Глаза тети Беллы полны ярости и беспокойства, когда она встает перед своим мужем. — Почему это произошло? — Она направляет свой гнев на меня. — Почему ее не защитили? Когда Виктор делает шаг вперед, я хватаю его за руку и качаю головой. — Это на моей совести. Все взгляды обращаются ко мне, когда я говорю: — Я беру на себя всю ответственность. У нее должно было быть больше охраны. — Я качаю головой, в моем голосе слышится сожаление. — Я не смог уберечь Марию, и этого я никогда себе не прощу. — Я тренировал Ивана и Льва, — бормочет дядя Алексей. — Они были хороши. Я качаю головой. — У Марии должна была быть целая свита охранников. Это на моей совести. — Боже мой, — плачет тетя Белла. — Может, не будем сейчас устраивать долбанное соревнование. — Она указывает на меня, Виктора и дядю Алексея. — Вы все подвели мою маленькую девочку, и я клянусь всем святым, если она не выкарабкается, будут четверо похорон. — Детка, — бормочет дядя Алексей, пытаясь взять ее за руку. Тетя Белла отстраняется от него, ее латиноамериканский темперамент разгорается все сильнее. — Не деткай мне. Она подходит и встает передо мной, ее глаза холодны как лед. — Я хочу голову человека, который сделал это с моей дочерью, на золотом гребаном блюде. Я киваю, молча клянясь найти и убить того, кто причастен к покушению на жизнь моей жены. Ее подбородок дрожит, затем она спрашивает: — Ты хотя бы сделал ее счастливой последние три дня? — Я любил ее всем сердцем. Лицо тети Беллы искажается, и она поворачивается к дяде Алексею за утешением. Нуждаясь в минутке одиночества, я выхожу из комнаты ожидания и бесцельно иду по коридору. Не прошло и трех дней, а я уже подвел Марию. Она была моей, и я должен был ее защищать. У меня должна была быть армия, охраняющая каждый ее шаг. Это такая горькая пилюля, которую нужно проглотить, что я чуть не подавился ею. Я останавливаюсь перед окнами от пола до потолка и тупо смотрю в ночь. Пожалуйста, переживи это. Я чувствую руку на своей спине, затем мои родители подходят и встают по обе стороны от меня. Мама берет меня за руку, в то время как папа обнимает меня сбоку. — Что, блять, я наделал? — Я стону, чувство вины становится непреодолимой горой в моей груди. — Как я мог позволить этому случиться? Папа заключает меня в объятия. — Никто этого не предвидел. — Я должен был. — Я отстраняюсь от своего отца, мое чувство вины перерастает в ярость. — Я был так чертовски уверен, что ни у кого не хватит мужества противостоять нам. Это из-за моего высокомерия женщина, которую я люблю, подверглась пыткам. — Я встречаюсь с ним взглядом. — Она может умереть. — Она не умрет. Мария сильная. Воздух вырывается из моих легких, и я вспоминаю, как сильно она боролась. — Dio, Papà16. Ты бы видел, как она сражалась. Она была такой яростной. Если бы я не был поглощен страхом, виной и гневом, я бы воспользовался моментом, чтобы почувствовать гордость за Марию. Найдя силу в своих родителях, я киваю. — Она выкарабкается. — Конечно. — Папа сжимает мое плечо. — В ее жилах течет кровь Козлова и Терреро, и ни того, ни другого нелегко убить. Я снова отвожу взгляд к окну и просто впитываю поддержку и утешение, которые предлагают мне мои родители, потому что мне это понадобится, чтобы пережить следующие пару часов. _______________________________ Я потерял счет часам, и к тому времени, когда в приемную заходит врач, мне кажется, что я сошел с ума. Я вскакиваю со стула, мои мышцы напряжены, а сердце колотится в груди. Дядя Алексей указывает на меня. — Это муж Марии, Лука Котрони. Пожилая женщина обращает свое внимание на меня. — Я доктор Уэст. Операция прошла хорошо. Мисс... — Она переводит взгляд с дяди Алексея на меня. — Миссис Котрони находится в отделении интенсивной терапии. Мы ввели ее в искусственную кому, чтобы у ее тела было время исцелиться до того, как она очнется. Боль для нее сейчас слишком сильна, чтобы справиться с ней прямо сейчас. Иисус, блять, Христос. — У нее сломаны четыре ребра. Часть ее бедренной кости раздроблена от попадания пули, а в правой руке повреждены нервы и кости. Ей предстоит долгий путь выздоровления. После реабилитации она должна полностью восстановить свою ногу, но я беспокоюсь о ее руке. С повреждением нерва, которое она получила, нам повезет, если она восстановит пятидесятипроцентное использование. Я могу только смотреть на доктора, пока ее прогноз разрывает мое сердце в клочья. Короче говоря, Марии все еще предстоит много страдать, и я ничего не могу сделать, чтобы облегчить ее боль. — Мы можем увидеть ее? — Спрашивает Виктор, видя, как остальные из нас потрясенно молчат. — Только по два человека одновременно, пока она в отделении интенсивной терапии, — отвечает доктор Уэст. Такое чувство, что меня забросили в альтернативную вселенную, где больше ничего не имеет смысла. Дядя Алексей и тетя Белла уходят, чтобы повидаться со своей дочерью. Виктор кладет руку мне на плечо. — Мы пойдем за ними. Я снова сажусь и, упираюсь локтями в колени, закрывав лицо руками. Марии понадобится реабилитация. На заживление ее левой ноги уйдут недели, если не месяцы, а рука практически испорчена. Достав телефон из кармана, я набираю номер Марко. — Есть новости? — спрашивает он. — Она в искусственной коме. Мне нужно, чтобы ты нашел квартиру на первом этаже или дом. Убедись, что там можно передвигаться на инвалидных колясках. Перевези наши вещи на новое место и сделай так, чтобы это произошло в течение следующих двух недель. — Понял, босс. — Также, направь всех, кто у нас есть, на поиски ублюдка, стоящего за этими нападениями. — Да, босс. — Спасибо, Марко, — говорю я, прежде чем закончить разговор. Я поправляю пиджак и расправляю плечи, потому что мне придется быть сильнее, чем когда-либо, чтобы искоренить албанцев и помочь моей жене выздороветь. Будь то ад или прилив я, блять, буду носить ее на руках до тех пор, пока она снова не сможет ходить самостоятельно. Эмоционально, ментально и физически. Мама приносит мне кофе, по вкусу напоминающий теплую воду со сливками, но я силой проглатываю его. — Хочешь чего-нибудь поесть, милый? — спрашивает она. Я качаю головой, затем говорю: