Впрочем, этот козырь стоит пока попридержать. Вейдер прав: им неизвестны детали предательства Эрсо. Вдруг целью нападения на самом деле был вовсе не Кренник и не исследовательский центр, а Гален? Может, повстанцы боялись, что ученый сломается на имперском допросе и выдаст информацию о еще более крупном заговоре и саботаже? Нужно это выяснить. Нужно знать наверняка. Слуга внезапно заговорил с директором, прервав его размышления: — Немногие удостаиваются чести посетить повелителя Вейдера в святая святых. — В этот момент они дошли до дверей, ведущих к посадочной площадке. — Полагаю, вам не стоит распространяться об увиденном. Кренник выпрямил спину, смерив слугу взглядом, но лицо у того было столь же непроницаемо, как и жуткая маска Вейдера. Не проронив ни слова, директор шагнул обратно в царящую снаружи жару. Орсон уже был готов покинуть это средоточие безумия, каким предстал перед ним Мустафар, но внезапно у него засосало под ложечкой от мысли, что отныне нависшая над ним тень Вейдера будет постоянно его преследовать. Взойдя на борт челнока, Кренник приказал взять курс на Скариф. Джин съежилась в тесноте машинного отсека, надеясь, что исходящее от механизмов тепло согреет ее. Но ей начинало казаться, что этого никогда не произойдет. Она улизнула сюда после того, как разругалась с Андором. Ей нужно было побыть одной, вдали от разведчика и от жалости остальных. Под мерное вибрирование двигателя, под гул летящего сквозь гиперпространство корабля Джин пустилась плутать по темным закоулкам своего сознания. Несколько мгновений она предавалась мечтам о мести. Можно дождаться прибытия на Явин, а там изловчиться и обрушить пирамиду на головы Кассиана, генерала Дрейвена, Мон Мотмы и всех остальных, кто хоть как-то замешан в убийстве отца. Она заявила Со, что Восстание принесло ей лишь страдания. С тех пор как повстанцы вновь ворвались в ее жизнь, устроив побег с Вобани, именно так все и было. Разве не будет справедливо отплатить той же монетой? Некоторое время она упивалась фантазиями, но потом резко прервала их. Кем бы Джин ни была, что бы ни натворила за свою короткую, полную невзгод жизнь, до хладнокровных убийств она не опускалась. Да, ей случалось отнимать жизнь на войне, чтобы спастись самой или спасти других. Но она не была Андором и не хотела становиться такой же, как он. Фантазии о страданиях негодяев, виновных в смерти ее отца, не принесли никакого утешения, и, когда первый порыв иссяк, Джин ощутила лишь пустоту и усталость. Она вспомнила о послании отца. «Если ты нашла в Галактике место, не тронутое войной, и тихо живешь там, может быть, даже с семьей… Мне не нужно ничего, только бы ты была счастлива, Джин». Так он сказал? Джин уже сомневалась, что помнит точные слова. Когда Гален умер, речь перестала крутиться в голове, и оживить ее в памяти никак не получалось. Значит, если она отказалась от мести, осталось просто взять и уйти? Стащить немного кредитов и затаиться где-нибудь вдали от всего этого бардака? Она могла бы, как и раньше, тянуть свою лямку в сторонке, пока Империя взрывает планету за планетой, разнося повстанцев в пух и прах. «Ее можно уничтожить. Кто-то должен это сделать». Последнее, что сказал ей отец. Не слова любви, не «я так по тебе скучал». Впервые за много лет увидев Дочь, умирающий Гален только и мог думать о махине, которой посвятил всю жизнь. О механизме, который он строил и исподволь губил десятки лет, из-за которого Альянс повстанцев в конце концов погубил его самого. Наверное, следовало бы разозлиться на отца за то, что Джин, по сути, зря примчалась на Иду. Даже записанное послание подарило ей больше, нежели личная встреча. Воспоминание об охваченном чувствами человеке, который силился сказать: «Моя любовь к ней никогда не угасала», сменилось в памяти Джин образом безжизненного тела в ее объятиях, запутавшегося старика, такого же смертного, как и все остальные. Нет, она не злилась на отца. Она винила Восстание и Андора. И даже эта злость, как видно, была бессмысленной. Она лишь тянула назад, к ненавистным мыслям о мести. Так и не найдя ответов на свои вопросы, Джин задремала под рокот двигателя. И увидела сон. Джин снился Со Геррера. Человек, который, воспитывая ее столько же лет, сколько и сам Гален, очень редко улыбался. Снилось, что она снова стала напуганной восьмилеткой под крылом вояки, который не принимал никаких оправданий для страха, солдата, чей рев распугивал гаморреанцев вдвое крупнее его самого. Со Геррера никогда не ввязывался в бой, если не знал, как его выиграть. Джин снился тот день, когда она приковыляла домой с разбитым лицом и сломанной ногой, снились десятки шрамов, которые она получила за все то время, что провела с шайкой Со. Она носила их и по сей день. Со вдохнул в нее пламя. Он научил Джин драться зубами и когтями, а она так и не поблагодарила его. Еще ей снился Гален. Она видела квартиру их семьи на Корусанте, ферму, игрушки, которые дарил ей отец. Каждой игрушке, которых было так много, Джин давала имя, но Гален каким-то чудом умудрялся запомнить их всех: Бини, Штурми, Счастливчика Хазза Осинбита и других, которые остались в ее воспоминаниях лишь смутными пятнами. Бывало, ночью отец заглядывал в ее комнату — где бы они ни находились, на любой планете — и вкладывал ей в руки игрушку. Он проявлял любовь без изысков, всегда просто и недвусмысленно. Джин столько лет ненавидела все, что с ним связано. Во сне Гален умирал на Ла'му от рук штурмовиков в черной броне и под непрерывным огнем СИД-истребителей. Джин видела вспышку его «Звезды Смерти», испепеляющей дома, навесы и жителей в Священном городе Джеды. Она бежала по площади, чтобы спасти девочку, и не успевала. Когда ее руки смыкались вокруг малышки, под пальцами оказывался лишь голый скелет, который тут же рассыпался в пыль. Джин снились штурмовики. Их было все больше и больше: штурмовики, выгоняющие жителей из их домов; штурмовики, караулящие тюремные блоки; штурмовики, расстреливающие слепцов. Они маршировали бесконечными рядами и теперь палили в нее саму, прожигая в груди тысячи ран. В ее сне человек в белом обозревал деяния штурмовиков и казнь Джин, произнося какие-то слова, которых она не слышала. Казалось, что происходящее доставляет ему удовольствие. Он даже не посмотрел в сторону Джин, поглощенный более важными задачами. Штурмовики, снова в черной броне, все продолжали стрелять по ней. И вот когда Джин уже казалось, что она больше не в силах выносить этот кошмар и пора просыпаться, ей приснилась мама. Мертвая Джин лежала на полу их корусантской квартиры, а Лира усердно упаковывала оборудование для индивидуального исследовательского полета на какую-то планету. Потянувшись к десертному столику за переносным датчиком, мама чуть не наступила на нее. — Да что ж такое… — Лира покачала головой и, нагнувшись, поставила дочь на ноги. Что это, воспоминание? Джин ничего не понимала, чувствуя, как дрожит кисть, которую обхватила теплая ладонь. — Мама? — позвала она. Лира рассмеялась и ткнула Джин в лоб пальцем. — Нечего лежать посреди дороги. Я споткнусь и упаду на тебя, а папа отругает меня за твои синяки. Она вернулась к своим сборам, а Джин не сводила с нее глаз. — Мама, — прошептала она. — Я не знаю, что мне делать. Лира подняла руку, требуя тишины. Проверив содержимое дорожной сумки, она удовлетворенно кивнула и медленно подошла к дочери. Улыбнулась нежно и грустно. — Я знаю, милая, — сказала мама. — Но ты уже большая девочка и должна все решать сама. Квартира исчезла, а они перенеслись в бескрайнюю тьму, которая раньше была пещерой в сознании Джин. — Я не представляю как, — прошептала она, хотя ей было ужасно за это стыдно. Лира заговорщически оглянулась вокруг, а потом снова посмотрела на дочь: — Я дам тебе одну подсказку, ладно? Джин подавленно кивнула. Лира приблизилась к ней чуть ли не нос к носу. — Ты дочь своего отца, — сказала она. — Но этим не ограничиваешься. И это хорошо. Мы все в тебя верим. Джин почувствовала себя маленькой. Ей снова было четыре года, и мама казалась такой большой. Лира прошептала дочери на ухо, так тихо, что Джин едва расслышала: — У сильнейших звезд сердца из кайбера. Кулон на шнурке ожег шею. Сон оборвался, и Джин вновь очутилась в машинном отсеке имперского грузового челнока, рыдая горше, чем в детстве. Лицо ее раскраснелось, нос опух. Джин плакала, пока непроглядную тьму пещеры не начал рассеивать свет, пока слезы не смыли следы дождя Иду и она наконец-то не почувствовала себя очистившейся. ГЛАВА 14 Джин не помнила, когда в последний раз была настроена столь решительно. Теперь она летела на Явин-4 с определенной целью, не просто с намерением, а с планом, хрупким и уязвимым, как лепесток цветка. У вышедшей из машинного отсека девушки был готов ответ на главный вопрос, а большего и не нужно. Гнев и обида на Восстание никуда не делись, но без подпитки почти сошли на нет. Оба эти чувства были столь явственными и при этом столь же несущественными, как и застарелая злость на Со Герреру и его бойцов. К тому же в дальнейшем ей не обойтись без помощи повстанцев. Она раскроет им всю подноготную. «Ее можно уничтожить. Кто-то должен это сделать». Выйдя из корабля, Джин снова поразилась удушающей смеси ароматов на Явине-4: запахам плесени и гниющих растений. Они с Бодхи тащились почти в самом хвосте колонны, следом за хранителями уиллов. Кассиан ушел далеко вперед, спеша переговорить с офицерами разведки, которые поджидали его в ангаре. K-2SO замыкал шествие, надзирая за шагающими, как будто ожидал, что кто-то из них вдруг пустится в бега. Приземляясь, они видели, как к пирамиде с ревом спешат другие корабли. — Все собираются на совет Альянса, — коротко пояснил Кассиан, не встречаясь ни с кем взглядом. Бодхи, Чирруту и Бейзу была прямая дорога на беседу в Разведслужбу Альянса, тогда как самому Андору вместе с Джин предстояло выступить непосредственно на совете. Бейз оскалил было зубы, но Чиррут обмолвился, что они гости на базе повстанцев и должны вести себя подобающе. Изысканно разодетые аристократы протискивались от посадочной полосы к входу в храм сквозь толпу вооруженных бойцов Восстания. Бодхи ошарашенно вертел головой, стараясь не пропустить ни одного приземляющегося корабля. — Вон катер «Огненное перо», — пробормотал пилот, указывая на черную точку в затянутом серой дымкой небе. — Его выдает характерный присвист. Такой не каждый день увидишь, — наверное, важная шишка прибыла. — На совет без денег, связей и оружия дорога заказана, — заметила Джин. Бодхи надрывно рассмеялся. Замешкавшись, он вытер подошву ботинка о камень и вполоборота повернулся к девушке. — Я сожалею о Галене, — проговорил он.