— Нет, вы не правы! Давайте ей эти пилюли на рассвете, в полдень и на закате солнца. Превосходное средство! — Проклятье, она уже нафарширована превосходными средствами! — Ну-ну! С вас шиллинг, сэр, я спускаюсь вниз. — Идите и пришлите сюда дьявола! — Мистер Уилкес сунул монету в руку доброго доктора. Пока врач спускался по лестнице, с громким сопением нюхая табак и чихая, на многолюдных улицах Лондона наступило сырое утро весны 1762 года. Мистер и миссис Уилкес повернулись к постели, где лежала их любимая Камилла, бледная и похудевшая, но все еще очень хорошенькая, с большими влажными сиреневыми глазами. По подушке золотым потоком струились волосы. — О, — она чуть не плакала, — что со мной сталось? С начала весны прошло три недели, в зеркале я вижу лишь призрак; я сама себя пугаю. Мне страшно подумать, что я умру, не дожив до своего двадцатого дня рождения. — Дитя мое, — сказала мать, — что у тебя болит? — Мои руки. Мои ноги. Моя грудь. Моя голова. Сколько докторов — шесть? — поворачивали меня, словно мясо на вертеле. Не хочу больше. Дайте мне спокойно отойти в мир иной. — Какая ужасная, какая таинственная болезнь, — пролепетала мать. — Сделай что-нибудь, мистер Уилкес! — Что? — сердито спросил мистер Уилкес. — Она не хочет видеть врачей, аптекарей или священников — аминь! — а они очень скоро разорят меня! Может, мне следует сбегать на улицу и привести мусорщика? — Да, — послышался голос. — Что?! — Все трое повернулись посмотреть на того, кто произнес эти слова. Они совсем забыли о младшем брате Камиллы, Джейми, который стоял у дальнего окна и ковырял в зубах. Он невозмутимо смотрел вдаль, туда, где шумел Лондон и шел дождь. — Четыреста лет назад, — совершенно спокойно проговорил Джейми, — именно так и поступили. И это помогло. Нет, не надо приводить мусорщика сюда. Давайте поднимем Камиллу, вместе с кроватью и всем остальным, снесем ее вниз по лестнице и поставим возле входной двери. — Почему? Зачем? — За один час, — Джейми вскинул глаза — он явно считал, — мимо наших ворот проходит тысяча людей. За день двадцать тысяч пробегают, проезжают или ковыляют по нашей улице. Каждый из них увидит мою несчастную сестру, пересчитает ее зубы, потрогает мочки ушей, и все, можете не сомневаться, все до единого, захотят предложить свое самое превосходное средство, которое наверняка ее излечит! Одно из них обязательно окажется тем, что нам нужно! — О! — только и смог произнести пораженный мистер Уилкес. — Отец, — взволнованно продолжал Джейми. — Неужели ты встречал хотя бы одного человека, который не полагал бы, что он способен написать «Materia Medica»:[86] вот эта зеленая мазь отлично лечит больное горло, а бычий бальзам — опухоли? Прямо сейчас десять тысяч самозваных аптекарей проходит мимо нашего дома, и их мудрость пропадает зря! — Джейми, мальчик, ты меня удивляешь! — Прекратите! — вмешалась миссис Уилкес. — Моя дочь никогда не будет выставлена на всеобщее обозрение на этой или любой другой улице… — Тьфу, женщина! — оборвал мистер Уилкес. — Камилла тает, как льдинка, а ты не хочешь вынести ее из этой жаркой комнаты? Давай, Джейми, поднимай кровать! — Камилла? — Миссис Уилкес повернулась к дочери. — Я могу с тем же успехом умереть под открытым небом, — заявила Камилла, — где свежий ветерок будет перебирать мои локоны, пока я… — Вздор! — возразил мистер Уилкес. — Ты не умрешь, Камилла. Джейми, поднимай! Ха! Сюда! С дороги, жена! Давай, мой мальчик, выше! — О! — воскликнула Камилла слабым голосом. — Я лечу, лечу… Совершенно неожиданно над Лондоном вдруг засияло чистое голубое небо. Горожане, удивленные такой переменой погоды, высыпали на улицы, им не терпелось что-нибудь увидеть, сделать, купить. Слепые пели, собаки прыгали, клоуны вертелись и кувыркались, дети играли в классики и мяч, словно наступило время карнавала. И в этот шум и гам с покрасневшими от напряжения лицами Джейми и мистер Уилкес несли Камиллу, которая, будто папа римский, только женского пола, с закрытыми глазами возлежала на своей койке-портшезе и молилась. — Осторожней! — кричала миссис Уилкес. — О, она умерла!.. О нет… Опустите ее на землю. Полегче! Наконец кровать была поставлена рядом со стеной дома так, чтобы людской поток, стремительно несущийся мимо, мог обратить внимание на Камиллу — большую бледную куклу, выставленную, словно приз, на солнце. — Принеси перо, чернила и бумагу, сын, — сказал мистер Уилкес. — Я запишу симптомы, о которых станут говорить прохожие, и предложенные ими способы лечения. Вечером мы все отсортируем. А сейчас… Однако какой-то человек из толпы уже внимательно разглядывал Камиллу. — Она больна! — заявил он. — Ага, — радостно кивнул мистер Уилкес. — Началось. Перо, мой мальчик. Вот так. Продолжайте, сэр! — С ней не все в порядке. — Человек нахмурился. — Она плохо выглядит. «Плохо выглядит…» — записал мистер Уилкес, а потом с подозрением посмотрел на говорившего. — Сэр? Вы, случайно, не врач? — Да, сэр. — Так я и думал, я узнал эти слова! Джейми, возьми мою трость и гони его в шею. Уходите, сэр, и побыстрее! Однако человек не стал ждать и, ругаясь и раздраженно размахивая руками, торопливо зашагал прочь. — Она больна, она плохо выглядит… Фу! — передразнил его мистер Уилкес, но был вынужден остановиться. Потому что высокая и худая, словно призрак, только что восставший из могилы, женщина показывала пальцем на Камиллу Уилкес. — Меланхолия, — произнесла она нараспев. «Меланхолия» — запечатлел на бумаге ее слова довольный мистер Уилкес. — Отек легких, — бубнила женщина. «Отек легких» — писал сияющий мистер Уилкес. — Вот это совсем другое дело! — пробормотал он себе под нос. — Необходимо лекарство от меланхолии, — негромко продолжала говорить женщина. — Есть ли у вас в доме порошок мумий для приготовления лекарств? Самые лучшие мумии — египетские, арабские и ливийские; они очень помогают при магнитных расстройствах. Спросите цыганку на Флодден-роуд. Я продаю каменную петрушку, благовония для мужчин… — Флодден-роуд, каменная петрушка… Не так быстро, женщина! — Опобальзам, понтийская валериана… — Подожди, женщина! Опобальзам, да! Джейми, останови ее! Но женщина продолжала, не обращая на него внимания. Подошла молоденькая девушка, лет семнадцати, и посмотрела на Камиллу Уилкес. — Она… — Один момент! — Мистер Уилкес продолжал лихорадочно писать. — …Магнитные расстройства, понтийская валериана… А, пропади ты пропадом! Юная леди, что вы видите на лице моей дочери? Вы так пристально на нее смотрите, даже перестали дышать. Ну, каково ваше мнение? — Она… — Казалось, странная девушка пытается заглянуть Камилле в глаза, потом она смутилась и, заикаясь, проговорила: — Она страдает от… от… — Ну, говори же! — Она… она… о! И девушка, бросив последний сочувственный взгляд на Камиллу, стремительно скрылась в толпе. — Глупая девчонка! — Нет, папа, — пробормотала Камилла, глаза которой вдруг широко раскрылись. — Совсем не глупая. Она увидела. Она знает. О, Джейми, догони ее, заставь сказать! — Нет, она ничего не предложила! А вот цыганка — ты только посмотри на список! — Да, папа. — Еще больше побледневшая Камилла закрыла глаза. Кто-то громко откашлялся. Мясник, фартук которого покраснел от кровавых боев, теребил роскошные усы. — Я видел коров с похожим выражением глаз, — сказал он. — Мне удавалось спасти их при помощи бренди и трех свежих яиц. Зимой я и сам с огромной пользой для здоровья принимаю этот эликсир… — Моя дочь не корова, сэр! — Мистер Уилкес отбросил в сторону перо. — И не мясник в январе! Отойдите в сторону, сэр, своей очереди ждут другие! И действительно, вокруг собралась здоровенная толпа — всем не терпелось рассказать о своем любимом средстве, порекомендовать страну, где редко идет дождь и солнце светит чаще, чем в Англии или в вашей южной Франции. Старики и женщины, в особенности врачи, как и все пожилые люди, спорили друг с другом, ощетинившись тросточками и фалангами костылей. — Отойдите! — с тревогой воскликнула миссис Уилкес. — Они раздавят мою дочь, как весеннюю ягодку! — Прекратите напирать! — закричал Джейми, схватил несколько тросточек и костылей и отбросил их в сторону. Толпа зашевелилась, владельцы бросились на поиски своих дополнительных конечностей. — Отец, я слабею, слабею… — Камилла задыхалась. — Отец! — воскликнул Джейми. — Есть только один способ остановить это нашествие! Нужно брать с них деньги! Заставить платить за право дать совет! — Джейми, ты мой сын! Быстро напиши объявление! Послушайте, люди! Два пенса! Становитесь, пожалуйста, в очередь! Два пенса за то, чтобы рассказать об известном только вам, самом великолепном лекарстве на свете! Готовьте деньги заранее! Вот так. Вы, сэр. Вы, мадам. И вы, сэр. А теперь, мое перо! Начинаем! Толпа кипела, как темная морская пучина. Камилла открыла глаза, а потом снова впала в обморочное состояние. Наступило время заката, улицы почти опустели, лишь изредка мимо проходили последние гуляющие. Веки Камиллы затрепетали, она услышала знакомый звон. — Триста девяносто пять фунтов и четыреста пенсов! — Мистер Уилкес бросал последние монеты в сумку, которую держал его ухмыляющийся сын. — Вот так! — Теперь вы сможете нанять для меня красивый черный катафалк, — сказала бледная девушка. — Помолчи! Семья моя, вы могли себе представить, что двести человек захотят заплатить только за то, чтобы высказать нам свое мнение по поводу состояния Камиллы? — Очень даже могли, — кивнула миссис Уилкес. — Жены, мужья и дети не умеют слушать друг друга. Поэтому люди охотно платят за то, чтобы на них хоть кто-нибудь обратил внимание. Бедняги, они думают, что только им дано распознать ангину, водянку, сап и крапивницу. Поэтому сегодня мы богаты, а две сотни людей счастливы, поскольку вывалили перед нами содержимое своих медицинских сумок. — Господи, нам пришлось выставлять их вон, а они огрызались, как нашкодившие щенки. — Прочитай список, отец, — предложил Джейми. — Там двести лекарств. Какое следует выбрать? — Не надо, — прошептала Камилла, вздыхая. — Становится темно. У меня в животе все сжимается от бесконечных названий! Вы можете отнести меня наверх? — Да, дорогая. Джейми, поднимай! — Пожалуйста, — произнес чей-то голос. Склонившийся человек поднял взгляд. Перед ними стоял ничем не примечательный мусорщик, с лицом, покрытым сажей, однако на нем сияли яркие голубые глаза и белозубая улыбка. Когда он говорил-совсем тихо, кивая головой, — с рукавов его темной куртки и штанов сыпалась пыль. — Мне не удалось пробиться сквозь толпу, — сказал он, держа грязную шапку в руках. — А теперь я возвращаюсь домой и могу с вами поговорить. Я должен заплатить? — Нет, мусорщик, тебе не нужно платить, — мягко сказала Камилла. — Подожди… — запротестовал мистер Уилкес. Но Камилла нежно посмотрела на него, и он замолчал. — Благодарю вас, мадам. — Улыбка мусорщика сверкнула в сгущающихся сумерках как теплый солнечный луч. — У меня есть всего один совет. Он взглянул на Камиллу. Камилла не спускала с него глаз. — Кажется, сегодня канун дня святого Боско, мадам? — Кто знает? Только не я, сэр! — заявил мистер Уилкес. — А я в этом уверен, сэр. Кроме того, сегодня полнолуние. Поэтому, — кротко проговорил мусорщик, не в силах оторвать взгляда от прелестной, больной девушки, — вы должны оставить вашу дочь под открытым небом, в свете восходящей луны. — Одну, в свете луны! — воскликнула миссис Уилкес. — А она не станет лунатиком? — спросил Джейми. — Прошу прощения, сэр. — Мусорщик поклонился. — Полная луна утешает всех, кто болен, — людей и диких животных. В сиянии полной луны есть безмятежность, в прикосновении ее лучей — спокойствие, умиротворяющее воздействие на ум и тело. — Может пойти дождь… — с беспокойством сказала мать Камиллы. — Я клянусь, — перебил ее мусорщик. — Моя сестра страдала от такой же обморочной бледности. Мы оставили ее весенней ночью, как лилию в вазе, наедине с полной луной. Она и по сей день живет в Суссексе, позабыв обо всех болезнях! — Позабыв о болезнях! Лунный свет! И не будет нам стоить ни одного пенни из тех четырех сотен, что мы заработали сегодня! Мать, Джейми, Камилла… — Нет! — твердо сказала миссис Уилкес. — Я этого не потерплю! — Мама! — сказала Камилла. — Я чувствую, что луна вылечит меня, вылечит, вылечит… Мать вздохнула: — Сегодня, наверное, не мой день и не моя ночь. Разреши тогда поцеловать тебя в последний раз. Вот так. И мать поднялась по лестнице в дом. Теперь пришел черед мусорщика, который начал пятиться назад, кланяясь всем на прощание. — Всю ночь, помните: под луной, до самого рассвета. Спите крепко, юная леди. Пусть вам приснятся самые лучшие сны. Спокойной ночи. Сажу поглотила сажа; человек исчез. Мистер Уилкес и Джейми поцеловали Камиллу в лоб. — Отец, Джейми, — сказала она, — не беспокойтесь. И ее оставили одну смотреть туда, где, как показалось Камилле, она еще видела висящую в темноте мерцающую улыбку, которая вскоре скрылась за углом. Она ждала, когда же на небе появится луна. Ночь опустилась на Лондон. Все глуше голоса в гостиницах, реже хлопают двери, слышатся слова пьяных прощаний, бьют часы. Камилла увидела кошку, которая прошла мимо, словно женщина в мехах, и женщину, похожую на кошку, — обе мудрые, несущие в себе древний Египет, обе источали пряные ароматы ночи. Каждые четверть часа сверху доносился голос: — Все в порядке, дитя мое? — Да, отец. — Камилла? — Мама, Джейми, у меня все хорошо. И наконец: — Спокойной ночи. — Спокойной ночи. Погасли последние огни. Лондон погрузился в сон. Взошла луна. И чем выше поднималась луна, тем шире открывались глаза Камиллы, когда смотрела она на аллеи, дворы и улицы, пока наконец в полночь луна не оказалась над ней и засияла, словно мраморная фигура над древней усыпальницей. Движение в темноте. Камилла насторожилась. Слабая, едва слышная мелодия поплыла в воздухе. В тени двора стоял человек. Камилла тихонько вскрикнула. Человек сделал шаг вперед и оказался в лучах лунного света. В руках он держал лютню, струны которой перебирал, едва касаясь пальцами. Это был хорошо одетый мужчина, на его красивом лице застыло серьезное выражение. — Трубадур, — прошептала Камилла. Человек, не говоря ни слова, приложил палец к губам и медленно приблизился к ее кровати.