– Невероятно! – воскликнула Мария. – После стольких лет! – Сама партия – вот что действительно невероятно. Когда ты ее изучишь, тоже запомнишь на всю жизнь. Я попросил Анджелу – это хозяйка галантерейного магазина, старая женщина, которая навещает меня каждый день, – записать ее на бумаге под мою диктовку. Этот листок, конечно, не документ эпохи, в отличие от тех, что у тебя уже есть. Но эту партию сыграл твой дед, наверняка там же, где и те, другие. И в то же самое время. Он немного помолчал. – Она принадлежит тебе. Мария приоткрыла рот, словно собираясь что-то сказать. Но в итоге не произнесла ни слова. – А теперь старый отшельник устал, – проговорил Витторио. – Да-да, конечно, – отозвалась Мария. Мы встали. – Ступайте, – ласково произнес отшельник. Мария на миг замерла, потом наклонилась и прижалась лбом ко лбу старика совершенно так же, как раньше, когда мы только приехали. Я догадался, что она шепнула ему что-то, но не разобрал, что именно. Я почтительно и немного смущенно попрощался со старым отшельником, обратившись к нему по имени. XVI Мы зашли в первую попавшуюся тратторию в центре Пачентро. Молодая женщина проводила нас к столику, стоявшему отдельно от остальных, в маленьком круглом зале на антресолях. – Столик в Башне, – торжественно объявила она. – Мы его еще называем Королевским, отсюда открывается вид на горы. Мы взяли на двоих салат с моцареллой и пиццу “Четыре сезона”, а к ним монтепульчано, от которого Мария поморщилась. Мы говорили об отшельнике, о том, сколько ему может быть лет, и о его прекрасно работающих нейронах. У меня в кармане завибрировал телефон. На экране высветилось имя Амандины. Я выключил аппарат. Мы допили по второй чашке ристретто. Мария изо всех сил скрывала свою радость. А между тем я без труда ее распознал по блеску в ее глазах, по ее торопливой речи и мягким движениям. – Тебе не хочется взглянуть на партию? – спросил я. – Нет. Не здесь. И не сейчас. Она окинула взглядом пейзаж. – Может, погуляем немного? – предложила она. – Такси приедет за нами к шести. Время еще есть. К нашему удивлению, свет снаружи изменился. Солнце скрылось. Тяжелые тучи клубились над хребтами, цепляясь за самые высокие вершины. Мы невольно стали подниматься вверх по улочкам – узким желобкам в плотной массе домов. Асфальтовая дорога, вся в трещинах и глубоких выбоинах, закончилась на краю деревни. Дальше по склону между деревьями петляла каменистая тропа, ведущая к перевалу Сан-Леонардо. Мы бодро поднимались в гору. Мария шагала стремительно и была полна энтузиазма. Выходя из зарослей на очередную полянку, громко восторгалась красотами пейзажа и заставляла меня любоваться необычными видами или шумно взлетающими птицами. Ветки то и дело клонились под порывами ветра. Стало ощутимо прохладнее. Я посматривал на небо: оно еще больше потемнело. Первый, еще далекий и неуверенный раскат грома долетел до нас, когда мы выходили из леса. Мы остановились, прижались друг к другу и стали прислушиваться к затихающему рокоту. Над нами простирались пологие голые склоны, тянувшиеся длинной полосой и терявшиеся в медленно ползущих облаках. – Мы одни в целом свете, – прошептала Мария. Мы еще какое-то время вглядывались в огромное пустынное пространство. Я чувствовал плечо Марии и думал вовсе не об одиночестве, как раз наоборот. За черной громадой туч полыхнуло зарево молнии. И почти сразу же громыхнуло так, что мы вздрогнули. Странный туман подполз к нам сверху и вмиг поглотил нас. Упали первые тепловатые капли дождя, редкие и тяжелые. Не прошло и пары минут, как все изменилось, и на нас обрушился настоящий потоп. Я схватил Марию за руку, потащил ее вниз по склону, чтобы укрыться под деревьями на краю леса. Она села на корточки, прижавшись к стволу дерева с густой кроной, торопливо открыла сумку, достала свернутый в трубочку листок с записью партии, убрала его в пластиковую косметичку с герметичной застежкой и закрыла. – Я думала, прятаться под деревьями во время грозы не рекомендуется, – сказала Мария насмешливо-вызывающим тоном. – Молнию скорее заинтересуют окрестные вершины, и только потом она обратит свое внимание на наш скромный бук, – ответил я. – Неужели? – не унималась Мария. Дождь шумел оглушительно, без передышки. Молнии вспыхивали одна за другой, заставляя нас моргать. Мария прислонилась к дереву и, заведя руки назад, обхватила ствол. – Гаспар. Мы секунду смотрели друг на друга, по нашим лицам сбегали струйки воды. – Иди сюда. Я скользнул к ней, стараясь прикрыть ее от дождя. В один миг мы оказались почти голыми, прикрытыми только кроной бука. Я спросил, не холодно ли ей. Она не ответила. Сняла руки с гладкой коры и обхватила меня за плечи. Немного позже ее тело, изогнувшись, прильнуло к выпуклому стволу, и ее крик взлетел над неистовым грохотом стихии. XVII Солнце поднималось, а следом постепенно просыпалась улица. В доме напротив, в квартире танцоров танго, ставни были закрыты. Я сидел на балконе в номере Марии и пил уже третью кружку растворимого кофе, держа ее обеими ладонями и впитывая тепло. Через полуоткрытую створку позади меня я видел голое плечо и руку Марии, лежавшую поверх одеяла. Она еще спала. Накануне вечером в автобусе по пути в Рим она говорила о шахматной партии, которую воспроизвел и подарил ей Витторио. О том, что она воспринимала это событие как рукопожатие через десятки прошедших лет. Ее голос слегка дрожал. Возможно, от мысли о рукопожатии, а может, потому что наша промокшая под проливным дождем одежда никак не высыхала и липла к телу. Она несколько раз вытаскивала из сумки бумажную трубочку. Передвигала туда-сюда стягивающую ее резинку, но не снимала ее. Я сказал, что она, видимо, не слишком любопытна и я на ее месте давно не выдержал бы и посмотрел, что там, на листке. Но она заявила, что хочет сделать это одна, в тихом уголке своей квартиры в Эстергоме, в более подходящей обстановке, чем та, в которой она прочла первые пять записей. – Понимаешь, Гаспар, мне хочется – как бы это выразить? – провести некий обряд, чтобы подчеркнуть значение этого момента, – сказала она. Устроить церемонию, подобающую серьезности события, – вот чего она желала. Она не представляла себе в точности, как это будет. Знала только одно: она не собиралась расшифровывать запись второпях, в полутьме автобуса. Я снова заглянул в комнату. Мария приподнялась, опершись на локти. Ее спутанные волосы закрывали лицо, из-под них виднелся только один глаз. Она смотрела на меня удивленно и радостно, еще мутным от сна взглядом. Я свернул сигарету и закурил, не сводя глаз с Марии. Она встала, надела свитер, открыла балконную дверь, обвила руками мою шею и положила щеку мне на макушку, словно собираясь снова уснуть. Мы так и замерли на некоторое время, не произнося ни слова. Я не донес до рта сигарету, она догорела и потухла. – Мария! – Что?