Глава 1. День рождения — Лил! — услышала я голос брата и посмотрела вниз под окно кухни. — С днём рождения! Лови! Шейн подбросил вверх большое красное яблоко, которое я ловко поймала. Оно было такое аппетитное, источало лёгкий аромат, и мне тотчас захотелось откусить кусочек, что я и сделала, зажмурившись от наслаждения и яркого солнечного света в глаза. — Сегодня завтрак готовишь ты, — крикнула я брату. — Это моё право именинника. Шейн вернулся в дом и вошёл на кухню, стащил садовые перчатки и бросил их под раковину. — С днём рождения, Лили, — брат снова поздравил меня, крепко обнял и чмокнул в лоб. В его взгляде снова появилась та самая грусть, которая появлялась каждый раз, когда речь заходила о моём возрасте. Тоска и тревога смешивались, выдавая искрой в серых глазах его истинные чувства, и Шейн опустил глаза, чтобы скрыть это. Он всегда так делал, чтобы не расстраивать меня. — Ты снова так смотришь, – я серьёзно посмотрела на брата и покачала головой. – Ещё год можем совершенно спокойно жить, да и потом не факт, что за мной придут. Он отвернулся, ничего не ответив, вымыл руки и принялся готовить завтрак. Шейн не любит говорить о программе, и пытаться обсудить это с ним бесполезно. — Я в душ, — отчиталась я, выбросила огрызок и вышла из кухни. Я поднялась к себе в комнату, чтобы взять свежее бельё и одежду. Шторы всё ещё были задёрнуты, а утро активно пыталось проникнуть ко мне в комнату назойливым солнечным лучом через узкую щель между ними. Я протопала к окну, наступая на тёплую полосу света, раскинувшуюся на деревянных половицах, распахнула шторы и ставни и лениво потянулась. За окном уже кипела жизнь: сосед из домика напротив стриг газон, превращая лужайку в сочное зелёное покрывало, девочка-подросток с конца улицы выгуливала собаку, норовящую поднять ногу на аккуратный белый заборчик старой мадам Хейны. Алик – парень, с которым я училась в одном классе, совершал велопрогулку. Лето было в самом разгаре, усердно прогревая Землю и намереваясь сделать это, видимо, до самого ядра, но пару дней назад всё же смилостивилось, и столбик термометра опустился почти на десять градусов. Дышать однозначно стало легче. Это было обычное псевдосчастливое утро для нашего гетто. Все улыбались друг другу, строили свои белые заборчики, выгуливали собак, совершали велопрогулки, ежедневно пряча за масками благополучия выворачивающий внутренности страх. Кивали с улыбками соседям, закрывая ставни на ночь, а потом ложились в свои постели и, вдавив ногти в ладони, пытались уснуть, умоляя кошмары оставить их хотя бы на ночь. Пытались забыться во сне, в душе мечтая никогда больше не просыпаться. А всё потому, что наш мир нам больше не принадлежал. Мы стали заложниками на собственной планете, на нашей Земле. Произошло всё это более шестидесяти лет назад. Они в прямом смысле свалились как снег на голову. Прилетели из далёких тёмных глубин бескрайнего космоса одним ясным солнечным днём. Мама говорила, как ей рассказывала бабушка, что пришельцы даже не думали вступать в контакт с землянами, они просто стали сжигать города, обрушивая огонь из своих кораблей, и захватывать территории. И для полного контроля им не понадобилось много времени. Уже через два года чужаки установили своё господство, согнав оставшихся людей в гетто, организованные на более-менее сохранившихся землях, взяли их под полный контроль. Почему они просто не истребили человеческую расу? Потому что что-то в их организме работало не так в земной атмосфере, и секрет лечения крылся в человеческой крови. Без неё им не прожить. Между собой мы зовём их вампирами, но это не совсем так. Пришельцы не питаются нашей кровью, они переливают её себе с определённой периодичностью, выращивая нас как телков на убой. Живое лекарство. Фабрики крови. Наверное, можно задаться вопросом, зачем им это, если можно синтезировать кровь искусственно? Не могу сказать точно, но что-то у них не вышло, не получилось. Чем-то кровь живых людей была неповторима и обладала свойствами, которые воспроизвести захватчикам, даже при их технологиях, не удалось. Людям были выделены территории, где мы можем жить подобием жизни, с призрачным сохранением социального строя. У нас есть местное правительство. Мы ходим в школу и на работу. Можем жениться и рожать детей. На какое-то время можем даже забыть, что мы больше не хозяева своей планеты, что рабы, если бы не программа «Источник». Они могут забирать нас, делая своими донорами. Чтобы создать видимость диалога с землянами, нам даже предложили свод правил программы «Источник»: все люди ежегодно проходят в специальных центрах экспертизу крови, и по исполнении двадцати двух лет могут стать донорами для «гостей» планеты. Просто приходят их представители и увозят того, кто им нужен. Нетрудно догадаться, почему никто потом не возвращается. Есть, конечно, особые правила: если в семье есть дети до семи лет, то нельзя забирать обоих родителей, а младенцев до года нельзя лишать матери. Некоторые женщины пытаются избежать возможного донорства, рожая детей подряд, но и это выгодно чужакам – всё больше источников появляется. Любые попытки землян бороться караются с особой жестокостью, показательно, чтобы остальные уяснили себе последствия. Последнее подполье, по рассказам старожилов, было уничтожено почти пятьдесят лет назад, и ужасы той «чистки» до сих пор передаются тихим шёпотом в темноте за закрытыми дверьми. В школах даже введён предмет «Межгалактическое взаимодействие», где наши дети изучают историю Земли в «тёмные», дозавоевательские времена. Человечество представлено как агрессивная, ограниченная раса, а первый контакт – как благо, так удачно свалившееся нам на голову. Но сколько бы они не переписывали нашу историю, ещё слишком живы воспоминания о потерях, чтобы вот так враз сломать умы наших детей, вбив им в голову ложь. Наших с братом родителей забрали одновременно, когда мне было двенадцать, а Шейну – семнадцать. С тех пор мы росли сами и заботились друг о друге как могли. Так как обоих родителей забрали в программу, нам были положены выплаты до восемнадцати лет, на которые можно было прожить, позже брат устроился на работу. С тех пор, как Шейну исполнилось двадцать два, мне часто стало сниться, как за ним приходят «чёрные плащи» — посланники и исполнители от программы «Источник». Но потом у него обнаружили какие-то проблемы со свёртываемостью и выдали такую желаемую для всех стоп-карту программы. С тех пор стало легче. Однако же, у меня проблем со свёртываемостью пока никто не обнаружил, и ровно через год я стану кандидатом программы. Я об этом стараюсь не думать, но стала давно замечать, как тревожится и хмурится брат. Мы не говорим на эту тему, но иногда по вечерам, когда я, устроившись в кресле в гостиной, читаю книгу, чувствую, как Шейн буравит меня взглядом, отрываясь от починки деталей бытовой техники, которую берёт в качестве подработки. Но сегодня мне только двадцать один. Впереди ещё целый год спокойной жизни, и я не собираюсь омрачать его страхом. Глава 2. Чёрные плащи День сегодня действительно был прекрасный. Солнце светило ярко, время от времени скрываясь за ватой облаков. По улице гоняли на велосипедах мальчишки лет девяти – десяти. После завтрака с Шейном я решила прогуляться в небольшой продуктовый магазин мистера Харьета, что располагался в самом конце нашей улицы. — Лилиан! — улыбнулся толстяк Харьет. — Пришла за сыром? Мистер Харьет потерял жену и старшего сына, которых забрали в программу лет десять назад. Говорили, он предлагал «чёрным плащам» и деньги, и себя вместо жены или сына, но это никогда не срабатывало, не сработало и в тот раз. Харьет остался с тремя дочерьми, чей возраст уже подходил к двадцати двум, и тревога за них сильно сказывалась на хозяине магазина, выливаясь в какие-то навязчивые оглядывания и частую икоту. Дети, часто забегавшие в магазинчик за недорогими сладостями, потом посмеивались между собой и передразнивали продавца. Но они дети, им простительно пока. Подрастут – поймут. — Да, мистер Харет, — улыбнулась я. — И два апельсина тоже положите. - Как Шейн? – спросил лавочник, взвешивая апельсины на весах. — Племянник говорил, он сменил работу. — Да, на мебельном заводе в центре платят больше, чем мистер Лури в своей кузне. — А ты? — А я хочу пойти учиться на медсестру, — я взяла апельсины и заворнула каждый в бумагу. — Планировала поработать немного в детском саду помощницей воспитателя, но Шейн говорит, что нам хватит его зарплаты на двоих, пока я освою профессию. Я много читала про сестринское дело, ходила на вечерние курсы. — Тебе бы впору и доктором стать, Лили. Я улыбнулась в ответ и сложила покупки в пакет. Попрощалась с мистером Харьетом и вышла из магазина. Конечно, мне бы хотелось стать доктором, только это маловероятно. Врачей у нас очень мало, и каждый лично под контролем пришельцев. А вот освоить сестринское дело – вполне реально. Это очень полезная профессия, да и мне всегда хотелось помогать людям. Когда я выходила из магазина, в дверях столкнулась с парой из тех мальчишек, что гоняли на велосипедах. Они были слегка побледневшие, втаскивали свои велосипеды внутрь магазина и перешёптывались. Пока я пропускала их, услышала обрывок фразы о том, что в нашем районе гетто они увидели машину «чёрных плащей». Я даже как-то сникла, когда шла домой. Солнце уже не казалось таким ярким, а день таким прекрасным. Кто-то из моих знакомых сегодня лишится близкого человека, или даже нескольких. От этого становилось не по себе. «Чёрных плащей» в нашем районе давно не было видно, месяцев шесть-семь, и вот снова люди в солнечный день начнут захлопывать ставни, чтобы не слышать плач соседей. Включать громче телевизор в попытке заглушить свои собственные тяжёлые мысли, напитанные страхом и тревогой. Ужасно, когда от тебя ничего не зависит, когда ты ничего не можешь сделать, чтобы исправить ситуацию, и когда не знаешь, в твой или в соседский дом в следующий раз постучат. Я прошла через задний двор и подошла к крыльцу своего дома. Неприятное ощущение после услышанных от детей известий никак не отпускало. Открыв дверь, поставила пакет с покупками у порога. Я не сразу заметила двоюродную тётю Эллу, которая время от времени присматривала за нами с Шейном. Ещё утром я позвонила ей и пригласила на обед по случаю моего дня рождения. Тётя обещала приехать, как только допекутся коричные булочки, которые она хотела взять с собой к нам на праздник. Я заметила, что тётя Элла выглядела необычайно бледной и молча смотрела на меня тусклым взглядом. Её губы были сжату в тонкую, почти полностью побелевшую полоску, в плечи горестно опущены. — Тётя Элла! – поприветствовала я её и подошла, чтобы обнять. — Как вы? Иногда в день моего или Шейна рождения она грустила. Вспоминала мою маму, свою сестру, и сокрушалась, что та не видит, какими мы с братом растём. Наверное, и сегодня на неё нашла эта хандра. Но вместо ответного приветствия или поздравлений, она просто молча продолжала смотреть на меня, а потом, словно встрепенувшись, глухо сказала: — Лили, тут пришли господа из… Договорить она не успела. Земля покачнулась у меня под ногами, когда за спиной тёти Эллы я наконец заметила троих мужчин, одетых в длинные чёрные пальто. Чёрные плащи… Это были “чёрные плащи”. Глава 3. Не ошибка «Не может быть…» — пронеслось в голове. Потому что этого действительно не могло, не должно было быть. — Добрый день, — онемевшими губами проговорила я. Горло пересохло и голос прозвучал сипло. — Думаю, тут вышла ошибка. “Конечно же! — подумала я, и тело обрело лёгкость. Будто с меня сняли тяжеленный рюкзак, стягивающий плечи и грудь. — Самая настоящая ошибка!” — У моего брата стоп-карта, год назад у него обнаружили проблемы со свёртываемостью крови, — сбивчиво пояснила я гостям. Всякое бывает, может, что в центре напутали. Я смотрела на мужчин, на их бледные беспристрастные лица. Они не были землянами. Так близко я видела пришельцев лишь раз — когда они приехали за родителями, но с той ужасной ночи все подробности словно стёрлись из памяти. Они выглядели почти так же, как и мы. В среднем, их рост был немного выше — около двух метров, большинство были светловолосы, но не все. Ещё их отличала особая бледность кожи и длинные серебристые полосы на шее за ушами. Кто-то судачил, что это жабры, кто-то утверждал, что это шрамы от внедрённой биотехники, но никто ничего толком не знал. Это они узнавали о людях всё, изучали их, нам же взаимность в этом плане была недоступна. Люди о захватчиках знали лишь то, что те знать о себе позволяли. Из ступора меня вывел металлический приглушённый голос одного из них, резанувший слух.