– Отпусти его, Шах! Дом окружен. Обещаю, тебе зачтется. Шах рассмеялся. Одной рукой он обнимал ребенка за плечи, другой прижимал к его шее острие ножа. – Плевать я хотел на твои зачетки. Кто вы такие, чтоб меня судить. Мусор. – Отпусти мальчика, и я добьюсь, что не будет пожизненного. Шах фыркнул. – И дня не буду сидеть на вашей баланде. Брось ствол, или приколю этого шкета. Павел мгновение помедлил и отшвырнул пистолет. Шах опять рассмеялся. Блеснули белые зубы. – Отвернись и считай до десяти. Медленно считай. На «десять» шкет к тебе подойдет. Павел повернулся к открытой двери на площадку, залитую синеватым призрачным светом. На стене рядом с дверью висела красная глиняная доска с отбитыми краями и с выпуклой фигурой посередине. Он смотрел на нее, не понимая, что видит. И вздрогнул – руки его коснулась холодная ручка ребенка. Шаха в комнате не было. Павел подхватил мальчика на руки и побежал вниз. На втором этаже он услышал, как хлопнула дверь, и прижался к стене. По лестнице поднимался человек. Это был Марк. Он увидел Павла с мальчиком на руках и вскрикнул, хрипло и слабо, как старик: – Шурка! Павел осторожно передал ему ребенка и выскочил на улицу. Через два часа он вернулся домой. Шаха не нашли. Как обычно, он словно провалился сквозь землю. Лизу обнаружили в запертой ванной, лицо ее было в крови, но она могла говорить и попросила не вызывать врача. Мать смотрела телевизор. Она недовольно протянула: – Павлуша! Вечно ты находишь дела поважнее, чем с матерью поужинать! – Извини, мама. Встретил старого знакомого, никак было не отвязаться. – Чай давно остыл. Теперь сам грей. И целовать тебя на ночь не буду. Лана Васильевна, обиженно шмыгнув носом, отвернулась к телевизору. Павел наклонился и поцеловал редеющие волосы на ее виске. Он долго стоял под душем с закрытыми глазами. Струйки воды шелестели, обвивали его со всех сторон, и он думал, что нужно обязательно поехать куда-то к морю, окунуться с головой в чистую прозрачную воду и плыть долго-долго, чтобы были вокруг только море и небо – синие, чистые, прозрачные. Перед глазами всплыла красная терракотовая фигура на стене у двери, где он стоял с окаменевшей спиной, ожидая удара. Женщина с крыльями вместо рук. Длинные ноги с когтями на пальцах. Пустые глазницы. Он встряхнул головой, и видение растаяло. Глава 46. В кабинете следователя Всю ночь и все утро Лиза звонила Марку, но телефон не отвечал. Заснуть она не смогла. Марк с сыном не ночевали дома. О том, что Саша Островский нашелся, Лизе коротко и сухо еще вечером сообщил Павел. Он дал ей свою карточку с адресом и попросил, скорее приказал, явиться к нему в два часа дня. Когда она подходила к зданию прокуратуры, у нее сильно кружилась голова. У входа она почувствовала тошноту и еле успела свернуть за угол. После рвоты стало легче, но по спине и ногам ползли холодные мурашки, она начала дрожать. В приемной с трудом смогла расстегнуть сумку и достать паспорт. Павел выглядел так же, как и в прошлый раз в Гнезде – тесноватый в плечах пиджак, коротко подстриженные рыжеватые волосы. Серо-голубые глаза смотрят прямо и холодно. Он предложил ей сесть и налил воды. – Как вы себя чувствуете? Вас осматривал врач? – Я в порядке. – Елизавета Юрьевна, вы имеете право отвечать в присутствии адвоката. – Не надо. Спрашивайте. Она открыла сумочку, достала пачку сигарет и спрятала обратно. Глаза ввалились, лицо бледное, пальцы дрожат. А голос тот же, низкий, глубокий. Учат их этому в их институтах. – Расскажите все по порядку. С самого начала – как и где познакомились с Валерием Васильевичем Костроминым. Сколько раз и где встречались с ним в Петербурге. Какую роль играли в убийстве Ольги Островской и Латифа Хадера. Ну и так далее, включая события вчерашнего дня. Бледность ее стала отливать синевой. Она на секунду отвела глаза и первые слова произнесла хрипло, но тут же голос вернулся в бархатную глубину. – Вы меня обвиняете в убийстве? Почему сразу не арестовали, еще вчера? – Не буду скрывать – мы хотели увидеть, куда вы пойдете ночью или сегодня днем. Но вы сразу пришли сюда. Это хорошо. Очень важно, чтобы вы рассказали все как есть. – Какое мне дело до того, что для вас важно? – Это важно в первую очередь для вас. – Трогательная забота о гражданах в вашем заведении… – Елизавета Юрьевна, вы мне показались при первой встрече умной и… возвышенной. А сейчас говорите как пойманная за руку тетка с базара. Не стоит. Глаза ее сузились, губы скривились. – Я и есть с базара. С Малиновой горы, мой отец на базаре папиросами торговал. Провинциальная шалава, как вы про меня думаете. Ишь, психологиня… даже мысли отгадывает… Павел отвел глаза от ее детского припухшего рта и сухо повторил: – В ваших интересах говорить правду. Как вы познакомились с Шахом? – Мы учились в одном классе. Познакомились на первой школьной линейке. Он был… беленький, похожий на ангелочка. Из заводской семьи, отец пил, даже денег на школьные обеды ему не давали. Маленький бедный принц. Он болен, понимаете? Такие психопатии не лечатся, они навсегда. Безумие крепко держит его в когтях, как будто демон вселился в него при рождении. Мы были вместе пять лет, пока я училась в институте. Я бросила его, потому что хотела жить в том мире, где ему нет места. Но он для меня все равно маленький белоголовый мальчик на первой линейке… и я его не предам, так что если бы и знала, не сказала бы, где он сейчас. – Убитый Латиф Хадер был маленьким черноголовым мальчиком. Маленький Саша Островский сошел с ума. Вам их не жаль? – Очень жаль, но Лера их не убивал. – А первую жену вашего мужа? Молодую красивую женщину, мать. – Лера не убийца. Он просто сумасшедший. – А ваш супруг? Любя другого, вышли за него замуж. Ваша мораль позволяет вам предавать выборочно? – Думаю, капитан, вы никогда не любили. Или… только недавно влюбились? Она была бы хорошим следователем… хитрая тварь… – Вы забываетесь, Елизавета Юрьевна. Я не ваш пациент. Это прокуратура, прошу отвечать на мои вопросы. – Я и отвечаю. Но на морализаторство сказать нечего. Могу качать головой и вздыхать, если хотите. Впрочем, повода нет. Мужу я не изменяла. Странно, но он испытал облегчение от ее слов. – Еще раз: где сейчас находится Костромин? – Понятия не имею. – Когда и где вы видели его последний раз, если не считать вчерашнего вечера? – Три года назад. Я тогда жила в общежитии при больнице, он пришел туда. – Как часто вы встречались в Петербурге? – Мы не встречались. Я видела его только два раза – один раз в общежитии и вчера. – Но он знал ваш адрес? – Я его ему не сообщала. – Опишите вашу встречу три года назад. Подробно. Вы уже работали тогда гувернанткой у Островских? К Лизе возвращался румянец. Она села удобнее, положила ногу на ногу. Короткая юбка открыла загорелое гладкое колено. Сколько он видел коленей в этом кабинете. Все они одинаковые… и она туда же, использует бабские приемы, отвлекает внимание… может, у нее и пальцы на ногах с когтями… Он вдруг почувствовал к ней такую ненависть, что сам удивился. – Официально, по договору, я значилась психологом. Саша был… нервным мальчиком. Очень умным, но… Когда его мать знакомила его со мной, я протянула ему руку, и он меня укусил. Не сильно, как котенок, острыми зубками. Я спросила: «Значит, будем вместе кусаться?» Он спрятал руки за спину. Поверил. Так ведут себя дети, которых били… И она в самом деле ударила его по щеке. Заметьте, я все время рассказываю вам правду, хотя для меня и невыгодную. Да, мне не нравилась эта женщина. Она была… невежливой. И один раз перешла границы, разразилась бранью. Выгнала меня из дома. Я собрала вещи и поехала в общежитие. Комната еще оставалась за мной. Это был конец мая, три года назад, не помню точное число. Когда я вошла, он… Лера уже был там. – Как его пропустили и где он взял ключ? – Лера не спрашивает разрешения, и ему не нужны ключи. – Что было дальше? – Я не сдержалась, рассказала ему о том, что произошло. Мне и в голову не могло прийти, что он захочет… отомстить. – Почему вы больше не встречались?