– А вот и моя пассажирка. Тебя уж точно ни с кем не спутаешь. Готова? – Вы за мной приехали? – удивленно спросила Матинна. Она никогда еще не ездила на телеге. – Ты же тут одна такая черненькая, так? Направляешься в приютскую школу? Миссис Уилсон была права. Девочку пробрало холодком. – Там сзади доска есть, – заметил кучер, почувствовав ее беспокойство. – Незачем тебе на соломе сидеть. – Но… – Слова застревали в горле. – М-мне сказали, что у меня будет в-время попрощаться. Он пожал плечом. – Можешь не торопиться. Я обратно не спешу. Хейзел обнаружилась на дальнем дворе, где развешивала на веревке белье. Когда Матинна сказала ей, что уезжает, девушка уронила влажную одежду в корзину. – Что, прямо сейчас? – Да, перед домом уже ждет телега. – Телега, – покачала головой Хейзел. – Ну и ну. – Они отсылают меня в приют. – Сердце Матинны сжалось, будто стиснутое в кулаке. – Мне… мне страшно. – Еще бы не страшно, – вздохнула горничная. – Но ты девочка сильная. Все будет не так уж и плохо, вот увидишь. – Ты же знаешь, каково это – жить в приюте, – тихонько возразила Матинна. Хейзел заглянула ей в глаза. Разумеется, все она прекрасно знала. – Я навещаю Руби по воскресеньям. Попробую и с тобой увидеться. – Думаешь, тебе позволят? Хейзел пожала плечами. Потом кивнула в сторону бочки: – Подожди здесь минутку. Я быстро. Матинна сидела на бочке, глядя вверх на эвкалиптовые деревья с растрепанными белыми цветами и листьями, похожими на длинные, как чулок, вязаные шапочки с помпоном. Облака позади нее напоминали сахарную вату. На куст рядом опустился попугай и склонил набок голову с темными, как семечки, глазами. Потом так же внезапно взлетел в воздух, мазнув красным всполохом по небу. – У меня тут есть кое-что для тебя. – Хейзел вернулась и присела рядышком на бочке. – Я потихоньку положу тебе это в карман. – Она подвинулась поближе, и Матинна почувствовала, что ее потянули за передник. – Засунь внутрь руку. Она подчинилась и нащупала… крохотные ракушки. Нанизанные на нитку. Спутанные в довольно большой комок. Девочка изумленно посмотрела на Хейзел. – Все три ожерелья. Да, я их стащила. Сомневаюсь, что леди Франклин заметит пропажу. Да мне по-любому без разницы. Они принадлежат тебе. – Горничная потянулась к руке Матинны. – И вот что, на прощание мне хочется тебе кое о чем рассказать. Девочка опустила глаза на свою смуглую руку, которую Хейзел держала в своей, бледной и усыпанной веснушками, руке. По величине они были почти одинаковыми. – Моя подруга – та, что умерла, – научила меня одному фокусу, его можно проделывать в голове, когда тебе грустно. Представь себя деревом, внутри ствола которого имеются кольца. Каждое кольцо – это любимый человек или место, где ты когда-то бывала. Они всегда при тебе, куда бы ты ни отправилась. Матинна вспомнила, как ее мать говорила, что надо вообразить себя ниткой ожерелья, а дорогих тебе людей и места – ракушками. Похоже, Ванганип и Хейзел толковали об одном и том же: если ты полюбила кого-то или что-то, это навсегда останется с тобой, даже после того, как исчезнет из твоей жизни. Ее мать, отец, Палле… остроконечные горные хребты и белый песчаный пляж на Флиндерсе… Валука… сестра, которую она никогда не знала. Даже Хейзел. Каждый из них – отдельная ракушка. Все они воплотились в кольцах дерева. Что ждет ее впереди? Может, теперь Матинна вечно будет одинокой, оторванной от всех и вся? Постоянно в движении, на пути куда-то еще, всегда и повсюду немного чужой. Она знала об этом мире одновременно слишком много и слишком мало. Но то, что знала, носила глубоко внутри себя. Любовь своей матери. Надежные объятия приемного отца. Тепло костра. Шелковистое касание травы валлаби. Она видела полоску земли со стороны открытого океана и научилась ставить парус. Испытала, какие ощущения возникают во рту, когда говоришь на разных языках, и носила платье из красного атласа. Позировала для портрета как дочь вождя, которой, собственно, и являлась. Матинна чувствовала, что ее страх ослабевает, будто внутри нее разжался крепко стиснутый кулак. Как если бы она стояла на краю пропасти и вдруг подалась вперед. Сейчас больше не было смысла бояться. Она уже падала, летела с высоты, а ее будущее, чтобы оно ни сулило, стремительно неслось ей навстречу. Хейзел Вся необыкновенная красота эта зиждилась на реках крови, что, собственно, можно сказать и обо всем цивилизованном устройстве сего острова. Олин Киз. Широкая стрела[42]: Эпизоды истории Мейды Гвинхэм, осужденной пожизненно, 1859 Хобарт, Земля Ван-Димена, 1842 год День отъезда Франклинов понемногу приближался, и Хейзел теперь с утра до вечера складывала белье в сундуки из кедра, заворачивала фарфор в ветошь, составляла списки серебра и статуэток и заполняла деревянные ящики. Горничным из числа ссыльных сказали, что их услужение у Франклинов продлится вплоть до отплытия последних. Новый губернатор может и не прибегнуть к труду заключенных из «Каскадов». Для новоприбывших британских дворян зачастую оказывалось сюрпризом, что в их домах будут работать заключенные (причем все еще отбывающие свой срок), которые были осуждены по самым разным статьям, от бродяжничества до убийства. Но наем свободных поселенцев имел свои сложности. Для начала, им приходилось платить; да и в отличие от ссыльных если вольные вдруг решали оставить работу, то помешать им в этом было практически невозможно. – Ссыльным дозволяется навещать только своих собственных детей, – сообщил смотритель приюта Хейзел, когда та справилась о Матинне. – Даже это считается привилегией. – Но я была ее личной горничной в резиденции губернатора Франклина, – не сдавалась девушка, лишь немного отклоняясь от правды. – Это не имеет значения. – Я пообещала навестить Матинну. Убедиться, что с ней все хорошо. – Немедленно прекрати препираться, если не хочешь, чтобы тебе запретили навещать и свою собственную дочь. Хейзел предприняла последнюю попытку: – Но губернатор с супругой велели мне приглядывать за Матинной. – Это вряд ли. Кроме того, леди Франклин сама наведывалась сюда всего несколько дней назад, – отмахнулся от нее смотритель. Хейзел оторопела. – Наведывалась сюда? Зачем? – Не сказала. Кто его знает, может… передумала, хотела забрать воспитанницу с собой. Как бы там ни было, девчонка настолько быстро скатилась в свое естественное дикарское состояние, что леди Франклин предпочла уехать, так и не повидав ее. – Что значит «дикарское состояние»? Смотритель, прищелкнув языком, покачал головой. И пояснил: – Пытаться приобщать туземцев к цивилизации – большая ошибка. Франклины, понятное дело, руководствовались самыми благими намерениями, но в результате получили существо, которое сочетает в себе присущую своей расе агрессивность с неестественно ранним развитием. Не прошло и нескольких дней, как девчонка стала совершенно неуправляемой. Нам пришлось изолировать ее от всех остальных. – Но ей всего одиннадцать. Неужели вам ее не жалко? – Жалко, конечно, – пожал плечами смотритель, – но выбора-то у нас по-любому не было. Несколько недель спустя, в очередное воскресенье, когда Хейзел вместе с группой ссыльных матерей ожидала у главных ворот «Каскадов», чтобы отправиться в приют, ее потянула в сторону надзирательница: – Начальник тюрьмы хочет немедля видеть тебя. – Но я собиралась навестить дочку. Надзирательница не ответила; просто развернулась в сторону покоев коменданта. Хейзел замешкалась, но знала, что ослушаться никак нельзя. Мистер Хатчинсон, сидевший за столом в своем кабинете, проговорил: – Мисс Фергюсон, мы получили анонимное письмо, в котором утверждается, что вы не та, за кого себя выдаете. Мозг лихорадочно метался в поисках догадки. Какое еще письмо? Что Хатчинсон имеет в виду? – Сэр? – Вы не являетесь матерью ребенка, которого называете своим. У Хейзел перехватило дыхание.