— Вы разве воевали? — Нет, конечно. Но к нам приходит много просителей-ветеранов, а тут сразу видно — фронтовик. — Николай Николаевич захихикал. Только позже Сергей понял, что его заместитель не дурак. Сколько конфликтов удалось погасить благодаря этим нашивкам. Николай Николаевич вошел, вытер платком лысину, присел к столу. По тому, как подрагивали мешочки щек, Сергей понял: что-то случилось. — Неприятности, Сергей Митрофанович. Неприятности. — Ну, что опять? — Я бы сказал, даже беда. — Что такое? — Пронин посмотрел, плотно ли закрыта дверь. — Не знаю, как и начать. — С начала. — Мне Лапин звонил… — Из Суздаля? — Да. Корреспондент там шастает. — Из какой газеты? — Из той самой. Сорокин фамилия. Я его статеечки посмотрел. Он вроде вашего родственничка Бурмина. — Николай Николаевич захихикал. — Копает? — Да. Он, оказывается, и в управлении был, и в Сочи. — Так, так. — Нехорошо стало на душе у Пронина. Нехорошо. Муторно. — Он чего-нибудь нашел? — Не знаю пока. Но люди говорят: не человек — зверь. — Как у нас с отчетностью? — Ажур. Здесь ему делать нечего. Если никто не расколется, то напишет о плохом обслуживании, не больше. — А о запчастях? — Это место уязвимое, но не подсудное. Главное, чтобы молчали люди на станциях. — Срок никому иметь не охота, будут молчать. Он только автосервис копает? — Нет, всю проблему обслуживания в комплексе. — Надо Константинычу позвонить, — сказал Сергей. — Что-то вы так побледнели, голубчик? — ласково спросил Николай Николаевич. — Не надо. Это еще не буря. Так, ветерок. Нет у вас, молодых, привычки. Нет. — Вы идите, Николай Николаевич. — Иду, иду, мой золотой, иду. От сердца печаль-то отпустите. У меня с бумажками ажур. Пронин поднял трубку, пальцы сами нашли на кнопках знакомый номер. — Говорите, — пророкотал веселый баритон Виктора Константиновича. Чувствовалось, что обладатель этого голоса лучезарно спокоен и доволен жизнью. — Пошептаться надо, — сказал Пронин, — дело есть. — На сорок тысяч? — хохотнул Виктор Константинович. — Неприятности. — Жду. — Голос собеседника сразу стал жестким. Пронин положил трубку. Достал из сейфа деньги, рассовал по карманам. В кейс положил пачку бумаг. Надо будет вечером внимательно просмотреть заявки. Он не заметил, как отворилась дверь и в комнату вошел человек. Сергей поднял голову и недовольно спросил: — Ну, что у вас? Рабочий день кончился. Человек подошел к столу, сел, вынул из кармана красное удостоверение, раскрыл. Пронин прочел: «Майор милиции Наумов Олег Сергеевич, состоит на службе в Управлении уголовного розыска ГУВД Мособлисполкома в должности старшего оперуполномоченного по особо важным делам». — Слушаю вас, товарищ майор. — Пронин с трудом сглотнул ком, застрявший в горле. — Вы Пронин Сергей Митрофанович? — Да. — Вы знакомы с Бурминым? Волна радости словно окатила Сергея всего — с головы до ног. «Господи, — зашептал кто-то внутри его, — есть Бог, есть справедливость». — Скорее, я знаком с его женой. — Нам известно, что восьмого числа в ЦДРИ вы угрожали Бурмину. — Может быть. Знаете, чего при бабе не скажешь. — А вам известно, что позавчера Бурмин убит? — Как? Наумов молчал, наблюдал за реакцией Пронина. — Разговор в ЦДРИ — это несерьезно. Главное то, что мы с Аллой вернулись только сегодня утром. — У вас есть свидетели, которые смогут подтвердить каждый ваш день по часам? — Конечно, — обрадованно ответил Пронин, — и очень много. И Наумов почему-то подумал, что свидетели у этого человека, конечно, есть. — Я не испытывал к Бурмину ни злобы, ни неприязни. Он для меня существовал отраженно. В основном в рассказах Аллы. Я очень сожалею о конфликте в ЦДРИ, поверьте мне. — Хорошо, — Олег встал, — разберемся. До свидания, гражданин Пронин. Слова «до свидания» и «гражданин» Наумов произнес специально с некоторым значением. Майор ушел, а Пронин остался сидеть, подавленный новостями. И корреспондент, и это убийство. Не дай бог, с двух концов начнут мотать. Тогда точно хана. Пронин вел машину нервно, рывками, чего не делал никогда в жизни. Он любил машины с детства. Водить начал еще в школе, занимаясь в автомобильном кружке. В автодорожном институте он даже участвовал в гонках. Его страсть к машинам была всепоглощающей. Он не просто завидовал людям, имеющим «мерседесы», «вольво», «форды», «тойоты», — он ненавидел их. Потом, войдя в «дело», он купил себе «мерседес». И когда впервые сел за руль собственной иномарки, понял, что практически достиг всего в жизни. И вдруг все, к чему он стремился, ради чего рисковал, вел двойную жизнь, может рухнуть. И тогда отберут «мерседес», изымут деньги, лишат чудесной квартиры и не станет Аллы. Он не испытывал к ней никаких особо сложных чувств. Она волновала его как женщина и была нарядна и красива, как машина иномарки, а следовательно, престижна. А о престиже своем Сергей Митрофанович заботился. Он появлялся на просмотрах и в ресторанах творческих клубов элегантный, с красивой женщиной. Они шли, и Сергей ловил взгляды мужчин, обращенные на Аллу. Да, в своем кругу, где место в жизни определялось маркой машины и часов, наличием свободных денег и тряпками, он занимал одно из первых мест. Но существовал другой мир, в котором жили люди типа покойного Бурмина. И в нем критерии были совершенно иные. Пронин понимал, что в том мире живут интереснее и полнее, но войти туда не мог, потому что там действовала иная шкала ценностей. С Метростроевской Пронин свернул в переулок, ведущий к набережной, и въехал под низкую арку. Он остановил машину у кирпичного трехэтажного дома, на стене которого висела скромная вывеска «Цех № 7». Пронин запер машину, спустился по ступенькам. Цех занимал весь подвал дома. Здесь еще работали. У Виктора Константиновича были свои законы о труде и, естественно, о заработной плате. Сергей толкнул маленькую дверь с табличкой «Старший мастер». Виктор Константинович пил чай. На окне уютно шумел электрический самовар. На столе лежали калачи и сахар, стояла открытая банка зернистой икры. — Чаю хочешь?