— Именно — так. Звание? — Старший лейтенант. — Задание? — Ты. — Конкретнее! — Всё. Никакой конкретики. Просто познакомиться и всё. — Кто твой командир? Она ответила, Миша долго вспоминал, перетрясая в памяти структуру ГБ. Вспомнил. Коль-Коль. Его иерархия. Краем самым, но — его. — Сколько лет? — У девушки… — Старший лейтенант, отвечать на поставленный вопрос! — Двадцать! — Рановато для старлея. Настоящая фамилия? — Иванова. Сирота я. С войны. Детдомовская. — Позывной? — Валькирия. Миша рассмеялся. Батя! Его «приколы». Он сдержал своё обещание! — Где проходила подготовку? Кто руководит операцией? Когда сеанс связи? Сколько было половых связей? — Пошёл ты! Не веришь? На, проверь! Она откинулась на спину, раскинув ноги. — Очень грубо, старлей! — Это я — грубо? А ты?! — она села, запахнулась, встала, стала сушить полотенцем волосы: — Ну, догадался ты. Молодец. Не врут про тебя сводки. Зачем этот цирк? Что сейчас жилы тянешь? Что ночью не проверил? Не воспользовался, а? Или — честь мундира? Тогда береги честь до конца — не позорь себя сейчас этими похабными вопросами. — Вот сейчас — молодец! Вот такой — ты мне больше нравишься. — А мне параллельно — нравлюсь или нет. Задание провалено. Я — ухожу. — А я тебя ещё не отпускал. — Удерживать будешь? Или, правда — убьёшь? Миша не ответил. Маша с большим сомнением посмотрела на свои вещи, что так и валялись мокрыми половыми тряпками. Вдруг она выпрямилась: — А про Сталина — правда? — Правда. Она опять села, закрыв лицо ладонями. — Что ж это происходит? — спросила она, наконец. Она опять перестала выглядеть грозной воительницей-амазонкой, а стала испуганной девочкой. — Сам не понимаю. Вот, хотел подсказку друга посмотреть. — Это то, что я думаю? — Я не знаю, что ты думаешь. Я тебе не советую лезть в это. Жизнь твоя никогда не станет прежней. Она кинула в него полотенцем: — Ну и гад же ты! Умеешь девушку заинтриговать! Теперь — точно не отвертишься от меня! — Тогда…, - Миша опустился перед ней на колено, — Маша Иванова, примешь мою руку и сердце? Станешь моей женой? Разделишь моё горе и мою радость? Пока Смерть не разлучит нас? Она встала перед ним на колени, взяла его руку, смотрит прямо в глаза. В её глазах навернулись слёзы. — Вот так? Сразу? Зачем? Ты же не любишь меня? — Люблю. Ты — единственная из девушек, с которой я вообще могу говорить. Я уже люблю тебя! — И всё? — Этого мало? Мне нравишься ты, твой образ, твои глаза, твои движения, твоё тело. Мне нравиться твой запах, значит — мои дети в тебе — примутся. Она отшатнулась. — Ты — не романтичен. Сразу — быка за рога. Я ещё тебе не дала согласия, а ты сразу — дети. — Ты уже согласна, осталось себе самой признаться. Маша встала, стала ходить по комнате перед коленопреклонённым Мишей: — Ты — невыносим! Ты — несносен! Никакой романтики! Как танк — напролом! Бронебойным! Резко встала перед Мишей, закричала ему в лицо: — Да! Я — согласна! Я влюбилась! Сегодня — впервые! Не знаю, как надолго, но я — люблю тебя, несносный мальчишка! А как же — ухаживания, цветы, сваты? — У нас — нет времени. Мрак! Слышала? — Нет. А что это? — А то, что мы будем вместе, до самой смерти. И возможно — скорой. Поэтому и спешу. Подумай ещё раз! Я — не шучу! Я — не буду искать другую. Ты, возможно, найдёшь другого. С которым проживёшь до старости и умрёте древними стариками в один день. Я тебе этого гарантировать не смогу. Я — Егерь. Это — моё призвание. Мой долг — Родину защищать. А Егеря — в постели не умирают. Она прыгнула на него, повалила, вцепилась губами в его губы. С удивлением Миша констатировал, что она его не обманывала — он был первым. Такая дерзкая, такая любвеобильная, такая страстная! Такая сладкая и желанная. — Так что там за сверхсекретная помощь друга? — спросила она, с отвращением подняв своё бельё, что мокрым от дождя кулем так и валялось на полу. — Зря ты, — сказал он, потянувшись за пластиной артефакта, — за это тебя — могут убить. — Теперь — пусть убивают, — промурлыкала она, укусив его пониже пояса, — ты — мой! — Твой, — согласился Миша, — ты такая страстная и — девочка. Как? — Я — детдомовская. Всё — на виду. Богатый теоретический материал. — А что с практикой — не заладилось? — Какой же ты есть! Для тебя — берегла! — Ну, спасибо. — А тебе — начхать? — Да. — Ненавижу тебя! Козёл! — она сунула ему кулак в рёбра, — Давай, показывай, пока не обиделась на тебя совсем! А потом — отстранилась, выпрямилась, прищурившись от своей догадки, глядя на Михаила подозрительно: — А, ведь ты — врёшь! Если бы тебе было параллельно — не спрашивал бы, сколько половых связей. — Вру. — Не честно! Мне врать — нельзя, а ты — врёшь! — она даже задохнулась от возмущения, встала на пол. — А я тебе обещал равноправия? — равнодушно пожал плечами Егерь, — Нет. У нас есть муж, а есть жена. Я тебе могу дать только своё сердце. Моё тело, мои руки, мой разум и душа — принадлежат не мне. Как и моя жизнь. Ни о какой честности — речи не было. И вообще, старлей, старшим по званию — не перечат!