– А если я не хочу сейчас заниматься с тобой любовью. Глеб провёл пальцами по моему животу и скользнул ниже. – Если бы ты и правда не хотела меня, я бы отпустил, но ты же врёшь. – Я… не вру, – ответила я, пытаясь сохранять остатки разума, пока его нежные пальцы ломали мою волю. – Всё было бы намного проще, если бы женщины говорили, чего хотят на самом деле . Без намёков и двусмысленных отрицаний. Твоё тело говорит совершенно другое. Его пальцы умело ласкали нежную плоть, заставляя меня выгибаться ему навстречу, но мозг продолжал сопротивляться, пытаясь спасти моё достоинство. Я уже не могла вспомнить, из-за чего он рассердился. Кажется, из-за Кристины, хотя какая разница. Теперь же её нет, теперь он со мной. Но покорно согласиться с его мнением я не могла. – Так нельзя…мы не животные, чтобы подчиняться только своим желаниям. – Что же может мне запретить? – Вот именно – никто, кроме тебя самого. – Я не хочу лишать себя удовольствия. – Ты эгоист. – И опять ты не права. Ведь я не только сам получаю удовольствие, но и дарю тебе. Он подхватил меня на руки, отнёс к кровати и поставил всё так же спиной к себе. – Ты маленькая лицемерка. Когда женщина не хочет, она сопротивляется до конца. – Я тоже сопротивляюсь. – Не ты, – он усмехнулся. – Только твой мозг. Глеб надавил мне на спину и, чтобы не упасть, мне пришлось наклониться и упереться руками в матрас. Сразу вспомнилась наша встреча в саду. И, кажется, не мне одной. – Ещё тогда в саду мне хотелось взять тебя, я едва сдержался. – И что тебе помешало? Брякнула металлическая пряжка. Душа разрывалась от противоречий: хотелось его оттолкнуть, доказать, что я не такая. Что все его обвинения в лицемерности – это враньё, но тёмная сторона, которую разбудил Глеб, смаковала каждое прикосновение его рук. В груди перехватывало дыхание. А в животе трепетало страстное предчувствие удовольствия. – Сам не знаю. Наверно, пожалел. *** *** Чуть позже, лёжа в кровати Глеба, я вновь ругала себя за слабость. За то, что поддалась. Ведь в чём-то он был прав: если бы он был противен мне, то я не отдалась бы ему в руки так легко. И самое страшное – вместо того, чтобы возненавидеть его, я всё больше влюблялась. Сейчас спящим в кровати со мной, он казался таким трогательным и родным, красивые пухлые губы,чаще всего кривящиеся в ухмылке, в спокойном состоянии выглядели чувственными и необыкновенно притягательными. Поддавшись порыву, я провела пальцем по нижней губе, обвела широкий подбородок, который был покрыт трёхдневной щетиной. Густые чёрные брови вразлёт и пышные ресницы. Сильные и одновременно нежные руки крепко обнимали меня, словно он, перед тем как заснуть, наказал им не выпускать меня. Я часто читала, что любовь – это безусловное благо. Сам Мольер писал: “Кто не знал любви, тот всё равно что не жил”. С одной стороны, я должна радоваться, ведь я знаю, что такое любовь, а с другой стороны…лучше бы никогда не любила. Было бы намного проще оттолкнуть и не простить за измену. Сегодня я должна, просто обязана, прекратить такие отношения. Должна принять решение: либо я продолжаю, как тряпка ложиться под него, либо выбираю неприступную позицию, чтобы он понял свою неправоту. Скорее бы уже месячные начались, хоть недельку смогу отдохнуть от него. *** *** На следующий день, когда я проснулась, Глеба, как всегда, в кровати уже не было. Я не видела его весь день. Вечером он тоже не появился. Стало неприятно от его молчания. Я ходила из комнаты в комнату и не могла сосредоточиться ни на чём. Всё валилось из рук. Раньше мне помогала приборка или мытьё посуды, но здесь у Глеба в доме всегда было чисто. Светлана Васильевна, словно невидимая фея чистоты бесшумно наводила порядок. Я ещё раз прошлась по второму этажу, зашла во все комнаты и остановилась в кабинете Глеба. Внимание привлёк деревянный книжный шкаф. Пробежавшись взглядом по корешкам книг, удивлённо отметила качество и разнообразие библиотеки. Здесь было всё – от ужасов до любовных романов. Интересно он прочитал их все или это просто дизайнерское решение? Я поискала глазами свою любимую книгу “Герой нашего времени”, решив ещё раз перечитать, и даже не удивилась, когда нашла её в отделе среди русских классиков. Уютно расположилась в мягком кресле с высокой спинкой и погрузилась в первую главу. Ещё в школе, я была поражена образом Печорина, его бесстрашием и безбашенностью и, несмотря на описание его внешности, как белокурого и тонкого юноши, я себе представляла на его месте Глеба. Недаром говорят: хорошие девушки любят плохих парней. От размышлений об этом меня отвлёк звонок телефона. На экране высветилась задорное личико Ксюши. Эту фотку я сделала, когда мы отдыхали у бассейна. – Алло. Привет, Ксюша, – я была рада услышать её. – Привет, Соня. А ты где? – Как где? Дома. Где мне ещё быть? – А ну, хорошо. Да я просто решила тебе позвонить, предупредить, что Глеб у нас останется ночевать. Он не говорил тебе? – Нет, – обида подступила к горлу, сжимая его спазмом. – Ну я так и думала. Ты не расстраивайся, всё хорошо, ничего не случилось. Просто они с Максом решили отдохнуть и что-то не рассчитали…В общем, он пьяный спит у нас. Только я тебе ничего не говорила. ​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​– Хорошо, – от её объяснений легче не стало. Глава 22. Что случилось? С Глебом мы увиделись только через три дня и то мельком. Он не звонил, не приходил ко мне в спальню, словно избегал. Я не могла понять, что сделала не так. И хоть его равнодушие было мне на руку, именно сейчас я чувствовала себя несчастной. Недаром говорят, что к хорошему быстро привыкают. Вот так и я привыкла к тому, чтобы засыпать рядом с ним, наблюдать за тем, как он спит, наслаждаться нашей близостью. Можно было бы сказать любовью, но ведь он никогда не любил меня. Бегать за ним ради объяснений не было смысла. Всё вышло, как он и сказал Максу. Только получается, он наигрался мной даже меньше чем за месяц. От этих мыслей в груди жгло, словно там догорали последние остатки надежды, разъедая огромную дыру во всю грудную клетку. Даже дышать было больно. И если первые дни я ещё пыталась как-то отвлечься, то через неделю даже с кровати перестала вставать. В этом не было необходимости. Жизнь протекала в доме по своим привычным правилам. До меня никому не было дела: до моих чувств, желаний, мыслей. Даже Ксюша больше не звонила. И во всём была виновата я сама. Не надо было холодно разговаривать с ней, будто это из-за неё Глеб не пришёл ночевать. Не надо было доверять ей и сближаться. Да и вообще не надо было соглашаться на этот брак. И если быть откровенно честной с собой, то мама была лишь прикрытием перед собственной совестью, на самом деле я просто хотела замуж за Глеба. И до последнего дня надеялась его изменить. Мне казалось, что стоит ему узнать меня, и он обязательно влюбится. Глупая! Ведь такое бывает только в фильмах и в книгах. Если Глеб никогда не любил, он и не полюбит. Если он не уважал женщин, то с чего я взяла, что из-за меня он изменится? Чудес не бывает. Пора принять это. Принять и жить дальше, но второй пункт мне никак не давался. Жить с этим знанием и принятием мне совершенно не хотелось. Вернее, жить совсем не хотелось. Ни ради себя, ни ради мамы. Всё потеряло смысл. В начале следующей недели раздался звонок, звонили из больницы. – София Евгеньевна, вы просили звонить при любых изменениях в состоянии Тамары Андреевны. – Да. – Вашей маме стало лучше. Она сказала, что хочет увидеть вас. – Сказала? – Ну не сказала, моргнула. Но это всё равно теперь выглядит намного шустрее. – Хорошо, я приеду сегодня. Ещё час я пыталась заставить себя встать, но вновь закрывала глаза, чтобы полежать десять минут, а потом ещё десять. К шести я буквально выползла из дома. Голова кружилась от слабости. Всё-таки постоянное лежание не самое лучшее положение для организма. Зато как только я вошла в палату, в глаза сразу бросился мамино состояние. Оно было заметно лучше: порозовели щёки, взгляд стал более живой. При виде меня она попыталась улыбнуться, рот искривился, уголок губ с правой стороны приподнялся вверх. – Мамуль привет! Как ты изменилась. Я подошла к её кровати и присела рядом. Её правая рука шевельнулась, словно она хотела её поднять, но не хватило сил. – Я всегда знала, что ты у меня сильная. Всё будет хорошо. Ты обязательно поправишься. Она моргнула и приоткрыла рот. – А-а, – раздался тихий протяжный звук. – Ты хотела сказать, да? Она моргнула. Я не могла поверить, как за такой короткий срок ей стало намного лучше. Она будто загорелась желанием жить. ЗНачит, всё-таки не зря было это замужество. И все мои переживания окупятся здоровьем мамы. – Ы-ы. Мама снова попыталась что-то сказать. – Ты? Ты хочешь знать как у меня дела? Она согласилась и слегка наклонила голову.