– Отлично, – кивнул я, – понимаете, что человека в неадеквате нельзя оставлять одного? – Да, – слаженно согласились ребята. – Мы за продуктами, – сказал я, – а вы остаетесь в качестве охраны. Если мать захочет зажечь газ, не препятствуйте ей. Она, услышав запрет, разозлится, пойдет вразнос. – Знаем, – вздохнула Саша, – вчера табуреткой в люстру запулила, когда я у нее пилу для хлеба отняла. Галина Михайловна съежилась. – Мы за продуктами, – повторил я, – ваша задача следить за матерью, не позволять ей делать глупости, помнить, что любое насилие вызовет с ее стороны агрессию, маму надо отвлекать, переключать ее внимание. Справитесь? Дети переглянулись. – Постараемся, – заверил Женя. – Все будет хорошо, – пообещала Саша, – если все фигово пойдет, я позвоню бабушке. – У меня телефон не работает, – предупредила Галина Михайловна и опомнилась: – Александра! Что за выражения? Чтобы я их больше не слышала! – Ты не желаешь слышать или не хочешь, чтобы я так говорила? – спросила внучка. – Уточни, чтобы я поняла, как себя вести. Я не ругаюсь при тебе, а при остальных – пожалуйста? Или ни при ком нельзя? Галина Михайловна закрыла глаза ладонями. – Ванечка! Как выжить в таких условиях? Дети ведут себя как враги. Матильда то пьет, то какими-то вонючими цигарками в туалете дымит. Я подошел к Саше. – Возраст человека определяется не по паспорту. Я знаю шестидесятилетних маленьких деток. А самая взрослая знакомая мне женщина – девятилетняя Олеся. Она долгое время реабилитировала бабушку после трех тяжелых операций. Стала для нее медсестрой, психотерапевтом, поваром, сиделкой. Кстати, ее мать, дочь старушки, спокойно устраивала в это время свою жизнь. Галина Михайловна, собирайтесь в супермаркет. Я снял с вешалки ветхое пальто, подал его хозяйке, та оделась, открыла дверь и вышла на лестницу. – Вы не умеете обращаться с детьми, – заявила мне в спину Александра. Я обернулся. Те, кто хорошо со мной знаком, знают, что я никогда никого не поучаю. Нет во мне педагогической жилки. А уж вразумлять детей и подавно мне в голову не придет. Но сегодня что-то явно шло не так, как всегда. То ли день выдался хлопотный, то ли восьмилетние недоросли безобразно себя вели… Не знаю. Но я обратился к Саше: – Что отличает ребенка от взрослого? Ребеночек-котеночек обычно невероятно эгоистичен. При любой ситуации он восклицает: «А я? А мне? Почему я должен помогать? Почему не мне дарят конфеты?» У взрослого тоже много себялюбия, но он может понять: порой надо засунуть личные амбиции и желания в тухес и помочь тому, кому сейчас совсем плохо. Мы скоро вернемся. – Что такое тухес? – спросила Саша. – Это ашкеназское произношение ивритского «тахат», – пояснил я, – это слово на идиш обозначает место, из которого растут ноги. Всем понятно? Вопросы есть? – Нет, – звонко ответил Женя. – Мы присмотрим за мамой, – прошептала Саша. Глава одиннадцатая Когда пакеты были уложены в багажник, я обратился к Галине Михайловне: – Предлагаю сесть вон в том кафе. Оно выглядит убого, но там делают прекрасный латте и пекут великолепную коврижку. Я живу на соседней улице, частенько заглядываю в сию харчевню, поэтому знаю, как там дела обстоят. – Ванечка, спасибо, но ты и так потратился, – возразила Боброва. – Павел Иванович, мой отец, говорил, что в гостях надо всегда обильно угощаться по двум причинам, – улыбнулся я. – Если хозяйка хлебосольная, то ей это будет приятно. Ежели она жадная и зовет к столу только потому, что хорошо воспитана, то так ей, скряге, и надо! Галина Михайловна наконец-то рассмеялась. – Речь идет о кафе. Я сделал вид чрезвычайно удивленного человека: – Кафе? А где вы его видите? Это забегаловка с парой столиков. Угощу вас копеечной выпечкой и прослыву щедрым дамским угодником. Галина Михайловна улыбнулась: – Спасибо. – Что у вас случилось? – осведомился я, принеся от стойки два бокала с кофе и тарелки с коврижкой. – Не знаю, с чего начать, – призналась Галина Михайловна. – Илюша сошел с ума. Надеюсь, Господь накажет ту женщину, отрежет ей ногу трамваем. – Кто она такая и что дурного совершила? – не отставал я. – Ведьма, – выпалила пожилая дама. – В прямом смысле слова? – уточнил я. – Или вы говорите о характере? Боброва сделала глоток кофе. – Сейчас объясню. Она совратила моего сына, сбила его с пути, и он сошел с ума. – Влюбился? – уточнил я. – Изменил Моте? Собеседница начала обмахиваться салфеткой. – С утра меня колотило в ознобе. Сейчас наконец я согрелась. Ванечка, я хорошо знаю Николетту, но никогда не принадлежала к ее компании. Завсегдатаем вечных суаре был мой покойный муж Георгий Валентинович. Николетта и остальные звали его Гавой. – Прекрасно помню вашего супруга, – кивнул я. – Красавец! Элегантный! В юности я отчаянно завидовал его манере одеваться, он так умело сочетал вещи, выглядел на фоне серой московской толпы экзотической птицей. Помню, как Георгий появился на очередном журфиксе[4] Николетты в розовом пиджаке, голубой рубашке, остромодных и мало кому доступных в СССР джинсах. Ваш муж, он… э… был певцом? Вроде он солист Большого театра? Галина Михайловна махнула рукой. – Прости, Ваня, но ты, наверное, сам давно понял, что компания Николетты – это люди, раздувающие щеки. Георгий пел в ансамбле в третьем ряду, хор исполнял песни разных народов и поэтому пользовался популярностью у иностранцев. Муж часто летал на гастроли. Да, он умел одеться за копейки, бегал по европейским секонд-хендам. Ни я, ни Илюша его не интересовали. Муж любил производить впечатление, поэтому и вращался в кругу Николетты. Ему казалось, что там он звезда. Жили мы скудно, на то, что я зарабатывала. – Вы же актриса? – уточнил я. – Служили во МХАТе? Галина Михайловна рассмеялась: – Да. Работала в театре. Костюмером. Но Георгий не мог сказать своим дружкам, что его супруга – «черная кость», бегает с утюгом и булавками. Вот и представил меня лицедейкой, придумал, что у меня капризный характер, я не желаю ни с кем общаться. После смерти супруга нам с Илюшей никто из круга Николетты не позвонил, не спросил: «Может, вам помощь нужна?» Ну, да я и не ожидала внимания с их стороны. Илюша окончил театральное училище, стал потихоньку выходить на сцену, потом снялся в паре кинофильмов, затем попал в обойму «мыльных» исполнителей. Стал кочевать из сериала в сериал, где, в принципе, играл одну и ту же роль. По моему убеждению, это не имеет ни малейшего отношения к творчеству. Зато приносит деньги. Илью стали звать в телешоу, о нем принялась писать пресса, вот тогда Николетта ему позвонила и пригласила в гости… Галина Михайловна взяла салфетку. – Сын в отца удался. Ему у твоей матери понравилось, он себя почувствовал частью великосветского общества, нашел там жену – Матильду. Я молчала. Дети родились, Илюша построил дом, не особенно большой, но комфортный. Меня жить туда не позвали, оставили в Москве. Боброва положила салфетку на стол. – Год назад они вдруг все вернулись. Илья объяснил: «Ездить далеко, неудобно, детям в школу два часа добираться». Сначала мы нормально существовали, потом сын стал скандалить, оскорблять жену, на детей кричал, на меня: «Дармоеды, живете за мой счет, я нужен вам только как кошелек». В августе он совсем сошел с ума. Представь, Ваня, Илья вышел к завтраку, глаза горят, заявляет: «Убить меня хотите, да?» Я сначала решила, что он роль учит, на матери впечатление проверяет, и ответила: «Отлично, милый. Очень убедительно, ни капли фальши». И такой скандал разразился. Еле-еле я поняла, почему военные действия стартовали. Илья ходил к гадалке. Она ему подарила какую-то дрянь, а та моему сыну предсказывала, что случится на следующий день, и всегда оказывалась права. И вот эта штука накаркала Илье, что ему надо бросить жену. И… он ушел! Надоели мы ему! Вот к кому решил направиться, сын не сообщил. Как тебе это нравится? – Не знаю, что и сказать, – признался я. – К мужчинам, в особенности к тем, кто заключил брак в молодости, годам к сорока часто приходит мысль: я не погулял! И они пускаются во все тяжкие. – Он нам сделал ручкой, – сердито сказала Галина Михайловна. – Мотя обомлела. Ничто не предвещало такого, мы жили хорошо. Ну, выясняли порой отношения, но это нормально. Правда, один Илья семью кормил. Матильда вроде актриса, но ее на моей памяти ни разу на съемки не пригласили. Это нормальная ситуация, за семью мужик отвечает. Жили мы неплохо: няня, домработница, отдыхали за границей. Галина Михайловна опустила голову. – После ухода Илья прислал жене на карточку небольшую сумму. Матильда ему звонить стала – номер заблокирован. Пришлось ей супруга на улице у входа в телецентр караулить. В конце концов она его поймала, налетела с вопросами: «Что произошло? Где деньги? Как нам жить?» Илья ответил: «Вы мне надоели. Неблагодарные сволочи. Только и слышал от тебя, детей и матери: дай, дай, дай! Хватит! Я не печатный станок. Сама зарабатывай. У меня теперь другая жизнь, без вас. Недовольна суммой, которую получила? Больше не пришлю ни копейки. Подавай на алименты. Их вычтут из зарплаты, то-то будет вам радости и богатства». Галина Михайловна развела руками. – Я не знаю механику процесса, но мне умные люди объяснили. В договорах о ведении шоу и участии в съемках указывают копеечное вознаграждение. А потом дают конвертик, так от налогов уходят. И еще нашептали, что Илья живет с какой-то бабой. Они в загородном доме устроились. Мотя его никогда не сможет разделить. Сын особнячок оформил на мое имя, а я его потом Илье подарила, он об этом попросил. Ну и сказал: «Презенты при разводе не делят». Вот так. В октябре он вдруг вернулся в семью. Вел себя странно, одевался по-идиотски, пел глупые песни, играл на гитаре! И постоянно на всех злился. Галина Михайловна промокнула глаза салфеткой. – В ноябре совсем ему плохо стало. Илья жил в отдельной комнате, когда он даже к обеду не вышел, я рискнула заглянуть в его спальню. И чуть не умерла. Сын лежал на кровати, на полу гора пустых упаковок из-под лекарств. Хорошо, что дети в школе тогда были. Вызвала «Скорую». Илью увезли в больницу. Матильде плохо стало. Прикатила полиция, начались расспросы. Я им записку показала, она на паркете валялась. «Сдохните все, ненавижу вас, знаю, вы решили меня убить». Под подушкой у него я потом нашла женский платок, бежевый, с рисунком в виде обезьяны, он вонял дешевыми духами. Думаю, любовница выгнала моего сына, а Илья от горя ума лишился. Может, страстно ту дрянь любил, раз платок ее в своей кровати держал. Вот такая история. – Илья жив? – осторожно осведомился я.