Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 5 из 28 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Под хороший закусон дом побыстрее, до прихода холодов, приняло КЭЧ. Начальство с обеих сторон обмыло приемный акт и, о счастливое стечение обстоятельств, кануло, прыснуло подальше от гарнизона и своего детища. Кое-кто вышел на пенсию, кто-то умчался по замене в более благославенные края, кто осваивать новые ударные стройки Советской Армии. Надо сказать, что дом был первым в серии, экспериментальным, улучшенным и на фоне забайкальского пейзажа смотрелся просто здорово. Классно смотрелся Новый Дом на фоне покрытых жухлой травой сопок, двухэтажных серых блюхеровок и единственного на всю Манжурку сочнозеленого парка. Парка, посаженного героическим генералом Драгунским, сосланным, в процессе борьбы с космополитизмом в этот, тогда никому не нужный и Богом забытый гарнизон, на границе с Великим дружественным Китаем. Теперь, во времена острова Даманского, горнизон стал полнокровным, перенаселенным и шумным, но ни одному из сменявших друг друга генералов не удалось оставить в памяти обитателей ничего подобного Блюхеровским домам и Драгуновскому парку. Предполагалось, что Новый Дом станет рукотворным памятником эпохи развитого социализма, затмит своим величием первые два чуда Забайкальского края света. Замполит прибыл в самый разгар борьбы за квартиры в Новом доме. Он сразу оценил ситуацию и, о еврейская голова! — оценил ее правильно. Когда на общем собрании офицеров и прапорщиков майору предлжили новую излированную трехкомнатную квартиру, он встал, с минуту скорбно помолчал, склонив голову на грудь, украшенную колодкой юбилейных медалей и скрещенными ремнями полевого обмундирования. Выдержав паузу в лучших традициях провинциального русского театра и заинтриговав в достаточной мере публику, замполит широко раскинул руки, как бы пытаясь обнять все присутствующее собщество, все братские народы СССР. Быть может, его пылких объятий хватило бы и на весь Соцлагерь, и, чем черт не шутит, на все прогрессивное человечество. Трубно, этак по простецки, прочистил в белоснежный платок носоглотку, оценил содержимое платка, аккуратно сложил и спрятал употребленное в карман галифе. Обвел зальцо печальными глазами и повел свою тронную речь… — Товарищи офицеры и прапорщики! В нашей героической части я человек новый, еще не со всеми познакомился, пока не вник во все обстоятельства быта семей военнослужащих. Это моя вина… Но, поверьте! Коммунисту и офицеру, совесть не позволяет только приехав сразу же претендовать на, подчеркиваю, положенную, отдельную трехкомнатную квартиру в Новом прекрасном доме со всеми удобствами. Даже имея семью из трех человек. Ведь, наверняка, среди нас есть люди давно служащие в этом отдаленном гарнизоне, мечтающие о городских удобствах, имеющие многодетные семьи. Так давайте же сначала улучшим их условия жизни, дорогие товарищи! Ведь забота замполита о людях, как не устает говорить дорогой товарищ Генеральный Секретарь Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза Председатель Президиума Верховного Совета СССР Леонид Ильич Брежнев в своих исторических речах на Съездах и Пленумах — есть цель жизни и борьбы партийных работников. Всеобщее ошарашенное молчание было ответом ему, а потом зал ошалело зааплодировал. Замполит раскланялся на все стороны света, выпустил из пылких объятий полузадушенные братские народы и скромно добавил: — Если Вы, товарищи, поручите, то постараюсь разобраться и уладить все квартирные проблемы нашей части наилучшим образом. Товарищи единогласно поручили. В организационных вопросах нелетающий замполит был дока. Он сводил концы с концами в запутанных дебрях квартирной очередности, добивался справедливости на заседаниях квартирных комиссий всех уровней, бился как лев за квадратные метры и лоджии, грудью вставал на защиту унитазов и кухонных плит. В борьбе обретал он свое. Еще недавно розовые упитанные щечки — побледнели, глаза, под стеклами очков в круглой металлической оправе, наоборот покраснели. Как это не парадоксально, но все офицеры отряда, желавшие чего-то нового, действительно сменили квартиры. Кто-то переехал из деревянного старого дома в деревянный поновее. Кто-то сменил две комнаты в старом блюхеровском на двухкомнатную в панельном, кто-то комнату в старом — на две в совсем древнем, деревянном. Замполит тасовал нас словно пластмассовые квадратики в детской игре — мозаике. В результате всех этих перетурбаций сам майор перехал из гостиницы в изолированную двухкомнатную блюхеровскую картиру в самом престижном — генеральском доме. Параллельно с этими трудами и заботами бравый майор знакомился с личным составом, вызывал солдатиков и сержантов срочной службы по одному в свой кабинет и долго о чем-то наедине беседовал. Эти бдения за закрытыми дверями оставались тайной до момента вселения замполита в квартиру. Где-то за недели две-три до торжественного момента, некоторые бойцы, непонятно за какие заслуги, получили кратковременные отпуска с выездом на родину, другим — отпуска были объявлены с задержкой в исполнении, на месяц, полтора, два. Когда начали возвращаться в часть первые ласточки, все постепенно прояснилось. Бойцы летели из родных краев не порожняком, а неся в своих клювиках дань от благодарных, чадолюбивых родителей. Родители избранных счастливцев случайно оказались не простыми рабочими-колхозниками-интеллигентами, а людьми, уважаемыми, так или иначе связанными с дефицитом, и за счастье повидать свое чадо, благодарно делившимися этим дефицитом с замполитом. Один притащил никогда до этого в Забойкалье не виданный, голубой как петлицы советского вертолетчика, финский унитаз. Другой — вязанку обоев, Некто, анонимно, слал посылками плитку, бандеролями паркет. Почта была забита отправлениями в адрес народного радетеля. Нужно отметить, много солдатиков попало в часть с берегов теплого Черного моря, со склонов Кавказких гор, а там люди давно поняли все прелести взаимной дружбы и помощи, проще говоря распрекрасный принцип Советского товарообмена, Ты мне — я тебе. Пришла осень, за ней зима с байкальским сумасшедшим ветерком, с сорокашестиградусными морозами, полезли из носа ледянные сосульки замерзающего на лету дыхания и начали понимать люди, что к чему на белом свете, в чем суть и какова цена замполитовской ласковой заботливости. С первыми холодами в Новом Доме начало от холода вести окна. Сыроваты оказались когда ставили. Справился народ с этой бедой, дружно законопатив все дырочки промасленной армейской ветошью. Следом полез, покоробился на кухнях линолиум — закрепили авиационным клеем, выровняли утюгами. Обои решили со стен слезть будто старая кожа со змеи — подклеили все тем же клеем из того же неиссякаемого источника. Но подкралась беда — проектировщики ли не учли, солдатики ли стройбата схалтурили, но порвались, заложенные на малой глубине трубы отопления и горячего водоснабжения. Как чуял это наш замполит, сидел за блюхеровскими стенами в теплой квартирке-конфетке, отделанной народными умельцами, получившими отпускные билеты сразу после успешного завершения ремонта. Сидел замплит — сострадал… Цокали зубами полузамерзшие офицерские семьи — просто страдали. Терпеливый, надежный народ был — советские офицеры. Однажды среди зимы случился большой переполох в затерянном среди пегих маньжурских сопок гарнизоне. Начальники служб и командиры всех рангов задергались, забегали, понукая замерзший и закутанный соответственно времени года личный состав, к небывалой по столь холодной погоде активности. Механикам была дана команда немедленно готовить вертолеты к полетам с большим, ну очень большим, начальством на борту. Следовательно, борты должны быть прежде всего почищены, подкрашены, размалеваны белыми и красными полосочками, трафаретиками. Гвардейские знаки обновлены, колеса шасси наваксены, белые ободки намалеваны, внутри, естественно, все должно сиять и радовать начальственный глаз. Вся эта прелесть, ко всему прочему, должна еще и летать и не просто летать, а без малейших намеков даже на попытку летного происшествия. Вскоре после нанесения последнего мазка, в ганизонную гостиницу вселилась группа генералов и полковников с черными бархатными петлицами артиллеристов и танкистов, инженеров и химиков. Вертолетчики, естественно, обеспечивали полеты всей компании из гарнизона на полигон. В тесном кругу, каким является даже относительно большой гарнизонный городок, трудно долго хранить не только семейные, но даже военные тайны. Все население знало, что за несколько недель до приезда комиссии в дивизию прибыли новые, совершенно секретные танки. Необычность их состояла в способности использовать башенные орудия не только как обычные пушки, стреляющие снарядами с огромной начальной скоростью, но и как огнеметы, метающиее зажигательную жидкость способную сжигать все живое и неживое на своем пути. Такие танки считались очень перспективными на случай военных действий против слывших раннее братьями, китайцев, учитывая их индивидуальную малоразмерность, огромную численность, необъяснимую живучесть и плодовитость. Танкистам нашего гарнизона выпала честь первыми испытать новое чудо-оружие на глазах причастных к этому событию начальников. Без личного участия в испытаниях начальникам не светили новые красивые ордена и медали за повышение боеспособности Родины. Горючая смесь оказалась ядовита, дорога в производстве, хранилась опечатанной. Именно поэтому никто к ней не лез, от греха подальше, не пытался опробывать до приезда высокой комиссии. Как водится на Руси, среди приехавших оказались все способившиеся примазаться в надежде заполучить орденок. Отсутствовали только действительные изобретатели и разработчики нового оружия. Оказалось, что их звания и анкетные данные, подходящие для возни с железяками и дурно пахнущими химикалиями, способными пообжечь и поранить, оказались совершенно недостаточными на этапе торжественного приема изделия. Технарей просто небрежно отодвинули в сторону, дабы не примазывались к стройной очереди выстроившихся для получения орденов и повышений генералов и полковников. Чумазые мавры сделали свое дело, и ладушки, могут временно отдыхать и отсыпаться перед новыми заданиями. За технику, отлаженную и многократно опробованную на подмосковных и украинских танкодромах особо не волновались. Более того, настолько в ней были уверены, что дружно все дни перед выездом на полигон обмывали предстоящий успех на банкетах. Начальство прекрасно проводило время в закрытом на спецобслуживание зале буфета Гарнизонного Дома Офицеров. Обслуживать начальство мобилизовали самых смазливеньких официанток со всей Маньжурки. Девчата умели обслуживать по высшему классу. Это мы знали по себе. Теперь оставалось только вздыхать в свободное от службы время, проклиная некстати нагрянувших чужаков-конкурентов. В этом-то и была главная разница, что одним — досуг, то другим — служба. Хорошее это дело, быть генералом, да не у всех получается. Однако, по прошествии нескольких дней, когда техника и личный состав выведенные в поле, уже вкалывали дубаря под ледяным зимним забайкальским небом, пришло и наша пора вывозить вертолетами начальство на готовый к испытаниям полигон. Загрузились начальством, добротно упакованным в полушубки и папахи. Взлетели, и лихо, с шиком пошли на бреющем, на радость летящего с нами, дабы мозолить глаза начальству, замполиту. По столь торжественному поводу оделся и смотрелся он как асс-пилот, в комбинезоне, шлеме, при всех пилотских атрибутах и регалиях, которых у многих настоящих летчиков не было. Летать правда замполит не умел, да начальство такими пустяками не интересовалось. Командир отряда, в отличии от майора, терпеть не мог вертеться перед начальством, потому с радостью сплавил вместо себя напыженного от счастья помощничка. День для испытаний выдался на удивление чудесный. Ветер как по заказу стих. Ярко сияло солнце. В безоблачном, нежно голубом небе над голыми, покрытыми прошлогодней желтой травой пологими сопками белыми кудрявыми стовбурами ввинчивались в небо, таяли в высоте дымки походных кухонь и печек в палатках танкистов. Звенели на морозном воздухе, стреляли выхлопами прогреваемые перед выездом на директриссу моторы танков. Генералы вышли из кабин вертолетов, но далеко не расходились, дабы побыстрее сбежать обратно в теплый банкетный зал после быстренького завершения самой неприятной процедуры — стрельб на свежем забайкальском морозце градусов так под сорок ниже нуля. От дыхания у всех проявились под носами ледяные наросты, подошвы утепленных сапог и унтов постепеннно задубевали, папахи начинали куржавиться изморозью, нахлобучивались постепенно все глубже и глубже на начальственные лбы.
Урча моторами и поплевывая дымками из выхлопных труб танки вышли на исходный рубеж атаки, замерли, поводя длинными хоботами стволов и взвыв моторами рванулись к виднеющимся на склоне сопки макетам целей. Близился миг торжества. Вот головной танк привстав на мгновение выплюнул из ствола нечто похожее на серый комок желеобразной протоплазмы. Это нечто, вяло болтаясь в воздухе, пролетело некоторое растояние и, повинуясь закону всемиронго тяготения, смачно шлепнулось на землю. Следом за первым таким же сгустком харкнуло дуло второго, а затем третьего танка. Все зрители стояли разинув рты и вытаращив в изумлении глаза. Танки остановились, и в открывшихся люках появились головы не менее удивленных танкистов. Сначала все остолбенели, но затем разом потянулись к застывающим на заледенелой земле серым соплям. Вертолетчики двинулись было следом за комиссией, но как петрушка из коробка выпрыгнул вперед замполит и зашипел гадючкой, потрясая перед замерзшими носами кулачонками в кожанных новеньких перчатках. — Не смотреть, не ходить, не разглашать. Запомните крепко-накрепко! Для нас лучше будет ничего не знать, не видеть и не слышать. Действительно и сам замполит не пошел смотреть на позорное фиаско. Может прав был, кто знает. Жизнь учила их тоже сурово — не высовывайся. Скоро однако мороз загнал начальство обратно в вертолеты. Генералы матерились от души, поливая потоками проклятий пиндюков, отгрузивших в Забайкалье огнеприпасы прошедшие тестирование и предназначенные для применения в районах со среднегодовой температурой не ниже пятнадцати — двадцати градусов Цельсия. Ясненько, что при наших минус сорока зажечь огнесмесь оказалось невозможно даже паяльной лампой. Эпоха разгильдяйства и простодушного идиотизма набирала обороты. Позже мы уже не удивлялись получая машины в тропическом исполнении, а просто бросались утеплять их, доводить до нормы. Может представление с замороженными соплями повысило тонус и отвлекло гарнизонный народ от горестей с Новым домом. Может — Новый Год. Может пообвыкли в шестиградусных удобствах, в надежде на весну и лето. Не залетел, не попался майор на квартирных делах, проскочил ужем, хоть и судачили наши закутанные в платки тетки по кухням, обсуждая финты замполита. Вздыхали, отмечая его ум, сметку и проворство. Ставили в пример своим недотепам мужьям. То ли стукачей среди нас не оказалось нештатных, а штатные свой куш сорвали, то ли, удача его была такая, но пронесся замполит мимо всех неприятностей, словно слаломист по трассе меж красных флажков, ни одного не задел, не повалил. Ни одной проверки, ни одного запроса, ни одной комиссии… Замполиты, видать все психологи попадались. Знали они душу нашу. Понимали ее лучше чем сами обладатели. Лазили по ней, где надо поправляя и перекраивая эту самую душу бестелесную на свой манер, подгоняя ее под стандарты ими придуманные, ими записанные, ими редко когда соблюдаемые, ими презираемые и, в конце концов, ими же и оплеванные. * * * Может раньше и были они другими, может и правду писали и пели о комиссарах. Кто знает? Те о ком пели, те кто эти песни слагали уже давно померли. Спросить не с кого…. Спросить не у кого… Разве у диназавра или мамонта спросишь — Чего это вы братцы повымирать решили? С какого такого горя? Теперь в категорию счастливцев, ранее ограниченную на Русси дураками, пьяными и юродивыми, прочно поместились, растолкав, потеснив прошлых обитателей, замполиты и политработнички всех мастей, рангов и званий — все более-менее шустрые бывшие секретари всех Цеков КПССов, ВЛКСМов, профсоюзов и протчие, от Ельцина, чрез Шеварнадзе и Кавказкий хребет, вдоль Алиева, Назарбаева, и Среднюю Азию, дальше, дальше — до самого Тихого Океана, через журнал Коммунист, скромнейших партай-генноссе и идеологов, сквозь кафедры марксизма-ленинзма с идейно-выдержанной профессурой… кончая, комсомольскими активистами с затуманненным КГБ прошлым, олигархами, главарями боевиков, авиационными генералами, полковниками-артиллеристами… тоже наверняка примерными партийцами в прошлом. Сменили партай-генноссе вывески, партии, убеждения. Вчерашние верные Ленинцы, Сталинцы… — Горбачевцы — сегодня… да кто угодно! Ну, просто День Чудес в Стране Непуганных Идиотов! Вчера еще главный идеолог социализма-коммунизма, пылкий оратор и стойкий борец, а сегодня поутру проснулись — и, здрастьи Вам, тот же петрушка, не сменив даже костюмчика и галстушка, уже первый зазывала в демократическом балаганчике. За другие фокусы агитирует обалдевшую публику. И не хочешь, а поверишь, что Партия — это цвет нации. Все первейшие прохиндеи — ее, родимой, центровые кадры, а значит Ум и, пардон, Честь-Совесть. Чего же мне стыдиться, господа хорошие? Да мне до вас еще тянуться и тянуться… Но не стану. Хватит. Остановлюсь на достигнутом. И так тошно… Пошли вы все… Вынырнул из зеркала в день сегодняшний. В котором нет замполита, Забайкалья, а есть брайтоновский бейсмент где чищу, любовно оглаживаю детали невинного в преступлениях пистолета. Но чего терять время? Пока совершают пальцы обряд ритуального прощания с оружием, нырну-ка вновь в прошлое, пусть туманное, как покрытое патиной, местами засиженное мухами зеркало на стене. Зеркало не старое вовсе, просто чиповое, дешевое, сделанное в Китае. Местами мутное… А местами, ничего, нормальное. Вот опять пришло прошлое… Другое… Дорогое… Заветное. Глава 4. Вероника Вертолет медленно плыл над просторами казахстанской целины, могучим рокотом движков распугивал живность на берегах степных озер, поднимая в небо несчитанные стада жирнючих гусей. Птицы были настолько тяжелыми и ленивыми, что после долгого грузного разбега находили сил отлететь всего на несколько метров где и приземляись, устало переваливаясь с бока на бок. Гусаки демонстрировали полное презрение к шумному страннику и полное удовлетворение от жизни. С высоты полета кишащие птицей берега озер казались покрытыми грязно белой пеной, расплескивающейся все дальше и дальше от нашего курса. Тот год начала семидесятых был славен невиданным целинным урожаем. Дорогой Леонид Ильич откликнувшись на призыв о помощи уважаемого кунака товарища Кунаева, послал на помощь Казахстану тысячи военных машин с водителями, десятки тысяч солдат и офицеров, сотни ремонтных летучек, бензовозов, походных кухонь, десятки вертолетов с экипажами. Все это воиство, снятое с боевых дежурств, оторванное от учебы, даже командированное из района полыхающей очагами перестрелок и провокаций китайской границы, частично призванное из запаса, лишенное дисциплины, жесткого распорядка дня, привычной военной среды, тихо спивалось и деградировало, упешно разнося после окончания страды бациллу разложения в места постоянной дислокации Армии и Флота. Причины были множественны и взаимосвязаны. Но самая главная, Первопричина всего лежала на земле в грязи. В прямом смысле слова, валялась под ногами. Имя ее было — Хлеб. От последнего солдата, призванного из неэлектрофицированной таежной заимки, до генерала все знали, что стране не хватало зерна, что пшеницу за золото покупали за границей. В воинских эшелонах, по мере следования к Казахстану, ежедневно проводились инструктажи личного состава об правильном уплотнении кузовов, о применении пологов, о десятках способов предотвращения потери даже одного зернышка. Зампотехи твердили о бережной эксплуатации техники, замполиты — о политической стороне кампании и поощрении отличившихся. Реальность быстро добила остаточные иллюзии. Обочины дорог в Тургайской области колосились золотой пшеницей, никем никогда не сеянной, но проросшей после прошлогодней ударной битвы за урожай. Пшеница, потерянная людьми и развеянная ветром вдоль степных дорог, ничуть не отличалась от посеянной и взращенной на полях, тянущихся во все стороны света от горизонта до горизонта. Пшеница стояла золотой стеной, тяжело катя валы под порывами ласкового летнего ветра. Красивые колосья, полные крупных, одно в одно, как на подбор зерен радовали взгляд. Пшеничные поля, не прерываемые межами, дозревали под лучами щедрого казахстанского солнца. Казалось зерна одного только Тургая хватит для всей страны, больше не прийдется унижаться и покупать зерно за бугром. Сверху видно многое. С горечью наблюдали хилую однопутку, сверкающую пустынными рельсами среди хлебных полей. Высмотрели только три более менее приличных шоссейных дороги на всю область. Всего один единственный небольшой элеватор в Аркалыке — столице пшеничного края. Даже мы, люди далекие от сельского хозяйства поняли, что зерна во много раз больше чем предполагалась для этого элеватора, узрели полное отсутствие возможностей вывезти собранное богатство в другие области. Набравшись смелости я задал этот вопрос полковнику Пагаряну, начальнику оперативной группы округа. — Ты, наверное, первый раз на целине? Не знаешь еще — наше дело возить, а куда возить, зачем возить, это не наше дело. Это дело местных властей. Найдут, разберутся, не беспокойся. Ишь, государственный муж нашелся! Ты знай — летай. Понял, да? — Так точно, товарищ полковник! — Ответил, разобрав из пылкой тирады только то, что лично полковнику все целинные дела давно и крупно по сараю. В первые дни жатвы, разогретые призывами, возможными поощрениями, обещанными отпусками и премиями, солдатики пахали на совесть, тщательно укутывая россыпи золотого зерна брезентами, стягивая тенты веревками, уплотняя кузова армейских Газонов и Зилков. Они лихо подавали машины к красавцам комбайнам, идущим по полям и скрывающимся за горизонтом в сопровождении степных богатырей — Кировцев. Действительно старались на совесть. На пятый день страды жалкий Аркалыкский элеватор оказался забит под самую крышу и перестал принимать зерно свозимое армией по жутким, раздолбанным дорогам со всей области. Тогда по приказу свыше зерно начали скирдовать на бетонных площадках, прикрывая от дождя и ветра брезентами. Но зерно неумолимо набирало влагу и прело, тлело, вспыхивало. Все это происходило на виду у солдат, мотающихся взад-вперед с красными от недосыпа глазами. Потеряв цель люди начали сдавать.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!