— Теперича от ты как на духу. — Откровенность за откровенность, — честно согласился я, между делом втихую отправляя ещё одну баранку истосковавшемуся Гессу. Когда лёгкое похрумкивание под столом стихло, я во всех подробностях рассказал старцу Пафнутию обо всех наших приключениях. Ничего не скрывал, ничего не утаивал, воспроизведя практически дословно все сюжетные повороты и линии диалогов. Батюшка слушал очень внимательно, пару раз в раздумье качая бородой. — Никакую такую Марту я не знаю, не привёл от Господь свидеться, видать, не так давно служит, — неторопливо начал он, когда я по-армейски выпалил: «Доклад окончен». — Сама от Система-то, может, и в задумке из неплохой идеи зародилась. Объединить всех религиозных от учёных мира, чтобы, стало быть, создать единый щит защиты от любого беса! Ну а коли с бесами удача будет, так, может, от потом и на не шибко крупных чертей замахнуться… — Перспективы имеют тенденцию к расширению. А за чей счёт, собственно, весь банкет? — От то я и спросил, да безответно, — с нажимом буркнул наставник и понизил тон. — Мне, вишь ли, не особо их методы по сердцу пришлись. Вроде как мы-то, бесогоны, призваны бесов гонять, а там от моих учеников всё больше к бесобойству склоняли. Жалованье выше, льготы там от, плюшки-заманухи разные. — Ну так вроде особой разницы нет: бесогон или бесобой? Суть практически одна. — Так-то, да не так, паря. Я, вишь ли, пожил на свете и зазря ничью кровь лить не стану. Надобно беса прогнать — прогоню, а чтоб всенепременно от убивать его в мясо кровавое, энто уже от лукавого. За что и был с преподавания да чинов от сюда, в глушь, сослан. Ты ж от, Федька, у меня, поди, первый ученик за шесть лет или даже и все семь-восемь. Так-то… Я в сомнениях поднял бровь, а потом вдруг вспомнил, за что Марта выгнала меня из Системы. Типа я лишь прогнал беса, но не убил его, а ждали, видимо, всё-таки смерти. С другой стороны, предупреждать надо было, ведь я же честно признался ей, что обучался у отца Пафнутия. — От за таковые слова тебя на проверку и спустили, хотели знать, кого я нынче готовлю? А ты, дубина-то еловая, им на радость взял от да и набесогонил. — Вообще-то Марта скорее выглядела разочарованной. — Да бог с той девкою, забудь от, и всё! Ты лучше скажи, отчего тебе в башку-то стукнуло, будто бы Геська наш разговаривает? Не напутал ли чего от с перепугу-то перед китайским бесом, ась? — Ваш пёс разговаривает! Болтает так, что пробкой из ванны не заткнёшь. Гесс, скажи что-нибудь! Пёс осторожно повернул в мою сторону острые уши. — Я говорю: скажи что-нибудь отцу Пафнутию, а то он не верит. Доберман вскочил на ноги, всем видом показывая готовность жизнь положить за-ради исполнения любого моего каприза. Но молчал, как французский боец Сопротивления в гестапо или килька в томате. То есть никак, ни по какому, ни за что, ни гу-гу. Я поймал его за ошейник, подтянул к себе и зарычал: — Говори, сволочь, убью! — Гав, — придушенно пискнул он, упираясь всеми лапами. Батюшка глухо выдохнул, забрал у меня собаку (предателя!) и решительно хлопнул ладонью по колену: — Отдыхаем, паря! Завтра с утречка от по-иному обучение-то продолжим. Система, она задаром никого не выпускает. Стало быть, и наука бесобойства тебе от не помешает. Тока Геську больше не тронь. — Хорошо, — скрипнув зубами, покорно согласился я. — Дык чё сидишь-то? Давай от выгуливай бедолагу, вишь, исскулился весь. Как вы понимаете, вариантов у меня не было. Пришлось поклониться, сжав кулаки, и послушно пойти в сени. Я одел нервно повизгивающего Гесса, накинул на плечи тулуп и вывел продажного пса во двор. Жаль, что не на расстрел в овраге… Пока он честно помечал все безумно важные для него столбики, деревья, заборы, я скромно ждал на чурбачке для колки дров, тупо смотрел на вечереющее небо и даже слегка жалел, что не курю. Говорят, это успокаивает. Не знаю, возможно… — Ты не обиделся? На тебе лапку! — Да пошёл ты… — Хочешь две лапки? На! — Я сказал, отвали. — А я тебя лизь! — умильно подластился этот двуличный олень безрогий, глядя мне в глаза самым бесстыжим и преданным взглядом. — Я не мог ему сказать, не мог. Он опять меня Библию читать заставит… упс… — Минуточку, — как-то сумел сориентироваться я. — Стопорим мотор, глушим двигатель, у нас новая информация. Так получается, Эммануил Кант тебе под короткий хвостик, что отец Пафнутий всё знает? — Не знает. Не всё. — Пёс лёг на снег, положив голову на лапы, и, сосредоточенно разглядывая свой же нос, продолжил: — Он пьяный был год назад, случайно на лапу мне наступил. Больно! Знаешь, как больно?! Я и заговорил. — Матом, что ли?! — Нет. Почти. Да. Под ноги, говорю, смотри. — А он? — заинтересовался я. — Обрадовался и давай меня носом в Библию тыкать: читай, читай, читай вслух! Всё. Утром он забыл. А я нет! Короче, теперь — гав. Только гав! В общем, как выходило из его сбивчивого рассказа, говорить Гесс умел с рождения, как и с младых ногтей были причины, заставившие его помалкивать. Будь я на его месте, так тоже сто раз задумался бы, открывать ли рот перед нетрезвым батюшкой, тяжёлым на руку и крайне непредсказуемым в действиях по причине православной широты неуёмной русской души. Получалось, что мне доберман почему-то поверил. Наверное, это стоило бы занести в плюс. Горячий язык лизнул меня в щёку. — Сердишься? Не сердись! На тебе лапку! — Давай. — Я пожал его тяжёлую лапу с длинными когтями. — Забудь, никаких обид. Всё нормально. Прости, что чуть не сдал тебя. — А ты мне ещё баранку дашь? Ты добрый, ты хороший. Я тебя никогда не брошу, а нехороших бесов всех кусь! Погладь меня, погладь. Что мне оставалось, просто забросить в чёрный ящик все свои комплексы, фобии и философствующие занудности, запереть этот ящик на ключ и выкинуть его в океан, куда-нибудь в район Марианской впадины. Говорят, там достаточно глубоко. А самому радостно обняться с честным доберманом, похлопывая его по зимней шапке, и принять жизнь такой, какая она есть, или кажется, или отражается в моём несовершенном сознании, или вообще вспомнить о зеркальности мироздания с точки зрения… тьфу! — Гесс, пошли домой. Поздно уже, а мне ещё ужин готовить. Пёс восторженно подпрыгнул выше головы и ринулся наворачивать круги по двору. — Ну как хочешь, я пошёл. На баранку под столом можешь больше не рассчитывать. Перепуганный доберман сам открыл себе дверь, протискиваясь в сени впереди меня. Когда надо, он всё прекрасно понимает, а за всякие вкусняшки, наверное, душу продаст. И вот почему эту породу собак люди так любят, загадка покруче тайны египетских пирамид. Не хочу грузить вас избыточностью описаний каждого шага моей скромной жизни, я не блогер какой-нибудь, у меня совесть есть. Поэтому давайте сразу о том, к чему мы перешли на следующий день, после того как крепкий старец Пафнутий отслужил службу, вернулся в дом потрапезничать и объявил, что моё новое обучение началось. — Ну от, Федька, давай. — Батюшка вывел меня во двор и поднял к подбородку видавшие виды боксёрские перчатки. Ксенофан мне в ухо, лучше б он выпить предложил. После первых же пропущенных ударов по корпусу времена самогоновой учёбы показались мне золотым веком Александрии. — Не зевай от, паря! А то нечем будет, без нижней челюсти-то знаешь от, как тяжко жить? Вот то-то и оно. Не подумайте, что я струсил или просто решил не драться. Армия быстро выбивает одно и учит другому, захочешь жить — дашь сдачи. Но старый священник с невероятной для своего веса и возраста лёгкостью прыгал вокруг меня, не сбивая дыхания, не размахивая руками впустую, но каждый его кулак скупо и точно попадал в цель. Которой был я. Гесс, разумеется, увязался за нами, но в так называемый образовательный процесс не лез, скромненько сидел на задних рядах, ничего не комментировал и ни за кого не болел. Тоже мне друг называется. — Отдохни от, паря. — Старец помог мне подняться и прислонил меня к забору. — Тебя где драться-то учили? — В… десан… десанте-е, — с трудом выдохнул я. — Вишь от как, с живым-то человеком драться — это от одно дело, а так чтоб от беса с ног сбить — тут ить по-иному двигаться надо. Смотри-ка. Я не сразу въехал в тему. Стиль «боя православного батюшки», если это можно вообще называть стилем, был построен на нескольких довольно простых и потому жутко сложных в действии принципах. Первое — ты видишь противника, а не то, кем он является по сути. Поясню: есть противник, с которым ты дерёшься, и совершенно не важно, кто это — человек, нечисть, робот, инопланетянин, святой дух, животное, кто угодно. Победи или сдохни. Второе — нет защиты в бою. Вообще нет, никогда никакой, никому она не нужна. Ты не защищаешься, ты бьёшь первым. Третье — правил нет. Правила для спорта, а не для боя на смерть. И четвёртое — не думай. Вообще! Тебе оно не к лицу, не надо, ни о чём, убей свой мозг, будь бессловесным и бесчувственным, как силикатный кирпич, не оставь врагу ни единого шанса. — Драться-то — оно само по себе от и несложно, — поучали меня. — Ты управляешь телом, а надо от башкой! Ить ежели, как нас учат по Писанию, самый от наименьший бес способен землю коготком перевернуть, то от как ты с ним драться-то станешь? — Как все, — попытался спорить я. — Кулаком и верой. — Это работает, — покивал наставник, сбрасывая перчатки в снег. — Геська, подбери от да в дом тащи! А ты, паря, про веру-то впустую языком не мели. Истинная вера не каждому даётся. А равноапостольных, старцев-монахов да отцов церкви, поди, от много не бывает. — Да и бесы, я полагаю, таких за километр обходят. — Соображаешь, — удивился отец Пафнутий, хмыкнул в усы и кивком седой бороды указал мне на дом. Типа пора. Хватит болтать. Зазевавшийся доберман опомнился, подхватил перчатки со снега и дунул впереди меня.