— Я не уверен. Дождь не дал разглядеть. Симмонс побежал вперёд: — Солнечный Купол! — Назад, Симмонс! — Солнечный Купол! Он исчез за дождевыми струями. Остальные ринулись вдогонку. Они догнали его на прогалине и стали как вкопанные, глядя на него и его находку. — Ракета. Она лежала там, где её покинули. Выходит, они кружили и очутились в том самом месте, откуда начали долгий путь. Среди обломков лежали двое погибших, изо рта у них росла зеленоватая плесень. На глазах космонавтов плесень расцвела, но дождь убил лепестки, и плесень увяла. — Как же это случилось? — Видно, поблизости прошла электрическая буря. Она испортила наши компасы. В этом всё дело. — Верно. — Что же делать теперь? — Идти снова. — Чёрт дери, мы топтались на месте! — Ладно, Симмонс, постарайся взять себя в руки. — В руки, в руки! Этот дождь сведёт меня с ума! — У нас хватит продуктов на два дня, если быть экономными. Дождь плясал по их коже, по мокрой одежде; струи дождя бежали с кончика носа, с ушей, пальцев, колен. Они были словно заброшенные в дебрях каменные бассейны; из каждой поры сочилась вода. Вдруг издали донёсся грозный рёв. Из пелены дождя вынырнуло чудовище. Чудовище опиралось на тысячу голубых электрических ног. Оно приближалось быстро и неотвратимо. Каждый его шаг был как удар сплеча. Там, где ступали голубые ноги, деревья падали и сгорали. Могучие вихри озона заполнили влажный воздух, дым метался во все стороны, разбиваемый дождём. Чудовище было длиной с полмили, вышиной с милю, оно ощупывало землю, словно слепой исполин. Иногда, на короткое мгновение, оно оказывалось совсем без ног. В следующий миг из его брюха вырывались тысячи хлыстов, которые беспощадно жалили заросли. — Электрическая буря, — сказал один из четвёрки. — Она вывела из строя компасы. Теперь идёт на нас. — Ложись! — приказал лейтенант. — Бегите! — заорал Симмонс. — Не дурите. Ложитесь. Она бьёт в самые высокие точки. Мы ещё можем спастись. Ложитесь не ближе пятидесяти футов от ракеты. Глядишь, потратит на неё весь свой заряд, а нас минует. Живей! Они шлёпнулись наземь. — Идёт? — почти сразу послышался вопрос. — Идёт. — Приблизилась? — Осталось двести ярдов. — А сейчас? — Вот она! Чудовище повисло над ними. Оно обронило десять голубых стрел-молний, и они вонзились в ракету. Ракета вздрогнула, точно гонг от удара, и издала глухой металлический звук. Чудовище обронило ещё пятнадцать стрел. Они плясали в причудливой пантомиме, поглаживая деревья и мокрую землю. — А-а! — Один из космонавтов вскочил на ноги. — Ложись, идиот! — крикнул лейтенант. — А-а! Ещё десяток молний поразили ракету. Лейтенант повернул лежащую на руке голову и увидел ослепительно-голубые вспышки. Он видел, как раскалываются вдребезги деревья. Он видел, как чудовищное тёмное облако, словно чёрный диск, повернуло над ними и метнуло вниз сотню электрических стрел. Тот, что вскочил на ноги, теперь бежал, будто в огромном зале с колоннами. Он метался, петлял среди колонн, но они вдруг рухнули, и послышался такой звук, словно муха села на раскалённую проволоку-ловушку! Такие ловушки были дома на ферме лейтенанта в годы его детства. Три товарища услышали запах человека, обращённого в золу. Лейтенант спрятал лицо. — Не поднимать головы! — распорядился он. Он боялся, что вот-вот сам вскочит и побежит. Озарив лес ещё десятком молний, буря двинулась дальше. Снова кругом был один сплошной дождь. Он быстро унёс запах горелого, и три товарища сели, ожидая, когда угомонится отчаянно колотящееся сердце. Потом они подошли к телу, надеясь, что ещё можно вернуть его к жизни. Они не могли смириться с мыслью, что уже ничего нельзя сделать. Это была естественная реакция людей, которые не хотят признать смерть, пока не убедятся, пока не коснутся её и не решат — хоронить или предоставить это быстро поднимающейся поросли. Тело было словно скрученная сталь, обёрнутая сожжённой кожей. Будто восковая кукла, которую бросили в печь и извлекли из огня, когда лишь тонкая плёнка воска осталась на обугленном скелете. Только зубы не почернели, и они сверкали, как причудливый белый браслет, зажатый в чёрном кулаке. — Зачем он вскочил. Они сказали это почти одновременно. На глазах у них тело стало исчезать под покровом растений. Вьюнки, плющ, даже цветы для покойного. Буря, шагая на голубых ходулях, исчезла вдали. Они пересекли реку, ручей, поток и ещё дюжину рек, ручьёв, потоков. Реки, новые реки рождались у них на глазах, а старые меняли русла; реки цвета ртути, реки цвета серебра и молока. Они вышли к морю. Великое море. На Венере был всего один материк. Он простирался на три тысячи миль в длину и на тысячу в ширину, окружённый со всех сторон Великим Морем, покрывающим всю остальную часть дождливой планеты. Великое море лениво лизало бледный берег. — Нам туда. — Лейтенант кивнул на юг. — Я уверен, что в той стороне находятся два Солнечных Купола. — Раз уж начали, почему сразу не построили ещё сотню? — Всего их на острове сто двадцать штук, верно? — К концу прошлого месяца было сто двадцать шесть. Год назад в конгрессе на Земле предложили построить ещё два-три десятка, да только сами знаете, как сложно с ассигнованиями. Пусть лучше несколько человек свихнутся от дождя. Они зашагали на юг. Лейтенант, Симмонс и третий космонавт, Пикар, шагали под дождём, который шёл то реже, то гуще, то реже, то гуще; под ливнем, который хлестал и лил, не переставая барабанил по суше, по морю и по идущим людям. Симмонс первый заметил его. — Вот он! — Что там? — Солнечный Купол! Лейтенант моргнул, стряхивая с век влагу, и заслонил глаза сверху рукой, защищая их от хлёстких капель. Поодаль, у моря, на краю леса, что-то желтело. Да, это он — Солнечный Купол! Люди улыбались друг другу. — Похоже вы были правы, лейтенант. — Удача! — От одного вида сил прибавляется. Вперёд! Кто первый?! Последний будет сукин сын! — Симмонс затрусил по лужам. Остальные механически последовали его примеру. Они устали, запыхались, но скорость не сбавляли. — Вот когда я кофе напьюсь, — пропыхтел, улыбаясь, Симмонс. А булочки с изюмом, — это же объедение! А потом лягу, и пусть солнышко печёт. Тому, кто изобрёл Солнечный Купола, орден надо дать! Они побежали быстрее, жёлтый свет стал ярче. — Наверное, сколько людей тут помешалось, пока не появились убежища. А что! Очень просто. — Симмонс отрывисто выдыхал слоги. — Дождь, дождь! Несколько лет назад. Встретил приятеля. Моего друга. В лесу. Бродит вокруг. Под дождём. И всё твердит. «Сам не знаю, как войти, из-за дождя. Сам не знаю, как войти, из-за дождя. Сам не знаю, как войти, из-за дождя. Сам не знаю». И так далее. Без конца. Рехнулся бедняга. — Береги дыхание! Они продолжали бежать. Они смеялись на бегу и, смеясь, достигли двери Солнечного Купола. Симмонс рывком распахнул дверь. — Эгей! — крикнул он. — Где булочки и кофе, подавайте их сюда! Никто не отозвался. Они шагнули вовнутрь. В Солнечном Куполе было пусто и темно. Ни жёлтого искусственного солнца, парящего в прозрачной мгле в центре голубого свода, ни накрытого стола. Холодно, словно в склепе, а сквозь тысячи отверстий в своде пробивался дождь. Струи падали на ковры и мягкие кресла, разбивались о стеклянные крышки столов. Густые заросли, словно исполинский мох, покрывали стены, верх книжного шкафа, диваны. Крупные капли, срываясь сверху, хлестали по лицам людей. Пикар тихонько рассмеялся. — Пикар, прекратить! — Господи, вы только посмотрите: ни солнца, ни пищи — ничего. Венески — это их рук дело! Конечно! Симмонс кивнул, роняя капли со лба. Вода бежала по его серебристым волосам и белёсым бровям. — Время от времени венески выходят из моря и нападают на Солнечный Купол. Они знают, что если уничтожат Купола, то могут нас погубить. — Но разве наша охрана не вооружена? — Конечно. — Симмонс шагнул на относительно сухой клочок пола. — Но с последнего нападения прошло пять лет. Бдительность ослабла, и они захватили здешнюю охрану врасплох. — Где же тела? — Венески унесли их с собой, в море. У них, говорят, есть свой способ топить пленников. Медленный способ, вся процедура длится около восьми часов. Просто очаровательно. — Держу пари, что не осталось не крошки еды, — усмехнулся Пикар. Лейтенант неодобрительно взглянул на него, потом сделал многозначительный жест Симмонсу. Симмонс покачал головой и зашёл в помещение, расположенное у стены. Там была кухня. Раскисшие буханки хлеба беспорядочно валялись на полу, мясо обросло нежно-зелёной плесенью. Из множества дыр в потолке струился дождь. — Восхитительно. — Лейтенант смотрел на дыры. — Боюсь, нам вряд ли удастся законопатить это сито и навести порядок. — Без продуктов? — Симмонс фыркнул. — К тому же солнечные генераторы разбиты вдребезги. Лучшее, что можно придумать, — идти до следующего Солнечного Купола. Сколько до него отсюда? — Недалеко. Помнится, как раз тут поставили два Купола очень близко один от другого. Если обождать здесь, может подойти спасательный отряд. — Наверно, они уже приходили и ушли. Месяцев через шесть пришлют ремонтную бригаду, — когда поступят средства от конгресса. Нет, уж лучше не ждать. — Ладно, съедим остатки нашего рациона и пойдём. — Если бы только дождь перестал колотить меня по голове, — заметил Пикар. — Хоть на несколько минут. Просто, чтобы я вспомнил, что такое покой. Он сжал голову обеими руками. — Помню, в школе за мной сидел один изверг и щипал, щипал, щипал меня каждые пять минут. И так весь день. Это длилось неделями, месяцами. Мои руки были в синяках, кожа вздулась. Я думал, что сойду с ума от этого щипанья. И он меня довёл. Кончилось тем, что я действительно взбесился от боли, схватил металлический треугольник для черчения и чуть не убил этого ублюдка. Чуть не отсёк ему башку, чуть не выколол глаза, меня еле от него оторвали. И всё время кричал: «Чего он ко мне пристаёт?» Господи! — Дрожащие руки всё сильнее стискивали голову, глаза были закрыты. — А что я могу сделать сейчас? Кого ударить, кому сказать, чтобы перестал, оставил меня в покое. Дождь, проклятый дождь, не даёт передышки, щиплет и щиплет, только и слышно, только и видно, что дождь, дождь, дождь! — К четырём часам мы будем у следующего Солнечного Купола. — Солнечного Купола? Такого же, как этот?! А если они все разгромлены? Что тогда? Если во всех куполах дыры и всюду хлещет дождь?! — Что ж, попытаем счастья. — Мне надоело пытать счастья. Всё, чего я хочу, — крыша над головой и хоть чуточку покоя. Хочу побыть один. — Туда всего восемь часов хорошего хода. — Не беспокойтесь, я не отстану. — Пикар рассмеялся, отводя взгляд. — Давайте поедим, — сказал Симмонс, пристально наблюдая за ним. Они снова пошли вдоль побережья на юг. На пятом часу пути им пришлось свернуть, так как дорогу преградила река, настолько широкая и бурная, что на лодке не одолеть. Они поднялись на десять километров вверх по реке и увилели, что она бьёт из земли, словно кровь из смертельной раны. Обойдя исток, они под непрекращающимся дождём снова спустились к морю. — Я должен поспать, — сказал Пикар, оседая на землю. — Четыре недели не спал. Ни минуты не уснул. Спать здесь. Небо стало темнее. Надвигалась ночь, а на Венере ночью царил такой мрак, что опасно двигаться. У Симмонса и лейтенанта тоже подкашивались ноги. Лейтенант сказал: — Ладно, попробуем. Может быть, на этот раз получится. Хотя эта погода не очень-то благоприятствует сну. Они легли, положив руки под головы так, чтобы вода не захлёстывала рот и закрытые глаза. Лейтенанта трясло. Он не мог уснуть. Что-то ползло по нему. Что-то словно обтягивало его живой, копошащейся плёнкой. Капли, падая, соединялись с другими каплями, и получались струйки, которые просачивались сквозь одежду и щекотали кожу. Одновременно на ткань садились, тут же пуская корни, маленькие растения. А вот уже и плющ обвивает всё тело плотным ковром; он чувствовал, как крохотные цветы образуют бутоны, раскрываются и роняют лепестки. А дождь всё барабанил по голове. В призрачном свете — растения фосфоресцировали в темноте — он видел фигуры своих товарищей: будто упавшие стволы, покрытые бархатным ковром трав и цветов. Дождь хлестал его по шее. Он повернулся в грязи и лёг на живот, на липкие растения; теперь дождь хлестал по спине и ногам. Он вскочил на ноги и стал лихорадочно стряхивать с себя воду. Тысячи рук трогали его, но он не мог больше выносить, чтобы его трогали. Содрагаясь, он что-то задел. Ну конечно, Симмонс стоял под струями дождя, дрожа, чихая и кашляя. В тот же миг вскочил и Пикар и с криком заметался вокруг них. — Постойте, Пикар! — Прекратите! Прекратите! — кричал Пикар. Потом схватил ружьё и выпустил в ночное небо шесть зарядов. Каждая вспышка освещала полчища дождевых капель, выстрелами, — пятнадцать миллиардов капель, пятнадцать миллиардов слёз, пятнадцать миллиардов бусинок или драгоценных камней на фоне белого бархата витрины. Свет гас, и капли, что задерживали свой полёт, чтобы их могли запечатлеть, падали на людей, жаля их, словно рой насекомых, воплощение холода и страданий. — Прекратите, прекратите! — Пикар! Но Пикар будто онемел. Он не метался больше, стоял неподвижно. Лейтенант осветил фонариком его мокрое лицо: Пикар, широко раскрыв рот и глаза, смотрел вверх, дождевые капли разбивались о его язык и глазные яблоки, булькали пеной в ноздрях. — Пикар! Он не отвечал и не двигался. Влажные пузырьки лопались на его белых волосах, по шее и кистям рук катились прозрачные алмазы. — Пикар! Мы уходим. Идём дальше. Пошли! Крупные капли срывались с его ушей. — Слышишь, Пикар! Он точно окаменел. — Оставьте его, — сказал Симмонс. — Мы не можем уйти без него. — А что же делать, нести его? — Симмонс плюнул. — Поздно: он уже не человек. Знаете, что будет дальше? Он так и будет стоять, пока не захлебнётся. — Что? — Неужели вы не слыхали об этом? Пора уже знать. Он будет стоять, задрав голову, чтобы дождь лил ему в рот и нос. Будет вдыхать воду. — Не может быть! — Так было с генералом Ментом. Когда его нашли, он сидел на утёсе, запрокинул голову, и дышал дождём. Лёгкие были полны воды. Лейтенант снова осветил немигающие глаза. Ноздри Пикара тихо сипели. — Пикар! — Лейтенант ударил ладонью по его безумному лицу. — Он ничего не чувствует, — продолжал Симмонс. — Несколько дней под таким дождём, и любой перестанет ощущать собственные руки и ноги.