Остаток дня я провёл в домашних делах и бесплодных размышлениях. То есть именно за тем, что делает человека философом. Есть вещи, рассуждать о которых можно долго, старательно и вряд ли плодотворно. Если, конечно, у вас нет возможности успешно монетизировать ничего не значащую болтовню. Кстати, у многих это получается, но я не в сонме заоблачных счастливчиков. Весь мой предыдущий монолог на пальцах показывал, что думать (философствовать) в миллион раз проще, чем всего лишь не думать вообще. Господи боже мой, да мы ведь даже во сне думаем! Ибо нельзя, невозможно, нереально, немыслимо не мыслить! Проклятая тавтология с демагогией в одном унылом флаконе. Просто старик владеет прапрадревнехристианскими тайными боевыми искусствами, что позволило ему в возрасте хорошо за восемьдесят без усилий отлупить вполне себе гораздо более молодого и далеко не беспомощного противника. Короче, меня. Ох… К чему всё это? Так, дайте сообразить… Ладно, наверное, к тому, что запомнить эти три правила несложно. А вот реально овладеть ими, так, чтобы свободно применить на практике, — совсем другое дело. Иной коленкор, как выражается мой седобородый наставник. По крайней мере, чем больше я об этом думал, тем меньше у меня оставалось надежды на реализуемость задуманного. Тем более если вспомнить, что задумано-то всё это было вовсе не мной. — Собирайся, паря, — через два дня сообщил мне отец Пафнутий. — На окраине от, третий дом по улице Пламенных Коммунаров, мужичок Соболев залютовал. Жену от бьёт почём зря, горькую-то хлещет без меры, бесов видит. Плохо сие. — Плохо, — согласился я. — Но, в принципе, дело житейское. Участковый направит в район к наркологу, и нет проблем. — От тебе и ладушки, бабкины оладушки! Стало быть, сходим до них, благословим от на лечение, а там уж, поди, всё само обойдётся, так ли? — Приблизительно да, — осторожно ответил я, поскольку мой наставник молча направился в сени за тулупом и валенками. Доберман жалобно заскулил, его взгляд метался туда-сюда, собачья душа разрывалась пополам: с кем идти или с кем остаться? — Пошли все? — тихо предложил я. Пёс счастливо залаял, три раза крутанувшись вокруг себя и подпрыгнув козлом на метр вверх к белёному потолку. Как видите, ему немного для счастья надо. Из дома вышли гуськом, по старшинству, до окраины надо было топать минут двадцать, а то и больше. Тем более что погода вдруг решила показать переменчивый нрав и резко ухудшиться. Задул ледяной ветер, поднимая колючий снег, кидая его нам в лицо целыми пригоршнями, а сквозь серебряную завесу виделись волосатые задницы наглых бесов, изо всех сил вертящих хвостами… По пути седобородый батюшка что-то бормотал себе под нос: то ли молитвы, то ли матерные частушки, не разберёшь. Гесс полдороги изображал молодого пьяного мастера ушу в прыжке, задирая задние лапы выше головы, но чем больше хмурилось небо, тем быстрее таял его энтузиазм. Пока дошли до последнего дома на улице Пламенных Коммунаров, он уже повесил нос ниже колен и даже перестал кусать острые снежинки. Я даже не помню, чем была на то время забита моя голова, наверняка какой-нибудь ерундой. Возможно, даже Мартой. В конце концов, за последнее время она была единственной девушкой, с которой мне довелось хоть немножко поговорить. Нет, не то чтоб разговоры с противоположным полом были запрещены. Я же не принял монашеский сан, так что в принципе кто бы мне что запретил. Никто! Сумбурно, да? Я хочу сказать, что так называемый чин послушника налагает на светского человека не столь много обязанностей, как многим кажется. Пока ты послушник, ты, так сказать, лишь послушен своему духовному отцу или наставнику, ты только учишься ставить приоритетом духовную жизнь, но в любой момент волен развернуться и уйти. Как, кстати, чаще всего и уходит подавляющее большинство таких вот обиженных на весь мир философствующих эгоистов. Я, честно говоря, тоже, наверное, ушёл бы по весне, были такие мысли, но теперь, когда мы познакомились с Мартой… — Пришли от ужо. — Старец широким движением распахнул хлипкую калитку, сдвигая приличный сугроб. Видимо, уборкой снега хозяин себя не утруждал. Мы шагнули во двор. Навстречу ретиво ринулись два скучающих здоровенных кобеля, но при виде улыбчивого добермана в телогрейке и шапке набекрень неуверенно поджали хвосты. Гесс искренне удивился и, задорно гавкнув, отправился с ними поиграть, что в его понимании значило погонять псов вокруг дома, пока с них пар валить не начнёт, а потом закинуть обоих в одну конуру и перевернуть её вверх тормашками. Мы же, топаньем стряхивая с обуви снег, взошли на крыльцо и старательно постучали в дверь. — Коли от пьяным откроет, сразу-то в рыло не бей, — заранее предупредил отец Пафнутий. — Говорю же тебе, не в себе мужик, то бесы его спаивают. — Значит, ищу чёрного беса гнева и парочку зелёных. Зелёных крещу, чёрного обливаю святой водой. — Истину глаголешь, паря. Да стучи от ужо, и посильнее, чё ж не открывают-то? Ломать не делать — жалко мне, что ли? Я стучал кулаком, коленом, ногой, никто не открывал, но мой наставник — дядька упёртый, вы же знаете, уходить он не собирался, а в два плеча мы эту дверь в конце концов просто вынесли вместе с петлями. — И почему не открывали, думали, что с обычным засовом не справимся? — Так это от у рабы божьей спросить надобно. — Старец кивком бороды указал на сидящую в углу сеней запуганную женщину. Безвольно опущенные натруженные руки, усталое лицо, заплаканные глаза, застиранная одежда. Как говорится, суду всё понятно. — Вечер добрый, Татьяна. Прости от, что уж без приглашения, а тока нам с мужем твоим-то потолковать надо. — Нет его дома, — тихо ответила хозяйка. По-моему, у неё были распухшие от ударов губы, но я мог ошибаться, было темновато. — А где же он, дочь моя? — Не знаю… — Не мне лжёшь, Богу лжёшь. — Батю-ушка-а… — Женщина, не выдержав, бросилась к ногам отца Пафнутия. Тот бережно обнял её за плечи и подмигнул мне: — Ты б, энто дело, во дворе-то посмотрел, там сарай есть, слыхал от, Соболев там свою самогонку варит. — Её все тут варят, даже вы. — Ты мне давай от не сравнивай благодать с баловством! Иди вона бесов погоняй, что ли. Критикует он тут. Я коротко поклонился, с отцом Пафнутием вполне можно спорить, он даже любит здоровую дискуссию, но сейчас уж точно не время и не место. Погода распоясалась вконец, ветер бросал в лицо могучие хлопья снега, вечер опускался быстро, небо казалось коричнево-чёрным из-за низких туч, а сугробы во дворе намело такие, что ноги проваливались по колено. Бесов видно не было, но это не значит, что их тут нет. Потом я кое-как набрёл на слабо протоптанную тропинку и, уже не сходя с неё, добрался до крепко сбитого заснеженного сарая. Сквозь щель в дверном проёме блестела слабенькая жёлтая полоска света. «Отец Пафнутий знатный был бесогон», — вспомнилось мне. Да, хватка у старика ещё крепка, и чутьё не пропьёшь. Сзади раздался хруст снега и хриплое счастливое дыхание. — Отвёл душу? — не оборачиваясь, спросил я. — Да, — удовлетворённо выдохнул Гесс. — Лизь тебя! — Тогда беги в дом, грейся. А мне тут одного несчастного человека надо от бесов избавить. — Я их кусь! Пусти меня, я первый, мне любопытно, а дома скучно, я с тобой хочу! Возьми меня, возьми, возьми-и! Хуже будет. — Чем же? — Я сяду тут и буду ныть, — злорадно пообещал он. — Ну ты чего, мы же друзья? На тебе лапку, пойдём бесов кусь! — Хорошо, — сдался я, оборачиваясь и принимая его лапу. — Но одно условие: бесов гоняю я, ты сидишь и смотришь. Договорились? — Да! На тебе ещё лапку. Скрепив таким образом устную договорённость, мы спокойно открыли дверь (ну как спокойно, с трудом удерживая её от ветра) и заглянули внутрь. Михаил Соболев действительно был механиком, если можно так выразиться. Половина сарая представляла собой сложное переплетение труб, проводов, жестяных эмалированных баков разной ёмкости, тикающих термометров и больше походила на тайную лабораторию какого-нибудь свихнувшегося учёного, непременно желающего поработить весь мир. А колоннады выстроившихся на полках от пола до потолка банок, бутылок, колб, склянок, вёдер и бочонков с самогоном наглядно демонстрировали, каким именно способом он намерен это провернуть. Типа просто споить на фиг всё население планеты. Как минимум, всю Австралию! На фоне всего увиденного под тусклым светом жёлтой лампочки без плафона мы не сразу разглядели самого владельца. Михаил Соболев (не знаю как по отчеству) лежал пластом в углу, и сивушный запах, идущий от всего (!!!) его тела, буквально шибал в нос с такой силой, что брезгливый доберман зажал нос передними лапами. — Что делать будем? Я такое не кусь. — Понятия не имею, — так же откровенно признался я. — Чтобы изгнать беса, пациент должен быть хоть в каком-нибудь сознании. Может, его на улицу вытащить, он придёт в себя на холодке? Пёс задумчиво кивнул, сведя жёлтые брови. Впрочем, в ездовые собаки впрягаться не стал, предоставив мне одному сомнительную честь тащить эту пьянь на свежий воздух. В принципе, я вполне себе справился, выволок механика за ноги и попросту оставил его лежать на снегу носом вверх. Когда на нём намело небольшой сугроб, гражданин Соболев соизволил слегка зашевелиться. — Чё… хто, чёй-то тут?! От бл…! — Я послушник отца Пафнутия, буду из вас беса изгонять. — Пшёл на…! От бл…! И фсё… — Отлично, будем считать, что вы в сознании. — Я развернул мужика за ноги и точно таким же образом отволок его обратно в сарай. На пороге он попытался вырваться, перевернувшись на живот, но только наелся снега от пуза. Мне удалось прислонить его к стене, кашляющего, плюющегося и матерящегося, потом достать бутылочку со святой водой и приглядеться.