– Рассказывайте, Катя, что вас беспокоит, – начала сеанс доктор. Она совсем не понимала, КТО к ней пришел? – Ничего… – тихо сказала я. – Может быть, хотите чем-то поделиться? Как, как я могла по доброй воле начать рассказывать о тех чудовищных вещах, что происходили со мной в подземелье? Неужели доктор этого не понимала? – Нет, спасибо. У меня все хорошо. Мы с мамой покинули палату. Больше разговора о психологической помощи у нас не возникало. И я, и моя семья знали, я справлюсь со всем сама, что я – очень сильная. С помощью близких людей, моей семьи, мне удалось восстановиться и морально, и физически… Заинтересованные лица отчитались, что я прошла курс психологической реабилитации… Заключение После возвращения домой я дала десятки интервью на телевидении и в прессе. Конечно, с разных сторон я слышала: – Забудь, стряхни, живи дальше, ты должна нормально жить, поменяй имя. Но я не хотела молчать. И у меня было несколько причин для этого. В первую очередь, я хотела доказать, что я, несмотря на годы заточения, осталась нормальным человеком, не потерявшим способность общаться, мыслить, что я не боялась общества и физически выглядела здоровой. Хотела сломать стереотипы. Со всех сторон слышалось, что я должна затаиться, лить слезы – вероятно, только такой тип поведения пресловутое общественное мнение оценивает как «правильное» поведение жертвы. Еще одним фактом рассказывать свою историю, стало желание пресечь домыслы о моей жизни под землей и не допустить распространения выдуманных грязных подробностей, которых и так хватало на самом деле. Хотя, как оказалось, сплетни и откровенная ложь все равно присутствовали практически в каждой статье и телепередаче, не говоря уже об интернете… Возмущению моему не было предела, когда я, например, прочитала домыслы о том, что сразу после освобождения мы с Леной купили где-то в Богом забытом месте деревенский домик, и якобы даже строили там для нашего мучителя бункер… Всё это, разумеется, не что иное, как чья-то буйная фантазия. И уж конечно, не выдерживают никакой критики досужие разговоры о том, что мы могли сбежать, но не делали этого, потому что нам якобы даже нравилось жить у Мохова, что мы – девушки легкого поведения, которые получили то, что хотели и все такое прочее. Конечно, все это просто досужие разговоры и грязные сплетни. Еще один важный мотив громко рассказывать мою историю – желание защитить всех женщин, переживших сексуальное насилие вообще и в подростковом возрасте в частности. На страницах печатных СМИ и в многочисленных социальных ток-шоу на телевидении один из популярных сюжетов – беременные 12-14-летние девочки. Меня глубоко возмущает, как легко общество готово возложить ответственность за подобные случаи на самих девочек: «слишком короткая юбка», «слишком глубокий вырез», «слишком высокие каблуки», «нечего по ночам шляться», «не пошла бы в клуб, ничего бы и не случилось», «нормальная девушка не пойдет с незнакомым мужчиной на свидание!» – аргументов множество. Ведь точно так же и про меня говорили: «Сама виновата, что пошла на вечернюю дискотеку, сама виновата, что села в машину к незнакомцу, сама виновата, что согласилась выпить, за что боролась, на то и напоролась!» – бесконечный круг «самавиновата» просто может свести с ума! Людям проще обвинить девочек в развратном поведении, в том, что они «сами спровоцировали насилие в отношении себя» – и эти и ограничиться. По моему глубочайшему убеждению не несчастные совращенные дети (а подростки – это дети!) не должны вообще становиться предметом обсуждения! Виноваты прежде всего взрослые мужчины и женщины, которые совершают насилие над ребенком или которые попустительствуют своим невмешательством совершаемому насилию! Да, на примере моей истории можно дать девочке-подростку урок безопасности, рассказать, как не надо поступать: не разговаривать с незнакомцем, не садиться в чужую машину и так далее. Но ни в коем случае ответственность за факт насилия не должен возлагаться на жертву! Еще меньше мне хотелось молчать, когда я спустя два года после нашего освобождения узнала историю австрийской пленницы Наташи Кампуш. Сначала я вообще не поверила, что такое возможно – восьмилетний плен в подвале у маньяка. Мне не верилось, что такие люди вообще существуют, я думала, что Мохов один такой… Я начала сравнивать – и наши две истории были так похожи! Вплоть до деталей! Когда я смотрела сюжеты в новостях, рассказывающие о Наташе, я не верила своим ушам! Было только два различия. Она провела в плену восемь лет и была одна, а я – четыре года и вместе с подругой по несчастью… Не знаю, честно говоря, удалось бы мне сохранить рассудок, если бы я сидела в том подвале одна или нет… Самое главное, что я старалась донести до людей на своем примере, – это то, что никогда нельзя забывать об осторожности. Быть внимательными к окружающим, ведь быть может, они являются для кого-то последним шансом на спасение. Моя ситуация стала ярким доказательством наивности и легкомысленности, повлекшим за собой такие ужасные последствия, поэтому я хотела бы, чтобы как можно больше девушек задумались о безопасности и не полагались на свою интуицию и доброту незнакомых людей. С Леной – моей сестрой по несчастью – мы в первый год после освобождения еще встречались – следственные действия, суды, совместные интервью… Потом эти встречи стали реже… Я знала, что третьи роды закончились неблагополучно, что и немудрено – всё-таки ей действительно было тяжелее, чем мне: три беременности, пережитые в тяжелейших условиях, на глубине шести метров под землей износили ее организм до крайней точки… Но было не только абсолютное физическое истощение. Наравне с этим были еще раны души. У Лены они рубцевались медленнее… Она рассказывала мне, что училась в педагогическом институте. Пыталась начать жизнь заново, вычеркнув почти четырехлетний ад из своей памяти… Как-то я спросила о детях, рожденных ею в плену. В ответ услышала, что она не хочет их видеть и искать ей некого… Ходили разговоры, что этих детей усыновили в рязанских домах малютки, даже была версия, что их усыновили за границу… Мне сложно говорить, стала бы я искать этих детей или нет… С одной стороны, я прекрасно понимаю, что это дети – рожденные от насильника… Смогла бы я дать им любовь и заботу, если бы постоянно угадывала в их лицах черты того, кто просто уничтожал меня долгие годы? И нужно ли их было вообще разыскивать, если предположить, что Лена решила бы вернуть детей? А тем более, нужно ли это делать сейчас, спустя годы? Дети выросли, ничего не подозревая о своем происхождении. Они не знают, кто их настоящие мать и отец… А если узнают? Как их психика переживет такое знание? Лена потерялась в круговороте жизни… Но если она вдруг захочет меня найти – я была бы рада встретиться с ней… А вот с кем бы мне точно не хотелось встречаться, так это с человеком, укравшим три с половиной года моей жизни. А ведь семнадцатилетний срок его заключения подходит к концу и есть вероятность, что он доживет до его окончания! Если хоть кто-то, принимающий решение о его дальнейшей жизни, сейчас читает эти строки, – услышьте меня! Этот человек не только не должен вернуться в Скопин на Октябрьскую улицу, где его до сих пор боятся все без исключения. Он не должен вернуться даже в пределы Рязанской области! По-хорошему, он бы вообще не должен был выходить из мест лишения свободы. За аналогичные преступления во всем мире сроки порой даже превышают размеры человеческой жизни. Ну, почему нам вновь нужно будет переживать этот страх – страх его выхода на свободу?! Надеюсь, что все-таки Господь приберёт его раньше… А пока мне – тридцать лет. Я любимая жена и счастливая мама двоих детишек – мальчика и девочки. Я очень хотела и молилась, чтоб случилось именно так, и Господь вновь услышал мои молитвы… Я довольна своей нынешней жизнью и могу точно сказать, что я счастлива. Конечно, у меня, как и у всех, порой бывает плохое настроение, в порыве эмоций я могу бросить родному человеку обидное слово, расстроиться из-за пустяка, посетовать на погоду. Но только тогда, когда мое внутреннее состояние становится совсем невыносимым, я вспоминаю мрачные стены сырого моховского подземелья, и сразу понимаю, что ни одна из моих проблем не стоит и тысячный доли того, что мне пришлось вытерпеть. Теперь я очень хорошо понимаю выражение про то, что мы не сможем оценить рай, если не увидели ада… Цените свою жизнь и свободу настолько, насколько они вам дороги, хотя по-другому у вас вряд ли получится.