– Прости… те, Наталья… Александровна… не знаю, что на меня нашло… Я вас провожу… – Я тебе не нравлюсь? – спросила она жалобным голосом, ему послышалось в нем кокетство. «Кто она вообще? Я ничего о ней не знаю. Разболтался… за день устал… потерял контроль…» – Вы привыкли всем нравиться? Было почти темно, но он увидел, как застыло ее лицо. – Мне пора домой… – Да, пойдемте, я вас провожу. Она почти бежала вниз, неслышно, как испуганный котенок. У выхода остановилась и робко попросила: – Пожалуйста, не провожайте меня. Тут же близко… Выбежала во двор и исчезла. Дома было темно, мать спала. Он взял подзорную трубу, подержал в руках. Положил обратно на полку. Достал из шкафа бутылку коньяка, налил полстакана и залпом выпил. Он в самом деле идиот. Размечтался. Нет больше чистых и невинных. Все они служат Венере. «Я тебе не нравлюсь?..» Выглядит как ребенок, а целуется опытно и привычно… Который он будет у нее по счету? Может, просто хотела братца отмазать… Знает, что он в чем-то виноват… Или это он уже бредит?.. Он вспомнил, что с утра ничего не ел, кроме мороженого. Нет, надо подняться на крышу, посмотреть на звезды и забыть о ней. Мало ли было в его жизни чужих губ. Он налил еще полстакана, выпил. Взяв с собой бутылку, тихо вышел, осторожно прикрыв за собой дверь. На пятый этаж поднимался медленно, останавливаясь и отпивая из бутылки, ступеньки колыхались, в горле жгло. На чердаке не стал зажигать свет. Полная луна ярко светила в окно. Темные облака неподвижно висели в пепельном небе, между ними холодно мигали звезды. Наташи тут больше нет и никогда не будет. Не будет ее гладких волос и детского рта. И не надо. Павел закрыл глаза. И услышал сзади шорох. В тот же миг он повернулся, прижался спиной к стене, готовый к прыжку. В кресле сидела старуха. Он сразу узнал ее мертвую улыбку. – Здравствуй, малыш! Я пришла за тобой… – проскрипел знакомый голос. – Ты помнишь меня? Лицо старухи в лунном свете казалось синеватым, а платок и одежда – черными. – Ты была… молодая и красивая. И зубы у тебя были белые и острые. – Они и сейчас такие, – усмехнулась старуха, блеснув клыками. – И я снова стану молодой, когда мы вернемся домой. Ты увидишь. – Тебя нет. Это только сон… я сегодня устал… – Не болтай глупости. Возвращайся. И мать твоя будет рада. Она никогда тебя не любила, просто смирилась. Что такое жизнь? Всего лишь привычка. Слезы привычки высыхают быстро, она отлично будет жить и без тебя. Ей нет дороги домой. Эта дура наделала много ошибок, которые не прощают. – Не смей говорить о моей матери! – Матери! – Старуха хрипло засмеялась, как закаркала. – Сначала она убила твоего старшего брата. Еще до рождения. Потом хотела убить и тебя, но ей помешали. Да ты сам это знаешь. Но когда мы пришли за тобой, она подсунула нам другого, обычного ребенка. Никакого смысла в ее поступках. – Что вы сделали с Максом? – Зачем нам обычные люди? Он убежал. – Где он? – Кто знает? Может, упал в реку… может, его унес… какая разница… – Зачем я вам? – Спроси лучше, зачем тебе этот глупый и грязный мир? Где глупые грязные женщины не стыдятся и сами предлагают с ними лечь. Носят одежду продажных шлюх. Неверные жены рожают бастардов, а мужчины сдают кровь, чтобы узнать, их ли это ребенок. Вернись домой, и ты получишь столько невинных красавиц, сколько захочешь. Их губы не пахнут табаком, они молчаливы, нежны и послушны. Когда одна надоест, ты купишь себе новую. И все они будут любить тебя и служить тебе. Здесь ты проводишь дни среди воров и убийц, обманщиков и насильников. Они тебя ненавидят. Соработники твои смеются за твоей спиной. Вернись, и ты снова станешь лодочником и будешь засыпать на теплом песке у бирюзовой реки, глядя на звезды, и просыпаться от первых лучей солнца и криков птиц… – Врешь, ведьма! У тебя глаза злые… Чего тебе от меня надо? – Всего лишь маленькую услугу. Забери с собой одного ребенка. – Какого ребенка? – Этот мальчишка, которого все ищут. Он уже рядом, скоро ты его найдешь. Приведи его сюда, и вы оба взлетите с этой крыши вместе с нами. – Ишь, сп… спланировала… – Павлу было все труднее говорить. – А вот как сверну тебе шею… Он собрал силы и швырнул бутылку в голову старухи. Бутылка пролетела сквозь нее и разбилась о деревянную спинку кресла. И наступила темнота. Глава 33. Старик и числа Володю всегда удивляло, как люди исчезают и появляются в пространстве и времени. В детстве, рыдая в детском саду, он смотрел вслед уходящей маме и думал: сейчас еще шаг, и она исчезнет. Навсегда. После длинного тоскливого дня мама появлялась снова, возникала из ничего на том же месте, и каждый раз это было чудо – внезапное заполнение пустоты родным лицом и знакомым голосом. И, повзрослев, он не избавился от сомнений – существуют ли люди, когда мы их не видим? Существует ли мир на самом деле, или всё ему просто снится, и, если сесть в самолет и подняться высоко над землей, может быть, она исчезнет навсегда, и он вечно будет лететь над бездной? Володя никогда не летал на самолете, не ездил в поезде, да и метро пользовался только в крайнем случае. Единственным транспортом, который не вызывал у него особой тревоги, был трамвай – медленный, с большими окнами, дребезжащий на поворотах, как старый будильник. Собственно, и трамвая он немного побаивался, ведь он может сойти с рельсов… Поэтому везде, где можно, он ходил пешком. Особенно если приходилось идти далеко, он ощущал пространство как твердь – перепрыгнуть через него было невозможно, нужно преодолевать его, как будто плыть в плотной воде, – пространство текло, неотделимое от времени, которое струилось вместе с ним. Если он бежал, казалось, что он только перебирает ногами, а земля сама летит под ним и может полететь быстрее и еще быстрее, и, опустив ногу, он вдруг окажется где-то в снежных горах или на берегу далекого теплого моря, где он никогда не бывал. Ночью Володе приснился сон, что ему подарили новый компьютер. С широким матовым экраном, сразу видно, необыкновенно мощный. Он нажимает на пуск и загорается надпись: назад в Прошлое. И он во сне понимает: в этом компьютере можно будет увидеть всю свою жизнь. И все исправить. Переставить местами разные события, убрать плохое. Он радуется, нажимает на стрелку «назад», и появляется маленькая сестренка в кроватке. Еще одно нажатие – вот и дедушка с бабушкой на скамеечке во дворе. У дедушки трясутся руки, и папироса падает на землю. Володя хочет поднять ее, но вспыхивает надпись OFFLINE. Прошлое находится в offline. Это только запись, менять ничего нельзя. Володя нажимает снова на клавишу, и дни и годы летят назад, и вот уже молодая мама подает молодому папе тарелочку с вишней и смеется… «А где же я сам, – думает Володя, – почему меня нигде нет?», и нажимает снова… и во весь экран распахиваются огромные черные глаза, добрые и печальные, наполненные слезами, как дождевой водой, и тихий знакомый голос поет песню на незнакомом языке, и он понимает и не понимает слов. Из верхнего левого угла экрана скатывается яркая красная капля, потом вторая, еще одна и еще, и льется малиновый поток, и скрывает все, и даже пальцы его становятся малиновыми… Володя проснулся на рассвете и не смог больше заснуть. Голова болела, в ней крутились сразу несколько комаромух, пришлось считать про себя: «Четыре и четыре будет восемь… дважды четыре тоже будет восемь…» После завтрака мама, как обычно, дала ему три пластиковых коробки: в самой большой – котлета с картошкой, в другой – огурец и два помидора, а в третьей – кусок сладкого пирога. Он сложил коробочки в сумку и пошел было к двери, но остановился и вернулся в кухню. Отец допивал кофе и читал газету, мать убирала со стола. – Ты что-то забыл, сынок? Володя поцеловал ее в щеку и молча вышел. Мать удивленно смотрела ему вслед. По улице он шел медленно, едва перебирая ногами. Постоял на мосту через Мойку, самом широком мосту в городе, похожем не на мост, а просто на дорогу, и так же медленно направился через площадь в сторону набережной. Машины со всех сторон тарахтели, грохотали, но писк комаромух в голове не смолкал: «Никогдаааа… не увидишь мамууу… никогдааа…» Володя шепотом считал: «Четыре и четыре будет восемь… Четырежды два – восемь. Нет… Лучше пусть будет три и три, и еще три… мама всегда будет…» В сквере у Собора на скамейках еще было пусто, только по дорожке перед ним брел человек. Чем ближе Володя подходил к нему, тем более странными казались его фигура и походка. Это был горбатый старик с тощими длинными ногами в узких красных брюках, в светлой куртке и светлой кепке. Худая шея торчала из воротника. Казалось, огромная птица вышагивает, высоко задирая колени. Володя обогнал его и услышал: – Который час от рассвета? Голос протрещал сухо и твердо, будто карандаши рассыпались по паркету. Володя остановился, не оборачиваясь, вытащил из заднего кармана телефон. – Восемь двадцать восемь. – Солнце взошло в четыре двадцать восемь. Четыре и четыре будет восемь. Дважды четыре тоже будет восемь. Вдруг наступила тишина. Володя услышал, как шелестят деревья. – Я не люблю четыре и восемь, – сказал Володя. – И зря! – Старик указал на скамейку. – Присядем? Володя сел, поставил сумку себе на колени, исподлобья взглянул на старика. Темные глаза смотрели куда-то мимо Володиной головы, и это было приятно. Весь старик был приятный, несмотря на огромный торчащий вперед нос. От него хорошо пахло – рекой, травой и какими-то цветами. На руках у старика был надеты большие черные варежки. – Четыре и восемь – прекрасные числа, – твердо произнес старик. – Все числа правильные. Все идет по Плану. – Но если… посчитать неправильно? – Ты не знаешь, что правильно. Учиться тебе нужно. Чтобы в голове ничего не жужжало. – Комаромухи… что это? – Голова играет сама с собой. Ей скучно. Не делаешь того, для чего сделана твоя голова, и ей скучно. – А что я должен делать? – Не сидеть на месте. Иди и не бойся. Володя нехотя поднялся. Ему было жаль расставаться с длинноносым стариком. Почему-то он ему очень нравился. Он снова сел. – Как можно не бояться? Все умирают. Трава, птицы, люди. Даже звезды. У всего есть начало и конец. Это неправильно. – Было только начало. С тех пор пока не было конца. – Дедушка и бабушка кончились. Они на кладбище. Это… это страшно и печально… – На кладбищах печальны только живые. Другие не там. Ты увидишь. Иди. Подожди… который час от рассвета? Володя достал телефон. Время было то же, но он не удивился. – От рассвета четыре двадцать восемь. Старик встал и ткнул рукой в черной варежке в нагрудный карман Володиной куртки. – Положи эту вещь сюда. Так будет правильно.