— Слишком вы молоды для президентства. Она глянула на полог палатки, чтобы убедиться, что никто больше не собирается войти. Он покраснел. — Я знаю. Отец погиб, и я унаследовал компанию. Стыдно признаться, но это дело не совсем по мне. — Он впервые признался в этом вслух. — Но я стараюсь. Он бы хотел этого. — А как насчет ваших желаний? — спросила она. — Что бы вы делали, дай вам волю? — Полетел бы в космос. К Марсу. — Тогда вам стоит написать своему сенатору. А то программу пилотируемых полетов спустили в сортир. Последние слова девушка произнесла с улыбкой, и Макгрегор заметил у нее на подбородке пятнышко, возможно, прыщик. Она распустила волосы — темные, почти как у Сильви, но не единой копной, а отдельными жгутами. Пройдясь по ним пальцами, она снова собрала их в узел и заколола невидимкой. Получилось точно как было. — Я писал сенатору, — вздохнул он. — И конгрессмену. И президенту. Она смотрела на него с улыбкой. — У вас рубашка криво застегнута. — Ой! — Макгрегор расстегнул пуговицы и застегнул как полагается. — Обычно, если мужчины начинают раздеваться в моей палатке, я вызываю охрану. — Ой! — До Макгрегора дошло, что ему следовало отвернуться. — Если вы уверены, что хотите татуировку как у меня, — сказала девушка, — вам нужно поговорить с мадам Иглой, в палатке гадалки. Это моя мама. Скажите ей, что вы президент компании. Только не показывайте свои носки, они у вас разные. — Ой еще раз. Спасибо. — Имейте в виду, я вас предупредила. Мадам Игла — очень серьезная женщина. Она не платит мне зарплату, пока я не приму все витамины. Обожает эти витамины, а от меня из-за этого по утрам несет рыбьим жиром. Макгрегор поблагодарил девушку, и та вернулась к своей книге. Наконец Макгрегор решился взглянуть на татуировку. Сегодня на девушке было багровое платье с таким же вырезом, а на спине у нее красовалась женщина, на голове которой вместо волос росли змеи, целый клубок. Одна из змей неожиданно бросилась в его сторону, раскрыв пасть, и Макгрегор с криком отскочил от каната. В палатку заглянул какой-то здоровяк. Он посмотрел на Макгрегора и сказал, что время вышло. — Здесь не разрешается вопить, — сказал он. Макгрегор замешкался, и здоровяк схватил его за руку и поволок наружу. Макгрегор разглядел у него татуировку на бицепсе — это был портрет здоровяка, напрягшего бицепс. Макгрегор решил, что у маленького здоровяка на микроскопическом бицепсе тоже есть татуировка — здоровяк еще меньшего размера и так далее. — Это мадам Игла наколола? — спросил Макгрегор. — Сгинь. Макгрегор нашел палатку с надписью «Мадам Игла: таро, гадания и татуаж». Внутри он обнаружил невысокую пухлую женщину, кожа которой имела странный золотистый ореол. Даже ее волосы, вроде бы седые, казались золотыми. Или, может, их просто так осветило заходящее солнце. Он представился и сказал, что его прислала сюда девушка в картинках. — Чем могу помочь? — спросила мадам Игла, с любопытством разглядывая гостя. Макгрегор не верил в гадалок, но почувствовал укол разочарования из-за того, что она сама не знала ответа. Он объяснил, что хочет татуировку. — Я ищу мужа для своей дочери, мистер Макгрегор, — сказала Мадам Игла. Она улыбнулась, и зубы ее сверкнули золотом. — И поэтому сделаю вам прекрасную татуировку. Вы первый, кого она послала ко мне. — Ну, понимаете, я хочу татуировку. Очень хочу, — смутился Макгрегор. — Но я уже помолвлен. — Что-то я не вижу кольца. Она говорила, как дочь, но дело было не в странном акценте. Скорее обе женщины пропевали каждую фразу, как строку из песни. — Мужчины редко носят помолвочные кольца, — ответил он. Или мадам Игла как-то догадалась, что он пока не купил Сильви кольцо? — Но я говорю правду. Мы поженимся в мае. Моя невеста — замечательная женщина. — Мне вы кажетесь вполне себе холостым, мистер Макгрегор, а до мая еще девять месяцев. — Ваша дочь — замечательная девушка. Я уверен, что у нее нет отбоя от кавалеров. — Замечательная? Ха! — Женщина вскочила и покачала головой. — Это просто несносный ребенок! Ей двадцать пять, а она целый день только читает и пишет. Негодование мадам Иглы не вязалось с ее экзотическим обликом. — Ваша дочь обворожительна, — сказал Макгрегор. Она не показалась ему несносной. — Кроме того, в наше время девушки могут и не выходить замуж, если не хотят. — Если вы собрались испортить мне дочь вне брака, лучше забудьте. — Нет, и в мыслях не было. Ему просто показалось, что девушке нравится это занятие — читать, писать. Хотя Макгрегор все еще гадал, что вчера заставило ее плакать. Знала ли она, чем кончится сценка, что отец с сыном погибнут на водопаде? Или она сама выбрала такой финал? — Так она останется старой девой, — сокрушалась мадам Игла, — и я не увижу внуков. Умру забытая и брошенная, в ночлежке для бездомных, пока она будет писать свою «главную книгу». Взяла бы она лучше пример со своей тетки. Я своей сестре сделала татуировки, так ее картинки сидят тихо и смирно. А не ползают, пугая лохов… в смысле — клиентов. — Я хочу движущуюся татуировку. — Вы хотите. Вы хотите. Все хотят. — Она взглянула на него искоса. — А как сильно вы ее хотите? — Очень сильно. Прошу вас, — взмолился он. — Вы и вправду можете ее сделать? Она пожала золотыми плечами. — Я-то сделаю, но как оно выйдет, заранее не скажешь. Остальное зависит от вас. Она выдвинула ящик стола и вынула несколько листов бумаги. — Сначала вам придется заполнить несколько формуляров. Там был отказ от претензий в случае заражения крови от татуажных игл, обязательство о неразглашении, чтобы Макгрегор никому не рассказывал о технике татуировки мадам Иглы, и заявление о недопущении конкуренции, которое запрещало ему выступать на ярмарках и балаганах. Он прочел документы и полез уже в карман за ручкой, когда мадам перехватила его руку. Она раскрыла его ладонь, кольнула иглой палец и поставила его кровавые отпечатки в местах, предназначенных для подписи. Она назвала свою цену, и Макгрегор с трудом удержался, чтобы не присвистнуть. Сумма раз в десять превышала его самые фантастические предположения. Но он заплатил. Потом описал, какую татуировку хотел бы получить: размером с игральную карту, изображение красной птицы, сидящей на ветке над синим ручьем, а над ней — золотое солнце. Этот образ ему являлся во сне. Мадам Игла взяла со стола деревянную миску и сунула Макгрегору в руки. — Будет больно, — предупредила она. — Прикусите край миски. Она нацепила ему на глаза черную шелковую маску, которую надевают на ночь от света, и усадила в кресло. Когда игла впервые пронзила ему кожу, Макгрегор завопил. Казалось, она вошла гораздо глубже, в самое сердце. Он услышал шуршание брезента и знакомый голос: — Опять вопит? Мне его вывести отсюда? Это был человек с татуировкой на бицепсе. — Я скажу, если понадобится, — ответила мадам Игла. Наклонившись к уху Макгрегора, она прошептала: — Вы точно хотите продолжить? Макгрегор задумался. Он вспомнил, как впервые увидел татуировку у девушки, как подействовала она на его чувства, его мысли, его эмоции. Он вспомнил, как она поразила Сильви. Но дело даже не в этом. Он не просто хотел татуировку, она была ему необходима. Что-то непонятное, первобытное бурлило в нем, требовало выхода, и выпустить его можно было только через кожу. Макгрегор прикусил миску и кивком попросил мадам Иглу продолжать. Она колола его снова и снова, боль была фантастической, сильнее всего, что он испытывал прежде. Слезы выбивались из-под зажмуренных век и насквозь пропитали маску. Его зубы глубоко впились в дерево миски. Макгрегор не открывал глаз, пока все не кончилось. Ему показалось, что прошло около получаса, но, когда он, пошатываясь, вышел наружу, было уже темно, и даже ярмарочные фонари и гирлянды на каруселях уже погасли. Не было ни людского гомона, ни музыки. В тишине пение цикад казалось почти оглушительным. Макгрегор никому не рассказывал о татуировке до следующих выходных, когда они с Сильви устроили себе трехдневный отпуск на острове Санибель во Флориде. Окна их номера выходили на Мексиканский залив, и в первый же день они увидели хохлатых дятлов, розовых колпиц и аллигаторов. Когда Сильви улеглась в постель и собралась прочесть главу из очередного романа, Макгрегор снял рубашку, сдернул марлю с татуировки и сел перед ней на кровать. — Ты сделал татуировку! В голосе Сильви слышалась легкая тревога. Она протянула руку и коснулась рисунка. Макгрегор и сам до этого момента старался не смотреть на татуировку, даже когда протирал ее и менял повязки. Он хотел разделить с невестой радость первого просмотра. Как он и надеялся, изображение под ее пальцами начало двигаться, сначала медленно: ветер ерошил перышки птицы, она расправляла и складывала крылья. Макгрегор и Сильви смотрели, как птица на его грудине взлетела в воздух. Она парила над кораблем, который возвращался в порт из сине-зеленого океана. Волны нежно ласкали борт корабля. Макгрегор видел то же самое, что и Сильви, только вверх ногами, — он поразился, как четко и живо татуировка подчеркивала каждую деталь. — Как наяву, — сказала Сильви. Ее лицо светилось неподдельной радостью. — Восхитительно. Он кивнул, но улыбка Сильви поблекла: налетел внезапный шторм, корабль перевернуло, и все, кто был на борту, оказались в безжалостном, полном акул море. — Извини, — сказал Макгрегор. Сильви открыла книгу и углубилась в чтение. Следующим вечером Макгрегор встал перед зеркалом и вдвоем с Сильви они смотрели, как серебристая ракета выпускает огненный хвост и улетает в атмосферу. Корабль сделал петлю вокруг Луны. Макгрегор разрешил себе испытать некоторую гордость. Мадам Игла, казалось, не была уверена, будет ли татуировка двигаться так, как он того хотел, но пока все получалось. Корабль несся, сверкая в лучах солнца и вдруг, без всякого предупреждения, взорвался. Дюжину тел разбросало по космическому пространству. — Мне не нравится этот сюжет, — сказала Сильви и отвернулась. Макгрегор не хотел останавливаться. Он хотел увидеть настоящий финал этой истории, который откроет, ради чего погибли астронавты — участники миссии. С начала истории татуировка, казалось, удвоилась в размере. Интересно, подумал Макгрегор, а у расписной девушки все тоже начиналось с маленького узора? Сильви собиралась спать, а Макгрегор наблюдал, как последний из астронавтов летит к Земле. Он достиг атмосферы и, вспыхнув ослепительным светом, превратился в падающую звезду. Макгрегор кожей ощутил скорость падения и силу удара об атмосферу, но этим дело не ограничивалось. Картинки на его груди были как грибы — то, что показывается снаружи, лишь часть большого организма, грибницы, скрытой под поверхностью. Если рисунки на его теле проецировались, то источник был внутри, а не снаружи. — Я знаю, что ты недолюбливаешь романы о любви, — сказала Сильви, поворачиваясь к нему в постели. — Ты думаешь, что они написаны для глупых девочек. — Нет, — ответил он, хотя отчасти она была права. Как-то раз он попытался прочесть один из ее романов, но заснул, не одолев даже первой главы. — Дело в том, что мне целый день приходится принимать важные решения. На кону — деньги, ресурсы, судьбы людей. Я веду себя уверенно, но могу лишь надеяться, что мои решения правильны. Придя домой, я не хочу волноваться. Я хочу знать, что все закончится хорошо, что все будут счастливы и справедливость восторжествует. — Спасибо, Сильви, — сказал Макгрегор. — Теперь я понимаю. Вне работы она хотела жить беззаботной жизнью, и он должен был обеспечить ей это. Она уже столько для него сделала. Когда на рабочей встрече или деловом обеде он отклонялся от темы, Сильви возвращала его к действительности. Он хотел сделать то же самое для нее. * * * Как-то в марте, ранним субботним утром, Макгрегор проснулся от того, что летал во сне. У него перехватило дыхание от ощущения полета над домом, над машинами, что ехали по улице. Проснувшись, он слушал тонкое сопение Сильви. Он чувствовал запах ее духов и осторожно повернул голову, чтобы увидеть в сером предрассветном свете ее милое лицо. Сильви оставалась у него каждую пятницу, а через два месяца она будет рядом с ним каждую ночь, всю жизнь. На прикроватном столике лежал роман, который она читала. Книга была небрежно распахнута, видимо, в качестве элемента преображенного интерьера, как и красивые кремовые занавеси у окна, новое постельное покрывало в рубчик и слегка светящаяся краска на стенах. Сильви сказала, что косметический ремонт поможет им сделать спальню своей. Раньше это была родительская спальня, и Макгрегора не особо волновало, как она выглядит. Он был единственным ребенком, и самым важным для него было, чтобы кто-то был рядом, кто-то еще в его жизни. Ради этого он пошел бы на любые изменения и перестановки, лишь бы Сильви они нравились. У Макгрегора щипало грудь. Сильви недавно попросила, чтобы татуировка всегда была прикрыта. Не раз она заставала его на рабочем месте за разглядыванием картинок и считала, что татуировка отвлекает его от более важных вещей. И она была права, спорить тут не о чем, но должность президента компании была для Макгрегора скорее обузой, от которой ему приходилось прятаться в туалете. Он уже целую неделю не подходил к зеркалу, чтобы не смотреть на татуировку, пока сегодня ощущение полета без помощи каких-либо приспособлений не ворвалось в его сон. Не чувствуй он этого тревожного покалывания, остался бы, наверное, лежать в постели, впитывал удовольствие от близости Сильви, обнял бы ее и придвинулся еще ближе. Вместо этого он выскользнул из-под одеяла, на цыпочках пробрался в ванную, прикрыл дверь и включил свет. Сильви помогла ему бросить курить, но отказаться от сигарет было гораздо проще, чем лишить себя удовольствия посмотреть на татуировку. Макгрегор запер дверь и запихнул кусок туалетной бумаги в большую замочную скважину. Его сердце билось сильнее обычного. Он обвел взглядом обложенную кафелем комнату: скромная ванна, старомодный светильник с плафоном в виде матовой стеклянной ракушки. Старое зеркало было выпуклым, как в комнате смеха; они с Сильви всегда смеялись над искаженными отражениями друг друга. Макгрегор прижался ухом к деревянной двери. Храп Сильви был одним из его самых любимых домашних звуков наравне с щелчком тостера и жужжанием сушилки. Из звуков вообще ему нравились рев реактивных двигателей и самолетов и ракет, хотя последний он слышал только по телевизору. Макгрегор расстегнул и снял пижамную рубашку. Когда он взглянул в зеркало, цвета на татуировке размером с игральную карту поразили его. Он сделал глубокий вдох и позволил татуировке разлиться по гладкой коже. Одним из удивительных последствий татуировки стало исчезновение и без того не самой густой растительности на груди, которая потом обратно не выросла. Макгрегор вдохнул цвета, которые пахли воздухом столь свежим и чистым, что заполнял он не только легкие, но и все тело. Выдохнув, Макгрегор почувствовал, как с него вмиг слетела недельная усталость и картинка с птицей, веткой, ручьем и солнцем начала меняться. На стартовой площадке стояла ракета. Ее окружали сложные машины, которыми управляли ученые в белых халатах, с умными и сосредоточенными лицами. Макгрегор снова глубоко вдохнул, и мужчины и женщины на картинке ожили — начали двигаться, тыкать пальцами в тонкие, как бумага, экраны своих планшетов, высказывать идеи и обсуждать какие-то важные вопросы, сравнивать расчеты. Когда Макгрегор решил рассмотреть ракету, масштаб изображения изменился, и ученые исчезли из виду. Потом он смог заглянуть в капсулу на вершине ракеты-носителя. Две женщины и трое мужчин в серебристых скафандрах пристегивались там к креслам и проводили последние предстартовые процедуры. Макгрегору они казались идеальными представителями рода человеческого, и глаза у них горели тягой к приключениям. Но что это, по лицу одного из мужчин пробежала мрачная тень? Неужели пятый астронавт оказался человеком низким, склонным к жестокости или злобе? Неужто его желание попасть в космос не такое чистое, как у остальных? Макгрегор отбросил эти мысли, разделив коллективную радость остальных астронавтов. Но он ощутил и их страх и печаль: ведь ради полета в неизвестность они оставляли на Земле любимых и родных людей. Один из людей в капсуле напоминал Макгрегора — голубые глаза, мохнатые брови и темные, непослушные волосы. Напоминал так сильно, что Макгрегор был убежден, что это он и есть. Однако никто из женщин не был похож на Сильви. Он знал, что Сильви никогда не полетит в космос, даже вместе с Макгрегором. Она не любила неопределенность. Ее вполне удовлетворяло привычное чередование работы и отдыха, утренний кофе на балконе или короткая прогулка ранним вечером. Она всегда распахивала окна, чтобы проветрить комнаты, и не выдержала бы тесноты космического корабля, где все должно быть спартанским и функциональным. Макгрегор, конечно, скучал бы в космосе по Земле, особенно по привычным вещам из дома или с рабочего стола, по инструментам, удобно лежащим в руке, но он знал, что память о вещах иногда смягчает их отсутствие. Больше всего Макгрегор скучал бы по Сильви, но ведь в космос с ним непременно полетят воспоминания о ней. За ракетой взору Макгрегора открывались красоты родной планеты: сверкающая серебристым песком пустыня и пурпурные горы. Вопреки всем законам перспективы за ними виднелся громадный, мерцающий океан. Гигантская птица взлетела с высокой скалы, она летела над водой, расправив золотые крылья, а на спине у нее сидела молодая девушка. Ее руки обнимали шею крылатого существа. Волосы девушки развевались на ветру, она смеялась. Сначала Макгрегор решил, что это Сильви — он надеялся, что это Сильви, — но потом девушка отбросила волосы с лица, и он увидел, что она носит очки, которые удерживаются на месте при помощи резинки, он сам носил такую в детстве. Макгрегор рассмеялся от радости и обнаружил, что он так не смеялся уже очень давно. Потеряв осторожность, он отступил назад и с грохотом ударился о дверь ванной. — Джеральд? — крикнула Сильви из спальни, и у Макгрегора екнуло сердце. — Уже выхожу, — ответил он едва слышно, стараясь не перебить развитие сюжета. Золотая птица исчезла за холмом. — Джеральд, ты меня беспокоишь. Прошу тебя, выйди, и мы поговорим, — сказала Сильви. Она подергала ручку, отчего бумага из замочной скважины выпала на пол. — Минутку, — прошептал он. Когда история настолько поглощала его, Макгрегор начинал понимать, как жизнь становится необыкновенной, как простое четырехкамерное человеческое сердце и примитивный человеческий мозг может осознать Вселенную. И еще он подумал: если Сильви попробует посмотреть эту сценку вместе с ним, если она не будет бояться, что все кончится плохо, то, возможно, ее это тоже вдохновит? Ракета стартовала на столбе пламени ярче молнии. Макгрегору пришлось вцепиться в раковину, чтобы устоять перед мощью, с которой ракета рвалась ввысь, прочь от земного притяжения, с яростью, которая, казалось, была сильнее, чем ракета, или планета, или даже он сам, способны пережить. Он смотрел в окно и видел Землю из космоса, голубые океаны и зеленые континенты, все еще прекрасные, несмотря на загрязнения и другие человеческие прегрешения, грозящие ее уничтожить. Постепенно планета уменьшилась до размеров стеклянного шарика, потом — до синеватой точки. Все вокруг стало черным, ракета плыла в пространстве далеко от дома, в море звезд. Макгрегор держался за раковину, потому что от радостной энергии полета у него кружилась голова. — Ты смотришь на татуировку? — спросила Сильви. Судя по голосу, она прижалась ухом к двери. Сильви так много для него сделала. Она помогла ему преодолеть скорбь о погибших родителях. Она поддерживала его как президента «Подшипников Макгрегора», хотя больше него годилась для этой работы. Лишь благодаря ее способности распоряжаться деньгами, работниками и расписаниями он умудрялся справляться со своими обязанностями. — Тебе требуется помощь, Джеральд, — задумчиво сказала Сильви. Макгрегор оторвался от зеркала. Он взглянул на старую шестиугольную плитку, которой был выложен пол в ванной, — по ней он топал босыми ногами еще в детстве. У батареи пол немного искривился, и бугор напомнил ему лопатку на человеческой спине. Глядя на плитку, Макгрегор вдруг разглядел в них изображение. Картинка не была такой живой и яркой, как на татуировке, но она всколыхнула воспоминания из далекого прошлого. Мальчики налили в бутылку воды, насыпали сухого льда, потрясли и выстрелили пробкой через весь пруд. Они запустили ракету в поле за домом — метров на пятьдесят вверх, не меньше. Макгрегор одновременно видел и ощущал себя сидящим на велосипеде: он ехал по тротуару, набирая скорость на спуске. Взрослый Макгрегор знал, что бедняга непременно свалится, но он не мог не улыбаться встречному ветру. Прошел двадцать один год, а Макгрегор все еще ощущал себя тем самым ребенком. — Сильви, я видел гигантскую птицу, летевшую над океаном, — сказал Макгрегор, выйдя из ванной. — Она была настолько большая, что на спине у нее сидела девушка. — Ох, Джеральд, — устало сказала Сильви, — мы оба знаем, чем это закончится. Постель уже была заправлена. Сильви сидела на кровати спиной к нему. На ней был жемчужного цвета халат, который она держала в доме Макгрегора. — Что ты хочешь сказать? — спросил он. — Ракеты всегда взрываются. Вулкан извергается и убивает жителей деревни. Я не хочу смотреть, как девушку поглотит ледяная океанская бездна. — Это новая история. Она может закончиться по-другому. — Джеральд, мы через это проходили. Львы в вельде разрывают на куски еще живую, такую славную газель. Холод космоса поглощает астронавтов. И тут: кто-нибудь собьет эту большую птицу. Я уже полгода смотрю эти твои истории, и моему терпению приходит конец. — Ракеты не всегда взрываются, — возразил Макгрегор. — А львы охотятся на газелей, так уж природа устроена, что тут сделаешь. — Если ракета не разобьется и совершит мягкую посадку, то в следующей истории твои астронавты начнут истреблять мирных обитателей новооткрытой планеты. — Ну, дорогая, — увещевал ее Макгрегор. — Ну и что, что некоторые истории не заканчиваются всеобщим ликованием? Я просто хочу, чтобы мы смотрели их вместе, вдвоем переживали и хорошее и плохое. За окном взошло солнце, и блестящий халат Сильви взорвался разноцветьем. Блики на ее спине стали складываться в образы, и Макгрегор увидел себя и Сильви в будущем. Ее волосы были белыми, его — пепельными, они стояли в весеннем саду и держались за руки. Он не понимал, как это происходит, каким образом история вышла за пределы его тела и расплескалась вокруг. Тот Макгрегор, из будущего, свободной рукой опирался на трость. Совершенно седая Сильви подняла обе руки к голове, застонала и упала на каменные плиты дорожки, среди тюльпанов и нарциссов. Реальная Сильви никак не реагировала на картины на своем халате. — Мне нужны истории со счастливым концом. Она схватила со столика книгу и протянула ее Макгрегору. Тот разглядел на обложке мускулистого мужчину с обнаженным торсом и длинными волосами и томную женщину с волосами еще длиннее. — Почему ты не можешь сотворить для меня такую историю? — В глазах Сильви блестели слезы. — Дорогая, истории живут собственной жизнью. Ко мне они попадают уже такими. Он думал, что является по большей части проводником для движущихся картинок, но вдруг он каким-то образом их действительно создает? Может, есть способ ими управлять — правда, этого ему совсем не хотелось. — Джеральд, не думаю, что я могу жить с тобой, если ты не изменишься. — Но что я могу сделать, Сильви? — Я думала об этом, — сказала она, глядя не на него, а в окно. — Я не выйду за тебя замуж, если ты не сведешь эту татуировку. Сердце Макгрегора замерло. Он ввалился в ванную и подошел к зеркалу. Цвета на его груди поблекли, живописные картины сменила паутина шрамов, взрыв жизни уступил место болоту яростной плоти, натянутой и изборожденной, как после сильного ожога. Ему стало дурно. Он согнулся пополам, скрестив руки на груди. Он знал то, чего не знала Сильви: эта татуировка — не просто краска в глубине кожи. Эту татуировку невозможно убрать, не вырвав у него сердце. Шок был таким сильным, что какое-то время Макгрегор не мог дышать. Когда дыхание вернулось к нему, болезненная дурнота ушла. Кожа пульсировала: космический корабль несся сквозь пространство. Макгрегор убрал руки с груди и снова увидел звезды. В кабине корабля пятеро астронавтов парили в невесомости и весело общались друг с другом. Одна из женщин ела сушеные вишни. Она бросила вишенку в открытый рот другого астронавта, но ягода двигалась так медленно, что оба успели посмеяться и обсудить совместный эксперимент по выращиванию гороха, прежде чем вишня добралась до адресата, который слопал ее прямо из воздуха. В детстве Макгрегор пытался есть как астронавт — порошковые напитки и белковые батончики в вакуумной упаковке. А теперь он ощутил кисловатую сладость сушеной вишенки! Когда он вернулся в спальню, Сильви уже оделась и укладывала в сумку вещи, которые оставляла у Макгрегора дома. — Нет, Сильви. Я люблю тебя. Ты самый важный человек в моей жизни. — Я тоже люблю тебя, Джеральд. Ты сделал выбор. Наконец она нашла силы посмотреть на него — Смотри, Сильви, ракета целой и невредимой совершила посадку на новой планете, — сказал он, тыча пальцем в грудь. — Это Марс. Смотри, четверо астронавтов выбрались наружу. В этот раз все идет хорошо. — Они все вооружены, — с тревогой сказала Сильви. — Для самообороны или для защиты от диких животных. Посмотри, какая планета, Сильви. Небо красное! Ты чувствуешь запах? Пыль пахнет цветами и ванилью. Они в безопасности. Он действительно ощущал запах пыли и несказанно радовался этому. Он чувствовал, как горячий ветер ласкает его кожу. — Они не в безопасности, Джеральд. Скорее всего, они привезли с собой микробов, которые уничтожат все живое на новой планете. Или они попытаются забрать у марсиан их реликвии, и начнется война. Я много раз все это видела. Больше не могу. — Но посмотри же! Астронавты встретили марсианскую семью, пару взрослых и двоих детей. Они общаются. Все дружественно настроены. Это видно по жестам. Макгрегор смотрел на руки марсиан, их пальцы, длинные и элегантные, по сравнению с которыми руки землян казались толстыми обрубками. Небо над ними переливалось красным и оранжевым, как угли в костре. Макгрегор представил, как марсиане и земляне сидят вокруг костра — и вскоре они действительно сели вокруг костра и завели телепатическую беседу, жарили марсианскую рыбу и гигантские грибы, которые марсиане выращивают в подвалах. — А как насчет пятого астронавта? — спросила Сильви. — Он остался у ракеты. — Он сидит там, пьет виски из горла. Я даже слышу, как он всех проклинает. — Нет, — сказал Макгрегор, хотя знал, что она права. Это человек не был похож на остальных. Он подозрительный и злой. А теперь вдобавок пьяный и вооруженный. — Кто-то обязательно погибнет, — сказала Сильви. Она отвернулась от него и уложила в сумку тапочки и халат. — Рано или поздно кто-то обязательно умрет. Не вздумай отрицать. — Рано или поздно мы все умрем, дорогая. — Я не хочу об этом думать.