Так, братишка выиграл бой. Но она не сомневалась, что так и будет. И вот она уже мчится сквозь толпу. Наконец показался тир. Она замедлила шаг, поправила шляпку, потом слегка коснулась локонов и подтянула лиф, как всегда с ненавистью подумав о корсете. Теперь осталось взбить юбку. Глянув на начищенные до блеска сапожки, она пошла уже медленнее, глядя по сторонам и стараясь отдышаться. Там ли Саймон Престон? Но искать его она не решалась. Начали собираться облака, и весенний вечер уже не был таким светлым. Только бы не пошел дождь. – Эви. – От пивной палатки в ее сторону направлялся Джек, расталкивая плечами встречных и приподнимая кепку в знак извинения. Лицо его было в кровоподтеках, один глаз заплыл, нос, похоже, был сломан: из него текла кровь. Он уже много выпил, походка его была нетвердой. Люди, мимо которых он проходил, хлопали его по спине. Когда он подошел к ней ближе, она почувствовала, что от него пахнет пивом. – Эви, ты должна была поставить на меня. Она спросила: – Как ты? Папа точно на тебя поставил. Он верит в тебя. Всегда верил. И ты должен верить в него. Он обнял ее, прижал к себе и прошептал: – Я раньше верил. Он был мокрым от пота. Она отстранилась. – Эви, – снова услышала она. Саймон вышел из тира и неторопливо направился в их сторону. – Эви, Джек сказал, что ты будешь здесь. Рыжие волосы отливали красивым блеском, лицо загорело. Шахтер никогда не бывает загорелым. Работа садовника, солнечный свет шли ему на пользу. Он такой красивый! Джек обернулся, пошатываясь. – Что ж, Сай Престон, самое время выпить пивка. Прополощи горлышко, избавься от мерзкого вкуса Истерли Холла. Он положил руку на плечи Саймона и подмигнул Эви. – Или хочешь побыть пару минут с нашей Эви? Тебя ведь, приятель, не так часто выпускают, а? Саймон шутливо ткнул Джека в бок. – Ты выиграл, старик. Я и не сомневался, что так и будет. Я видел самый конец, ну, ты был в ударе. Джек бросил взгляд на Эви. – Тут нечему удивляться, чего там, – хрипло сказал он. – Джек. – В голосе Эви прозвучало предостережение. Надо увести его домой, прежде чем он снова вспылит. – Ну что, Эви, когда приступаешь? Мой старик рассказал мне. – Саймон широко улыбался. – Слуги болтают, та, другая, говорят, оказалась не в милости. Эви сначала похолодела, потом ее бросило в жар. Она схватила Джека за локоть. – Мне нужно отвести его обратно, к маме, Саймон. Я вернусь потом и найду тебя. Она не обращала внимания на смущенный вид Саймона. Джек колебался, нахмурившись. Он дал вести себя пару ярдов, но потом выдернул руку и рванулся назад. Схватив Саймона за плечи, он крикнул: – Когда она приступает к чему? Где? Какие слуги? Саймон бросил на нее взгляд. Он начал понимать. Эви качнула головой. Во рту у нее пересохло. Она было подняла руку, но было уже поздно. Теперь уже ничего не сделаешь. Джек тряс Саймона. – Что, черт возьми, здесь происходит? Эви показалось, что музыка вдруг загремела, сиплые голоса стоящих рядом шахтеров раздавались еще громче. Люди сбились в тесные группы, кто-то говорил, другие подбрасывали монеты, ставя на «орла» или «решку». Кое-кто уже замолчал, наблюдая за сценой. Один из шахтеров, Мартин Дор, марра Джека, уже пробирался к ним нетвердой походкой. Лицо его раскраснелось от выпитого. В руках он держал наполовину полный стакан. – Джек, не здесь, – Эви потянула его за собой, одновременно махая Мартину, чтобы тот держался подальше. Люди снова заговорили между собой, музыка продолжала играть. Джек в нерешительности повернулся к Саймону. – У меня будет другая работа, вот и все. Я буду помощницей поварихи у Брамптонов. Я придумала план, и тут-то мне и нужен Истерли Холл. Я собираюсь использовать их всех там. Мне нужно научиться хорошо готовить. Я это делаю для нас всех. Я все тебе объясню, но не здесь. Пойдем. Саймон сделал шаг в их сторону, чтобы помочь ей. Она остановила его. – Брось, Саймон, пусть будет как будет. Эви подняла руку, чтобы остановить Мартина, который снова было двинулся к ним. Он, заколебавшись, остановился. Господи, да это почище, чем загонять овец. Она уже решила, что ей удалось убедить Джека, потому что он позволил ей увести себя от тира дальше, сквозь толпу. Некоторые из мужчин, мимо которых они проходили, курили самокрутки, дети ели печеные яблоки. Сладкий запах карамели смешивался с ароматом жарящегося поросенка. Джек шел за ней, пока они не добрались до качелей, и там, в полутьме, он остановился, резко выпрямился, пошатнувшись, потом вырвал руку и повернулся к ней, впившись в нее глазами, а потом плюнул ей в лицо. Вытерев рот рукой, он произнес: – И ты, моя Эви. Ты тоже. И я должен был услышать об этом от кого-то постороннего. Он снова пошатнулся. Теперь кровь из носа текла уже ручьем. Он стер сгустки, но кровь продолжала течь. Когда он снова заговорил, зубы его были окрашены в красный цвет. – По крайней мере у отца хватило мужества сказать мне об этом прямо. Что ж, иди, служи им, запихивай им в пасть кормежку. Ты могла бы пойти куда угодно, но теперь ты работаешь на эту сволочь. У меня нет выбора, но у тебя он был. Ты могла бы пойти учиться… куда угодно. Он презрительно усмехнулся. Она перебила его: – Я не могу идти куда угодно. Я слишком многим обязана мисс Мэнтон. Я обещала… Он отмахнулся, сорвал кепку с головы и сунул ее в другую руку. – Ты ведь знаешь, что? я о них думаю. И теперь сначала отец, потом ты. Вы оба связали меня по рукам и ногам, разве не понятно? Как я теперь буду бороться с хозяевами? Если я и дальше продолжу, ты потеряешь работу, потому что они узнают, что ты тоже Форбс, и отец потеряет свою по той же причине. Всех нас выкинут из дома! Он перевел дыхание. Теперь его голос звучал холодно и спокойно. – Ненавижу тебя, Эви Форбс. Очень хорошо, что ты уходишь. Ты сделала выбор, отец тоже. Плевать я на вас хотел. Плевок стекал по щеке вниз на подбородок и дальше на шею и воротник. Она вытерла его и по привычке проверила, нет ли в нем черной слизи. Слюна была прозрачной. Подбежал Саймон и втиснулся между ними. – Хватит, Джек. – Он казался таким хрупким по сравнению с мощным Джеком. – Ты уже переходишь границы. Иди, тебе надо протрезветь. Глаза Джека сверкнули. Он долго в упор смотрел на нее жестким взглядом, и она увидела, что они были полны слез. Потом он повернулся и пошел прочь, совершенно прямо, больше не спотыкаясь и не шатаясь. Она крикнула ему вслед: – Я уже думала об имени и все решила. Меня будут звать Эви Энстон. А папа уже объяснил тебе, что он будет делать, если дойдет до забастовки. Он уйдет с этой работы. Ты сможешь продолжать свою работу в профсоюзе. Джек не остановился ни на секунду, он уходил. Толпа расступалась перед ним и тут же смыкалась за его спиной. Мартин, спотыкаясь, догнал его и перебросил руку ему через плечо. Джек стряхнул ее, но Мартина это не смутило. Они были марра, работали бок о бок, добывали уголь на одном пласте. Они – одно целое, так всегда было и будет. Рука Мартина снова легла на плечи Джека и на этот раз там осталась. В толпе никто не смотрел ни на Джека, ни на Эви, их предоставили самим себе, потому что все тут были им марра, все были добрыми соседями. Продолжала греметь музыка, смех разливался в воздухе. Она хотела окликнуть его, броситься за ним, но на плечо ей легла рука Саймона. Он стер рукавом остатки плевка с ее лица, и его глаза были совсем близко, так близко… Она почувствовала его дыхание, когда он сказал: – Оставь его сейчас. Я пойду за ним и проверю, что с ним все в порядке и с Мартином тоже. Они до того пьяные, что свалятся где-нибудь в канаву, если за ними не присмотреть. Попробую поговорить с ним. Прости меня, я должен был подумать заранее, но не переживай, никто в Истоне не выдаст тебя теперь, милая. Теперь ты Эви Энстон. Большинство людей в поместье приехали издалека, а тех, кто отсюда, я предупрежу. Он улыбался, его голубые глаза смотрели так ласково, но Эви не в состоянии была думать ни о чем: ни о Холле, ни о своем новом имени – его носила ее мать до замужества, – ни о гостинице. Джек плюнул ей в лицо! Ее любимый брат не только плюнул ей в лицо, но и ушел от нее, и теперь сердце у нее разрывалось на части. Глава 3 Эви просидела в кресле всю ночь с субботы на воскресенье. В этот раз была очередь матери спать в кровати, поскольку смен не было и шахтеры не приходили и не уходили, так что не надо было никого кормить и купать. Эви не спала – она ждала Джека, но он не пришел, а уже наступило утро. Саймон и Мартин, конечно, не выпускали его из виду, а когда Саймону надо было возвращаться в Холл, на его место рядом с Джеком заступил кто-то другой. Так жили здесь люди. Но ей нужен был Джек. Она хотела поговорить с ним, прежде чем отец увезет ее на телеге, то есть за час до полудня. В дороге у них будет вкусная еда – бутерброды с ветчиной. Ветчину приготовила мать – они зарезали свинью, выращенную на участке при доме. И у отца еще будет время, чтобы вернуться и поехать на телеге в Фордингтон собирать уголь. Впервые она не поедет с ними туда, на холод, где ветер обрушивал на нее свою ярость, обрывал юбку, задирал вверх рогожку ее фартука, почерневшего от угольной пыли к концу работы. Поедет ли Джек? Она посмотрела на часы. Восемь утра. Все спят, как всегда в этот час по воскресеньям, тем более после вечеринки. Она сходила на водокачку и принесла воды, разминувшись с миссис Грант, выходившей во двор с ведрами в руках. Потом прокралась как можно тише в чулан и переоделась в свою лучшую одежду. Теперь завтрак: она сварила себе овсянку и поела. Эви снова вышла во двор, обмотавшись шарфом. В чемодан, оставленный мисс Мэнтон, была уложена форма и накрахмаленные белые фартуки. Там же лежали грубые фартуки из мешковины. Она села на скамью, сделанную когда-то ее отцом из выловленных в море досок. Он установил ее у кирпичной стены напротив голубятни, чтобы наблюдать за своими любимцами, слушать их воркование. Весеннее солнце светило ей прямо в лицо, но ее это не заботило. Кожа потемнеет, ну и пусть. Домашние уже встали, позавтракали и занялись делами. Никто не вышел к ней. И никто не упоминал Джека. Она сидела в одиночестве, слушая доносящиеся с улицы звуки и наблюдая за воробьями, кормившимися тут же. Каждое утро мать насыпала им хлебные крошки, чтобы «мелкота могла позавтракать», как она говорила. Сколько времени пройдет, прежде чем она, Эви, вернется сюда, снова станет частью своей семьи? И сможет ли она занять свое место, если Джек так ненавидит ее? Самое долгое в ее жизни утро тянулось бесконечно долго. Но вот дедушкины часы пробили одиннадцать. Мама упаковала им с отцом коробки с едой, а сам он в это время пошел за Старым Солом, шотландским пони, которым они совместно владели с Алеком Престоном, отцом Саймона. Он впряжет пони в их общую телегу и приедет сюда. Ему придется застелить телегу мешками, чтобы угольная пыль не запачкала чемодан. Эви шагала взад-вперед по двору, но Джек не появлялся. Отец подошел к задней двери. Он захватил с собой одеяло – накрыть им сиденье, чтобы она не запачкала юбку. – Пора ехать, родная, – сказал он. Солнце пригревало, дул легкий ветерок. День обещает быть чудным. Во двор, сжимая кепку в руке, выбежал Тимми и бросился к ней. Он так крепко обнял ее, что, казалось, выдавил из нее весь воздух. Она обхватила его за плечи и рассмеялась. Тимми – копия Джека и папы во всем, вплоть до черных волос и задиристой манеры держаться. А она сама – вылитая мать, у обеих одинаковые вьющиеся каштановые волосы. А глаза у всех темно-карие. Она слегка отстранилась, и теперь глаза у них оказались на одном уровне. И когда это он успел так вырасти? Ведь ему едва исполнилось тринадцать.