— Сверь мою задницу! — огрызнулся Тимулти. — Кроме как на грязные кулаки, нам смотреть не на что. Только у тебя одного, Кланси, есть часы. Хулихан, входи! Хулихан пожал всем нам руки, как будто отправлялся в кругосветное путешествие. Потом, помахав на прощание, скрылся во тьме кинотеатра. В тот же момент на улицу выскочил Нолан, держа в поднятой руке полупустую фляжку. — Дун уравновешен! — Отлично! Кланнери, пойди проверь соперников, убедись, что они сидят строго напротив друг друга в четвертом ряду, как договаривались, что кепки на головах, пальто наполовину застегнуты, шарфы надеты правильно. Потом возвращайся и доложи. Кланнери убежал в темноту. — А как же контролеры? — поинтересовался я. Внутри, смотрят картину, — ответил Тимулти. — Тяжело ведь все время стоять. Они мешать не будут. — Уже десять тринадцать, — возвестил Кланси. — Через две минуты… — Старт, — сказал я. — Ты отличный мужик, — похвалил Тимулти. Наружу выскочил Кланнери: — Все в порядке! Сидят правильно, остальное тоже как надо! — Во, уже кончается! Это всегда слышно: в конце любой киношки музыка как с цепи срывается. — Ага, громче, — согласился Кланнери. — Артистка уже поет вместе с хором и оркестром. Надо бы завтра сходить посмотреть фильм целиком. Очень хороший. — А какая мелодия? — К черту мелодию! — перебил Тимулти. — Осталась одна минута, а они тут про мелодию!.. Делайте ставки. Кто на Дуна? Кто на Хулихана? Все затараторили, начали передавать туда и сюда деньги, главным образом шиллинги. Я достал четыре шиллинга: — На Дуна. — Даже не взглянув на него? — Темная лошадка, — прошептал я. — Отлично сказано! — Тимулти крутился во все стороны, отдавая распоряжения. — Кланнери, Нолан, — в зал, следите за проходами! Хорошенько смотрите, чтобы никто не вскочил, пока не вспыхнет «КОНЕЦ». Кланнери с Ноланом убежали, радуясь, как мальчишки. — А сейчас все отойдите от выходов. Мистер Дуглас, стойте здесь рядом со мной. Люди расступились, образовав живые коридоры у двух закрытых дверей. — Фогарти, приложи ухо к двери! Фогарти выполнил распоряжение. Глаза его расширились. — Музыка ужасно громкая! Один из парней Келли толкнул в бок брата: — Сейчас кончится. Тот, кто должен умереть, в этот миг гибнет. Остающийся в живых склоняется над ним. — А теперь еще громче! — сообщил Фогарти, приникнув головой к двери и шевеля пальцами, словно настраивая радиоприемник. — Во! Это уж точно заключительное та-та перед тем, как на экране появляется «КОНЕЦ ФИЛЬМА». — Приготовились! — скомандовал Тимулти. Мы все как один уставились на дверь. — Гимн! — Внимание! Мы застыли по стойке «смирно». Некоторые подняли руки, отдавая честь. — Кто-то бежит, — проговорил Фогарти. — Кто бы это ни был, он взял хороший старт… Дверь распахнулась. Появился Хулихан, улыбающийся так, как улыбаются только задыхающиеся победители. — Хулихан! — вскричали выигравшие. — Дун! — возопили проигравшие. — Где Дун? Действительно, Хулихан был первым, но его соперник вообще отсутствовал. Из кинотеатра на улицу уже вытекала толпа. — Может, этот идиот перепутал двери? Мы ждали. Толпа на улице вскоре рассосалась. Тимулти первым вошел в пустое фойе. — Дун? Но там никого не было. А может быть, заглянул кое-куда? Кто-то широко открыл дверь мужского туалета: — Дун? Ни ответа, ни звука. — Господи, а что, если он сломал ногу и валяется где-нибудь в зале в смертельной муке? — Точно! Кучка мужчин, направлявшихся в одну сторону, шарахнулись к внутренней двери, вошли в зал и заполнили проход. Я последовал за ними. — Дун! Здесь нас встретили Кланнери и Нолан. Они молча показали вниз. Я дважды подпрыгнул, пробуя что-нибудь увидеть за головами. В просторном зале было темно. Я ничего не разглядел. — Дун! Наконец мы все столпились в проходе у четвертого ряда. До меня доносились возгласы присутствующих, увидевших то же, что и я. Дун по-прежнему сидел в четвертом ряду у прохода; руки его были сложены на груди, глаза закрыты. Мертв? Ничего подобного. Большая, блестящая, красивая слеза ползла по его щеке. Еще одна слеза, более крупная и блестящая, наворачивалась в уголке другого глаза. Подбородок Дуна был мокрым. Он, без сомнения, плакал вот уже несколько минут. Его окружили, наклоняясь, заглядывали в лицо. — Дун, ты чего, заболел? — Стряслось что-нибудь? — Боже мой! — воскликнул Дун. Он потряс головой, дабы найти в себе силы говорить. — Боже мой, — наконец произнес он, — поистине у нее голос как у ангела. — Какой еще ангел? — Который вон там, — Дун кивнул. Головы повернулись, уставившись на пустой серебристый экран. — Ты имеешь в виду Дину Дурбин? Дун всхлипнул: — Вернулся родной, исчезнувший голос моей бабушки… — Задница твоей бабушки! — зло проговорил Тимулти. — У нее никогда не было такого голоса! — А кто это может знать, кроме меня? — Дун высморкался и вытер глаза. — Уж не хочешь ли ты заявить, будто из-за девчушки Дурбин ты отказался от спринта? — Именно, — ответил Дун. — Именно. Знаешь, было бы святотатством выскакивать из кинотеатра после такого пения. Это то же самое, что прыгнуть через алтарь во время венчания или танцевать вальс на похоронах. — Ты, по крайней мере, мог бы предупредить нас, что соревнования не будет. — Тимулти свирепо поглядел на него. — Как? Это обрушилось на меня, словно божественный недуг. Особенно та последняя песня, которую она пела, «Прекрасный остров Инишфри», правда ведь, Кланнери? — А еще что она пела? — поинтересовался Фогарти. — Что еще пела?! — заорал Тимулти. — Он пять минут назад лишил нас половины дневного заработка, а ты спрашиваешь, что она там еще пела! Убирайся отсюда! — Деньги, конечно, вращают мир, — согласился Дун, — но именно музыка уменьшает трение. — Что здесь происходит? — раздался голос откуда-то сверху. С балкона свесился человек, попыхивая сигаретой. — Что за шум? — Это киномеханик, — прошептал Тимулти и громко сказал: — Привет, Фил, дорогой мой! Это мы, команда! У нас тут возникла небольшая проблема, Фил, этического характера, если не сказать эстетического. Вот мы и подумали, а не смог бы ты еще разок прокрутить гимн? — Прокрутить еще разок? Выигравшие зашумели, начали галдеть и толкаться локтями. — Отличная идея, — поддержал Дун. — Еще бы, — хитро проговорил Тимулти. — А то нашего Дуна божественная сила вывела из строя. — Древняя киношка тридцать седьмого года совершенно подкосила его, — уточнил Фогарти. — Так что справедливо было бы… — Тут Тимулти невозмутимо посмотрел ввысь. — Фил, дружок, а последний ролик фильма с Диной Дурбин все еще здесь? — Где ж ему быть, в женском туалете, что ли? — ответил Фил, покуривая. — Ну ты и остряк! Так вот, Фил, как думаешь, нельзя ли опять вставить его в проектор и снова показать нам «КОНЕЦ ФИЛЬМА». — Вам всем этого хочется? — спросил Фил. Наступил трудный момент принятия решения. Однако мысль еще об одном забеге была слишком соблазнительна, чтобы от нее отказаться, хотя приходилось рисковать уже выигранными деньгами. Присутствующие медленно закивали. — В таком случае я и сам сделаю ставку, — заявил киномеханик. — Шиллинг на Хулихана! Выигравшие стали смеяться и улюлюкать; они надеялись выиграть во второй раз. Хулихан величественно помахал рукой. Проигравшие повернулись к своему бегуну. — Слышал, Дун? Это же оскорбление! Парень, проснись! — Черт возьми, да заткни ты уши, когда девчонка будет петь! — Все по местам! — Тимулти расталкивал толпу. — Так ведь нету зрителей, — сказал Хулихан. — А без них нет препятствий, нет настоящего соревнования. — Почему же? — Фогарти огляделся. — Вот все мы и будем зрителями. — Превосходно! — Присутствующие с сияющим видом уселись в кресла. — А лучше, — предложил Тимулти, — давайте разделимся на команды! Ставим, конечно, на Дуна и Хулихана, но каждый болельщик Дуна или болельщик Хулихана, который выберется из зала до того, как звуки гимна приклеят его к полу, добавляет лишнее очко. Договорились? — Идет! — закричали все. — Прошу прощения, — подал я голос. — Нет судьи на улице. Все головы повернулись в мою сторону. — Да, — сказал Тимулти. — Так, Нолан, — наружу! Нолан, ругаясь, поплелся по проходу. Фил высунул голову из проекционной: — Ну, вы там, внизу, готовы? — Если готовы девчонка и гимн! Свет погас. Мое место оказалось рядом с Дуном, который лихорадочно шептал: — Друг, толкай меня, не дай прекрасному отвлечь меня от реальности, ладно? — Заткнись, — сказал кто-то. — Начинается мистерия. И он был прав. Это действительно была мистерия песни, искусства и жизни, если угодно. Девушка пела на потрепанном от времени экране. — Мы надеемся на тебя, Дун, — прошептал я. — А? — рассеянно проговорил он в ответ, глядя на экран и улыбаясь. — Ах, посмотри, разве она не прелесть? Ты слышишь? — Дун, не забывай о пари. Приготовься. — Ладно, — проворчал он. — Дай-ка разомну кости. Господи помоги! Что? — Она совсем затекла. Правая нога. Пощупай. Нет, ничего не чувствую. Как отрезанная! — Отсидел, что ли? — встревоженно спросил я. — Ну да, как мертвая. Черт, я пропал! Слушай, друг, ты должен бежать вместо меня! Вот тебе моя кепка и шарф! — Твоя кепка?.. — Когда выиграешь, покажешь им, и мы объясним, что ты бежал вместо моей дурацкой ноги! Он натянул на меня кепку и повязал шарф. — Но послушай… — запротестовал я. — У тебя все получится! Только запомни: не раньше чем появится «КОНЕЦ»! Песня почти кончилась. Волнуешься? — Господи, еще как! — Побеждает безрассудство, мой мальчик. Смело бросайся вперед. Если на кого-нибудь наступишь, не оглядывайся. Приготовься! — Дун отвел ноги в сторону, чтобы я смог выскочить. — Песня кончилась. Он ее целует… — Конец! — крикнул я и рванулся в проход. Я мчался вверх по настилу. «Впереди всех! — мелькало у меня в голове. — Я обогнал! Не может быть! Вот дверь!» Дверь распахнулась одновременно с первыми звуками гимна. Я ворвался в фойе — все! Победа! Я стоял в кепке и шарфе Дуна, словно увенчанный лаврами чемпиона, и не верил себе. Выиграл! Победил для всей команды! А кто второй, третий, четвертый? Я повернулся к двери, когда она захлопывалась. Только тогда до меня донеслись из зала крики и вопли. Боже милостивый! Шесть человек одновременно ринулись к неправильному выходу, кто-то споткнулся, упал, остальные повалились на него. Иначе как объяснить, что я — первый и единственный? Там сейчас идет молчаливое побоище, две команды сцепились в смертельной схватке стенка на стенку, дубасят друг друга между рядами и под креслами! Не иначе!