— Да уж, так оно и есть! — сказали все. — Принадлежат кисти Ренуара, — закончил старик. — Значит, их нарисовал французский джентльмен? — спросил Руней. — Если мне будет позволено так выразиться. — Да уж, так мог нарисовать только француз! — воскликнули все. — Они стоят несколько тысяч фунтов, — сообщил старик. — Я не стану с вами спорить, — заявил Нолан, поднимая палец, по которому сердито стукнул Кейси. — Я… — начал Блинки Уаттс, чьи рыбьи глаза под толстыми стеклами очков были всегда наполнены слезами. — Я готов забрать домой этих французских леди. Думаю, я смогу взять под мышки оба эти произведения искусства и отнести к себе. — Договорились, — с благодарностью кивнул лорд. Они подошли к большому пейзажу, на котором были изображены многочисленные люди-чудовища, скачущие и топчущие фрукты и обнимающие роскошных, как дыни, женщин. Все подошли поближе, чтобы прочитать надпись на медной табличке: «Сумерки богов». — Сумерки, проклятье, — проворчал Руней, — это больше похоже на полдень! — Я полагаю, — пояснил благородный старик, — здесь скрывается некая ирония — в названии и в самом предмете. Обратите внимание на сверкающее небо и на страшные фигуры, скрывающиеся за облаками. Увлекшись своей вакханалией, боги не замечают, что им грозит гибель. — Я не вижу, — заявил Блинки Уаттс, — ни церкви, ни священников среди облаков. — В те времена все было иначе, — заверил его Нолан. — Я и Тиоухи, — сказал Флэннери, — отнесем этих демонических богов ко мне. Так, Тиоухи? — Так! И они пошли дальше по коридору, останавливаясь у каждой следующей картины, словно на экскурсии в музее, и по очереди предлагали свои услуги, чтобы отнести к себе домой сквозь снежную ночь рисунки Дега и Рембрандта или большие картины голландских мастеров, пока не оказались перед скверным портретом, написанным маслом и висевшим в алькове. — Это мой портрет, — пробормотал старик, — сделанный ее светлостью. Оставьте его здесь, пожалуйста. — Иными словами, вы хотите, чтобы он сгорел в Большом Пожаре? — удивился Нолан. — Ну а вот следующая картина… — сказал старик, сделав несколько шагов вперед. Наконец долгое путешествие завершилось. — Конечно, — вздохнул лорд Килготген, — если вы действительно хотите все спасти, то в доме еще есть дюжина уникальных ваз эпохи Мин… — Их стоит коллекционировать, — заметил Нолан. — Персидский ковер на полу… — Мы свернем его и доставим в дублинский музей. — И изысканная люстра в главной обеденной зале. — Ее следует спрятать, пока не закончатся Неприятности, — сказал Кейси, который уже изрядно устал. — Ну что ж, — сказал на прощание старик, пожимая каждому руку. — Может быть, вы начнете прямо сейчас? Хочу заметить, что вам предстоит тяжелая работа — спасти эти сокровища для нации. А мне нужно несколько минут вздремнуть перед тем, как придет время переодеваться. И старик удалился на второй этаж. А четырнадцать поджигателей озадаченно наблюдали за тем, как он уходит. — Кейси, — сказал Блинки Уаттс, — в твою маленькую головку не приходила мысль, что только из-за того, что ты забыл спички, нам придется работать всю ночь? — Господи, где твое чувство эстетики? — воскликнул Риордан. — Заткнись, — угрюмо бросил Кейси. — Ладно, Флэннери, ты возьмешься за этот конец «Сумерек богов», а ты, Тиоухи, — за дальний, где девушка получает то, что ей нужно. Ха! Поднимайте! И боги, безумно озираясь, оказались в воздухе. К семи часам большая часть картин была вынесена из усадьбы и поставлена на снегу; вскоре им предстояло отправиться в разные дома. В семь пятнадцать лорд и леди Килготтен спустились вниз и направились к машине, а Кейси быстро выстроил свою команду так, чтобы леди не увидела, что здесь происходит. Парни приветственно покричали вслед уезжающему автомобилю. Леди Килготтен слабо помахала в ответ рукой. С семи тридцати до десяти почти все картины по одной или по две были унесены. Когда осталась последняя, Келли остановился возле темного алькова и с беспокойством взглянул на портрет старого лорда, написанный леди Килготген. Он содрогнулся, решил проявить гуманность и забрал картину с собой в ночь. В полночь лорд и леди Килготтен, вернувшись домой с гостями, обнаружили лишь широкие следы, оставленные в снегу, где Флэннери и Тиоухи волокли бесценные «Сумерки богов»; где ворчащий себе под нос Кейси организовал парад Ван Дейка, Рембрандта, Буше и Пиранези; последним деловито протрусил Блинки Уаттс с двумя набросками Ренуара. Обед закончился к двум часам. Леди Килготтен отправилась в постель, удовлетворившись объяснением, что все картины одновременно были отправлены на чистку. В три часа утра лорд Килготтен все еще сидел без сна в библиотеке, среди голых стен, перед потухшим камином, с кашне на худой шее и стаканчиком бренди в слегка дрожащей руке. Примерно в три пятнадцать тихонько заскрипел паркет, задвигались тени, и через некоторое время с шапкой в руках в дверях библиотеки показался Кейси. — Тсс! — тихонько прошипел он. Лорд, который немного задремал, резко выпрямился, стараясь прийти в себя. — Боже мой, — пробормотал он, — неужели нам пора уходить? — Мы договорились на завтрашний вечер, — ответил Кейси. — К тому же это не вы должны уходить, а они возвращаются. — Они? Ваши друзья? — Нет, ваши. И Кейси поманил его светлость рукой. Старик молча пошел за ним по коридору, чтобы выглянуть из- за входной двери в глубокий колодец ночи. Там, как замерзшая и потрепанная наполеоновская армия, нерешительная и деморализованная, стояла в темноте знакомая толпа, в руках у каждого были картины — некоторые несли их на спине или прислонили к ногам; усталые, дрожащие руки с трудом удерживали произведения искусства под медленно падающим снегом. Ужасающая тишина опустилась на растерянных мужчин. Они оказались в затруднительном положении, словно один враг ушел, чтобы вести иные, замечательные войны, а другой, безымянный, бесшумно и незаметно подкрался сзади. Они продолжали озираться на горы и город, будто в любой момент сам Хаос мог спустить на них своих псов. Одиноко стояли, окруженные всепроникающей ночью, и слышали далекий лай разочарования и отчаяния. — Это ты, Риордан? — нервно спросил Кейси. — А кто, черт возьми, это может быть? — раздался голос из темноты. — Чего они хотят? — спросил старик. — Тут дело не в том, чего они хотят, скорее вопрос заключается в том, чего теперь вы можете захотеть от нас, — послышался тот же голос. — Понимаете ли, — заговорил другой, подходя поближе, так что в упавшем на него свете стало видно, что это Хэннеман, — рассмотрев все аспекты данного дела, ваша честь, и решив, что вы такой замечательный джентльмен, мы… — Мы не станем сжигать ваш дом! — выкрикнул Блинки Уаттс. — Заткнись и дай человеку сказать! — раздалось сразу несколько голосов. Хэннеман кивнул: — Так оно и есть. Мы не станем сжигать ваш дом. — Но послушайте, — запротестовал лорд, — я уже приготовился. И могу легко все вынести. — Вы слишком просто ко всему относитесь, прошу прощения, ваша честь, — вмешался Келли. — Легко для вас, но совсем нелегко для нас. — Понимаю, — сказал старик, хотя он ничего не понимал. — Создается впечатление, — заговорил Тиоухи, — что за последние несколько часов у всех нас возникли проблемы. Некоторые связаны с домом, некоторые — с транспортировкой и размещением, если вы понимаете, куда я клоню. Кто объяснит первым? Келли? Кейси? Риордан? Мужчины молчали. Наконец, тяжело вздохнув, вперед выступил Флэннери. — Дело в том… — начал он. — Да? — мягко сказал старик. — Ну, — продолжал Флэннери, — я и Тиоухи прошли половину пути через лес, как два проклятых дурака, и преодолели две трети болота с этой огромной картиной «Сумерки богов»… когда мы начали проваливаться. — Вас оставили силы? — с сочувствием спросил лорд Килготтен. — Нет, мы просто проваливались, ваша честь, проваливались в землю, — добавил Тиоухи. — Боже мой, — пробормотал лорд. — Тут вы совершенно правы, ваша светлость, — продолжал Тиоухи. — Понимаете, я и Флэннери и демонические боги вместе весим почти шестьсот фунтов, а это болото такое топкое, и чем дальше мы шли, тем глубже проваливались, и крик застрял у меня в горле, когда я вспомнил эти сцены из «Собаки Баскервилей» и представил себе какое-нибудь еще страшилище, которое преследует героиню среди болот, я представил, как она падает в глубокую яму, жалея, что не придерживалась диеты, но уже слишком поздно, и на поверхности разбегаются пузыри. Вот какие картины промелькнули перед моими глазами, ваша честь. — И что было дальше? — поинтересовался лорд Килготтен, догадавшись, что от него ждут этого вопроса. — А дальше, — ответил Флэннери, — мы пошли прочь, оставив проклятых богов среди их сумерек. — В болоте? — слегка огорчившись, спросил старик. — Ну, мы их прикрыли. Я хочу сказать, мы положили сверху наши шарфы. Богам не пришлось умирать дважды, ваша честь. Эй, ребята, вы слышали это? Боги… — Да заткнись ты! — воскликнул Келли. — Вы настоящие болваны. Почему вы не принесли проклятую картину обратно? — Мы подумали, что приведем еще двух ребят и они нам помогут… — Еще двух! — вскричал Нолан. — Получается четыре человека и целая свора богов — да вы провалитесь вдвое быстрее, так что над вами поднимутся пузыри, олухи вы несчастные! — Да? — изумленно проговорил Тиоухи. — Мне такое в голову не приходило. — Ну, раз уж зашла речь… — промолвил старик. — Может быть, следует организовать спасательную команду… — Мы уже это сделали, ваша честь, — сообщил Кейси. — Боб, ты и Тим быстро отправляйтесь туда и спасите языческие божества. — А вы не расскажете отцу Лири? — В задницу отца Лири!.. Идите! — Тим вместе с Бобом быстро зашагали в сторону леса. — Его светлость повернулся к Нолану и Келли: — Я вижу, вы тоже принесли свою большую картину обратно. — Ну, мы сумели отойти от двери на сто ярдов, сэр, — сказал Келли. — Я полагаю, вам интересно, почему мы ее возвращаем, ваша честь? — Учитывая, что совпадение следует за совпадением, — сказал старик, возвращаясь в дом и надевая пальто и твидовое кепи, чтобы можно было стоять на холоде и закончить разговор, который обещал быть долгим, — признаться, мне действительно интересно. — Все дело в моей спине, — продолжал Келли. — Она отказала в менее чем пятистах ярдах от главной дороги. Позвонок выскакивает и не встает на место уже в течение пяти лет, а я испытываю мучения Христа. Я чихнул и упал на колени, ваша честь. — Мне это знакомо, — кивнул старик. — Такое впечатление, что кто-то втыкает тебе в спину острый шип. — Старик осторожно коснулся спины, и все сочувственно закивали головами. — Мучения Христа, как я уже говорил, — вздохнул Келли. — Тогда я прекрасно понимаю, почему вы не смогли завершить свое путешествие. Удивительно, что вы сумели дотащить такую тяжелую картину обратно. — Келли моментально стал казаться выше, когда услышал оценку своего подвига. Он сиял. — Ерунда. И я бы сделал это еще раз, если бы не кости над моей задницей. Прошу прощения, ваша честь. — Однако его честь уже перевел взгляд серо-голубых глаз на Блинки Уаттса, державшего сразу двух красоток Ренуара и нетерпеливо переминавшегося на месте. — О господи, у меня не было проблем с болотами или со спиной, — заявил Уаттс, который уверенно зашагал с двумя картинами, чтобы показать, как он легко с ними справляется. — Я добрался до дому за десять минут и принялся вешать картины на стену. И тут у меня за спиной появилась жена. Вам когда-нибудь случалось пережить такое: ваша жена стоит сзади и не произносит ни слова? — Пожалуй, я могу припомнить похожие обстоятельства. Старик силился вспомнить, бывало ли такое с ним, потом кивнул — действительно, подобные эпизоды хранились в его мерцающем сознании. — Ну, ваша светлость, только женщина может так молчать, вы согласны со мной? И стоять как средневековый памятник. Температура в комнате стала понижаться так быстро, словно мы оказались за полярным кругом. Я боялся повернуться и оказаться лицом к лицу с Чудовищем или с дочерью Чудовища, как я ее называю, чтобы отличать от тещи. Наконец я услышал, как она сделала вдох, а потом очень спокойно выдохнула, будто прусский генерал. «Эта женщина голая, как сойка. А другая — как моллюск, выброшенный на берег прибоем». — «Но, — возразил я, — это работа знаменитого французского художника, изучавшего человеческое тело». — «Да придет за мной Христос! Французский! — возопила жена. — Юбки до половины задницы! Платье до пупка! Знаешь, что они делают ртом в грязных французских романах? А теперь ты пришел домой и вешаешь своих «французских» на стену! Почему бы тебе заодно не снять распятие и не повесить на его место толстую голую девку?» Ну, ваша честь, я просто закрыл глаза, и мне ужасно захотелось, чтобы у меня отвалились уши. «Ты хочешь, чтобы на это смотрели наши мальчики перед тем, как лечь спать?!» — продолжала моя жена. Когда я немного пришел в себя, оказалось, что я иду по дороге с двумя голыми, как моллюски, красотками, ваша честь, прошу прощения. — Они и в самом деле кажутся раздетыми, — заметил старик, взглянув на обе картины так, словно пытался найти в них то, о чем говорила жена этого человека. — Я всегда думал о лете, когда смотрел на них. — С того момента как вам исполнилось семнадцать, ваша светлость, может быть. Но до того?.. — Гмм, да, да, — пробормотал старик, и в одном из его глаз промелькнула тень былого распутства. Потом этот глаз остановился, уперевшись в Бэннока и Тулери; те стояли у самого края смущенной толпы, каждый при огромной картине. Бэннок принес свою домой и обнаружил, что проклятая штука не проходит ни в дверь, ни в окно. Тулери как раз сумел затащить картину в дом, когда его жена справедливо подметила, что они окажутся единственной семьей во всей деревне, у которой есть Рубенс стоимостью в полмиллиона фунтов, но нет коровы! Таким в целом был результат этой долгой ночи. У каждого имелась своя мрачная и жуткая история, и когда все они были рассказаны, холодные снежинки закружились среди храбрых членов местного отделения ИРА. Старик ничего не сказал, потому что ему нечего было добавить, и они стояли молча, а бледные облачка дыхания уносил ветер. Потом, очень спокойно, лорд Килготтен широко открыл парадную дверь; у него хватило порядочности не кивать и не показывать радости. Медленно, не говоря ни единого слова, мужчины проходили мимо старика, как будто он был учителем в их старой школе, но потом зашагали побыстрее. Так, словно река повернула вспять, вскоре пустой коридор был снова полон животными и ангелами, обнаженными девушками, чьи тела пламенели, и благородными богами, выделывающими курбеты на копытах и крыльях. Глаза его светлости скользили по картинам, а рот беззвучно называл каждую: Ренуар, Ван Дейк, Лотрек… и так до тех пор, пока Келли не коснулся его плеча. — Мой портрет, кисти моей жены? — И ничто другое, — отозвался Келли. Старик посмотрел на Келли и картину у него в руках, а потом в сторону снежной ночи. Келли мягко улыбнулся. Двигаясь бесшумно, точно грабитель, он исчез вместе с картиной в темноте. Мгновение спустя раздался его смех, и он вернулся обратно с пустыми руками. Старик сжал ладонь Келли своей слегка трясущейся рукой, а потом закрыл дверь. Он повернулся, словно память о прошедшей ночи уже выветрилась из его сознания, и заковылял по коридору; шарф утомленно покрывал худые плечи. Толпа проследовала за ним в библиотеку. Там мужчины нашли выпивку и, зажав стаканчики в своих огромных ладонях, увидели, как лорд Килготтен смотрит на картину над камином, словно пытаясь вспомнить, висело ли там многие годы назад «Разграбление Рима». Или «Падение Трои». Затем старик почувствовал на себе взгляды и посмотрел на окружающую его армию. — И за что мы теперь выпьем? — Люди начали шаркать ногами. Потом Флэннери воскликнул: — Ну, за его светлость, конечно! — Его светлость! — довольно закричали все, выпили, закашлялись, а старик вдруг почувствовал странную влагу на своих глазах, но так и не выпил, пока не улегся шум, и только после этого произнес: — За нашу Ирландию! И выпил, и все сказали: — О господи! И все сказали: — Аминь. А старик посмотрел на картину над камином и проговорил извиняющимся тоном: — По-моему, она висит немного криво. Не могли бы… — Не могли бы мы, ребята! — воскликнул Кейси. И четырнадцать мужчин бросились поправлять картину. Разговор оплачен заранее С чего это в памяти всплыли вдруг старые стихи? Ответа он и сам не знал, но — всплыли: