Я прошу вас уверовать не потому, что это истина, а потому, что это — первооснова. Вообразите все это, и вы заключите, что каждое посещение Джеды — это паломничество, что каждое посещение Джеды — это проявление веры и поиск истины, хотите вы того или нет. Если на Джеду прилетает воровка, чтобы грабить рыночных торговцев, она делает это в соответствии со своей природой; она притворяется, лжет и ворует, и если она не будет притворяться, лгать и воровать, значит ее вера и природа совершенно иные. Вы спросите: «Почему именно воровка? Зачем столь циничный пример?» На это я отвечу: «Вы не задумывались, почему хранители уиллов так оберегают свой храм? Зачем даже здесь джедаи носят свои жестокие мечи из света?» Потому что наши паломничества совершаются в согласии с нашими убеждениями, а вера может породить страшный конфликт. Воровка — это самый безобидный пример, что у меня есть. Джеда не дает ответов тем, кто не знает, какие ответы он ищет. Джеда не дарует гармонию там, где гармония недостижима. Джеда не выражает веру и Силу посредством паломников; паломники выражают веру и Силу посредством Джеды. Паломники выражают веру и Силу посредством жизни. Ибо что такое жизнь, если не паломничество? И что такое жизнь, если не борьба? Существовали миры и тираны, пытавшиеся запретить своим подданным поездки на Джеду. Но подобному невозможно препятствовать. Живые существа всегда найдут путь, ведущий на славную и суровую луну Джеду, как находили в прошлом. С помощью Силы и Джеды они поступят так, как должно ради добра или зла. И мы узнаем их по поступкам, что совершат они на Джеде. ГЛАВА 5 Из-за мешка на голове Кассиан ничего не видел, однако, хоть он и не мог похвастаться сверхъестественными способностями Чиррута, слушать он умел. Во время долгого пешего перехода прочь от Священного города он слушал разговоры похитителей. Улавливал кодовые слова, которые те тихо сообщали своим невидимым союзникам, помогавшим выбраться из города в пустыню. Отметил их замешательство, недолгое радостное гиканье и наступившее следом угрюмое молчание, когда висевший над Джедой звездный разрушитель растворился в сумеречных небесах. Он различил, как тогнат спокойно постановил: — Со выяснит, что это значит. До него доносилось бесконечное бормотание Чиррута («Да пребудет с тобой Сила других. Да пребудет с тобой Сила других»), приглушенное мешковиной. Подобное сочетание казалось многозначительным и в то же время нелепым. Но прежде всего разведчик прислушивался к Джин. Он старался распознать звуки борьбы. Уловить ее голос. Пытался понять, какой топот по песку принадлежит ей. И исходя из того, что удалось услышать Андору, она с тем же успехом могла исчезнуть с поверхности Джеды. Неужели он так зациклился на ней от беспокойства? Ему поручено выйти на Со, а через него добраться до пилота, обнаружить доказательство существования имперского оружия, способного искалечить Галактику. Если представится возможность, он должен найти и устранить Галена Эрсо — того, кто, скорее всего, ответствен за создание этого оружия. Джин, в первую и самую главную очередь, была ключом к встрече с Со. И уже сыграла свою роль — значит, теперь она бесполезна. И тем не менее именно она сейчас занимала его мысли. Кассиан не мог объяснить это ни жалостью, ни прагматизмом. Он не задумываясь пожертвовал Тивиком. Возможно, все дело в отчаянии, которое было в ее глазах, в огне, что пылал в ней во время драки в Священном квартале. Было бы подло не откликнуться на этот отчаянный взгляд и растоптать все в пыли. Уже глубокой ночью они вышли из пустыни к скалистым склонам гор и двинулись дальше по гулким коридорам каменного убежища. Оперативник распознал рядом с собой тяжкую поступь напарника Чиррута и отважился тихонько пробормотать: — Полдня пути. Это какая-то святыня? — Монастырь, — пояснил тот. — Заброшенные катакомбы Кадеры. Название Кассиану ничего не сказало. Он попытался подсчитать доносившиеся из отдаления голоса партизан, но быстро сбился со счета. Они оказались на некой базе: лязгало оружие, гудели обогреватели, хлопали тяжелые двери. Торжествующие возгласы и стук деревянных игровых фигурок позволяли предположить наличие скучающих охранников или солдат не при исполнении. Неожиданно с головы Кассиана сдернули мешок и грубо ткнули в поясницу. Он развернулся как раз вовремя, чтобы увидеть размытую тень закрывшейся двери в камеру. Разведчик заморгал, давая глазам привыкнуть к приглушенному свету. Камера оказалась тесной каменной нишей. Ее ограниченное пространство с Кассианом делили Чиррут и его напарник. Один тихо бормотал в углу («Да пребудет с тобой Сила других…»), а другой стоял со сложенными на груди руками, уставившись во тьму их маленькой пещерки. Джин пропала. — Эй! — закричал Кассиан и бросился к решетке, выкрикивая: — Джин Эрсо! Где она? Никто не отозвался. «Дурак ты, — укорил себя Андор. — Они не станут с тобой разговаривать. Зато попытаются найти твои слабости». Он утешил себя сомнительной радостью, что хотя бы вдыхает затхлый воздух не через накинутый на голову мешок. Стены катакомб были выложены черепами гуманоидов — тысячами, оставшимися после многих поколений монахов — и увешаны силовыми кабелями, ведущими от генераторов к обогревателям и пультам связи. Горстка охранников сидела на приземистых табуретах возле стола, на котором лежало их снаряжение. В соседних камерах было тихо и темно. Кассиан сосредоточился на дверной решетке и припал к прутьям, чтобы рассмотреть внешнюю панель управления. Замок механический, но связан с электронными системами убежища мятежников. Оперативник определенно смог бы добраться до него и даже взломать, но тогда сирены не избежать. — Все молишься? — спросил напарник Чиррута. Кассиан обернулся и обнаружил, что вопрос адресован бормочущему другу. — Молишься, — постановил здоровяк и хохотнул. Потом взглянул на Кассиана: — Хочет молитвой дверь открыть. — А я молюсь о том, чтобы не сидеть сложа руки, — пробормотал Андор, но похоже, сокамерники его проигнорировали. Внезапно монах оборвал свою мантру. — Он переживает, — пояснил Имве, — потому что знает, что это возможно. Собрат Чиррута вновь издал короткий, издевательский смешок, но слепец лишь пожал плечами и сказал Кассиану: — Когда-то Бейз Мальбус был одним из самых истовых хранителей. «Бейз Мальбус». Разведчик покопался в своей мысленной базе данных, но совпадений не обнаружил. — А теперь он хранит лишь тебя? — спросил он. Никто не поддался на провокацию. Кассиан потер ладонями лицо, почесал бороду. Оба хранителя, бесспорно, оказались грозными бойцами. Чиррут же — джедай он или нет, полусумасшедший, излишне фанатичный или чистосердечный — будто принадлежал к эпохе, которую Империя постаралась вычеркнуть из истории. Даже руководители Восстания нечасто упоминали о джедаях. Много ли таких же, как Чиррут? Столь непоколебимых в своей вере, что готовы укрываться ею как щитом? Столь подготовленных, что даже вслепую способны повергнуть десяток штурмовиков одной лишь палкой? Сколькие из ныне живущих помнят о них? До возникновения Империи Кассиан посчитал бы джедаев врагами. Но он был юн — слишком юн, — чтобы понимать, с кем и за кого он сражался. Ныне же о сепаратистах, как и об их противниках-джедаях, все забыли. — Зачем ты нас спасал? — поинтересовался разведчик. — Может, я спас только ее, — откликнулся Чиррут. Андор хмыкнул: — Я начинаю думать, что у нас с Силой различные цели. — Спокойно, капитан, — ответил на это Чиррут. — Мы сидели в клетках и пострашнее. — Да? А у меня эта первая. — Тюрьмы бывают разные, капитан, — проговорил Чиррут. — Свою ты, похоже, везде таскаешь с собой. Бейз снова рассмеялся — на этот раз не столь громогласно. Просто грубый, глубокий смех. Кассиан нахмурился и вновь повернулся к замку на двери. Лишь спустя несколько минут повстанец осознал, что никто не рассказывал Чирруту, что он был капитаном. Джин узнала солдат в монастыре, хотя с большинством из них никогда не встречалась. Ей уже доводилось видеть подобные шрамы: следы ожогов на ладонях от перегретых бластеров, короткие неровные рубцы на щеках и шее, какие оставляют осколки шрапнели. Держали они себя тоже знакомо: гордо и угрюмо, всегда готовые нанести или выдержать удар. Она отметила эти признаки, убедилась, что это не просто какие-то партизаны, а повстанцы Со, которых он выдрессировал по своему образу и подобию. Девушка инстинктивно скопировала их позы, переняла их недоверчивые взгляды. Все эти годы она оставалась одной из них, и они ненавидели ее за это. Могла ли она их винить? Из-за нее они скорбят о погибших в Священном городе. Скорбят о своих братьях и сестрах, умерших чуть ли не у нее на руках. Она сидела в центральном зале монастыря, набитом койками и кухонными плитками, на которых партизаны что-то готовили. Тогнат увел ее от Кассиана, снял с головы мешок, связал руки и оставил здесь. Мысль о том, где сейчас может находиться Кассиан, не сильно занимала Джин — словно мышь, скребущаяся где-то в углу. У нее сейчас хватало других забот. Со Геррера где-то рядом. Она почти улавливала запах смазки его любимой винтовки. Много лет она с предвкушением представляла себе, как встретится с ним, подбирала колкие слова и готовилась принять на себя гнев «первого, последнего и единственного истинного воина, выступившего против Империи». Противостояния так и не случилось, и фантазии тихо улетучились. Сейчас же она сомневалась, что готова к подобной борьбе. — Я тебя помню. Джин оглянулась и увидела приближающуюся женщину-человека с бледной, почти меловой кожей. На ней была бронекуртка на пару размеров больше нужного. Говорила она невнятно, одна рука безвольно свисала. — Ты была на Фешиндер-Прайм? — спросила подошедшая, словно пытаясь завязать знакомство. — Нет, — ответила Джин и нахмурилась. — Наверно, это было уже после меня. Девушка попыталась вспомнить лицо этой женщины, но вместо него наткнулась на другие воспоминания. Из памяти всплыли товарищи, которых, казалось, она забыла навсегда. — Стейвен еще жив? — спросила Джин. Стейвен, который однажды ночь напролет учил ее обезвреживать детонатор. Стейвен, который впервые дал Джин попробовать забродившего молока банты и разрешал ей сидеть со взрослыми, травившими пошлые анекдоты.