолютно прав, а я отстаивала то, что, в принципе, оказалось, не особо важным. Да, я видела, как он убивает людей. Да, он избил меня. Да, я сама его спровоцировала, но, а как он думал, я буду себя вести? Спокойно пожму плечами и улыбнусь? Это ведь нормальная человеческая реакция, тем более он сам признался, что тоже провоцировал меня. Чёрт возьми! – Да, чёрт возьми. Я это сказала. Чёрт. Чёрт. Чёрт, – шиплю вслух и зло ударяю по кровати ладонью. Я не принимаю тот факт, что оказалась рядом с таким же убийцей, как и тот, что решил продать меня. Вероятно, я дура… глупая дура. Так что ничего не изменилось. Продолжаю верить в непричастность Лазарро. Неужели, мне было мало боли? Неужели, случившееся не должно было доказать обратное и не вызвать внутри презрение к нему? Он убийца! Поворачиваю голову к двери, когда на ней опускается ручка. Итан входит, но без завтрака. Как они узнают, что я уже не сплю? Всего восемь утра! – Босс хочет тебя видеть на завтраке у бассейна. У тебя пять минут, – сухо сообщает он. – Босс не получит то, что хочет, – фыркая, отворачиваюсь к балконным дверям. – Мало было боли, деточка? – усмехается Итан. – Я тебе не деточка, ясно? Мне двадцать семь. И если хоть кто-то прикоснётся ко мне, я выпрыгну вон оттуда, – указываю пальцем на балкон. – Значит, мне передать твой отказ? – Именно так. Пока он не ответит на мой вопрос… да и, вообще, я отказываюсь подчиняться его приказам. Мне они безразличны, – уверенно киваю. – Что ж, сама будешь разгребать это дерьмо, – хмыкая, он выходит из моей спальни. Яростно снова ударяю ладонью по кровати и поднимаюсь с неё. Ягодицы больше не горят. Они порой ноют, когда я резко сажусь на что-то твёрдое, но так… я выжила. Да, сойдёмся на этом. Складывая руки на груди, выхожу на балкон, чтобы лично увидеть, что будет делать Лазарро, когда ему передадут мои слова.